— Заткнись, Ники! — раздражённо бросаю я, злясь до помутнения от одной только мысли о её первом сексе с каким-то мужиком, но вздорная девчонка, глядя на меня с вызовом, даже не планирует закрывать эту болезненную для меня тему.

— Не этого я хочу! Не нужна мне никакая ванильная атрибутика и атмосфера. Бред всё это! Я просто хочу хоть раз почувствовать себя желанной. Хоть раз. Только этого я хочу — и ничего больше!

— И что?! Из-за одного этого желания ты готова быть оттраханной в туалете, как предлагал это Марк? Так получается? Этого ты хочешь?!

— Да!!! Именно этого я и хочу! — её громогласный ответ бьёт по мне, словно чугунный молот. Разумом же должен понимать, что она просто назло мне всю эту хрень выпаливает, но мозги мои давно захлебнулись чувствами и сказали: «До свидания».

— Что ты сказала? — гневным шёпотом переспрашиваю я.

— У тебя ещё со слухом проблемы в последнее время? Не вопрос. Я повторю: да, именно этого я и хочу, Остин! Пусть уже кто-нибудь оттрахает меня как следует! Без церемоний и лишних прелюдий! Как шлюху! Так же ты меня сегодня назвал?! Правильно? Так, наверное, стоит вернуться обратно на виллу и подтвердить твои слова делом! Давай?! — она толкает меня в грудь, бесповоротно запуская отсчёт последним секундам моего терпения.

— Топай в машину!

Шесть.

— Отвези меня обратно!

Пять.

— И сваливай, куда подальше, чтобы не видеть моего дурного поведения!

Четыре.

— Чего встал?! Поехали, Остин!

Три.

— Может, я ещё успею отыскать Логана для этого дела.

Два.

— Или же Марк вновь вызовется на помощь!

Один.

— Да пошёл ты к чёрту, братец! Сама доберусь! Вроде недалеко отъехали!

Стоит только полыхающей злостью стерве попытаться обойти меня, я схватываю её за волосы и одним стремительным рывком притягиваю к себе. Наши наэлектризованные тела ударяются друг о друга, ещё сильнее окатывая меня горячей похотью, охватывающий всю область бёдер. Ники охает в изумлении и разом теряет дар речи, скорее всего ощутив в моих штанах твёрдый результат своих сегодняшний стараний, пока у меня из головы напрочь все страхи, предостережения и долбаный здравый смысл пропадают. Довела меня мелкая зараза, и по*уй мне, что она считает меня всего лишь другом.


Свободной ладонью жёстко обхватываю ей шею, будто собираясь задушить, и фактически у самых губ с полурыком заявляю:

— Хочешь, чтобы тебя трахнули как следует? Не вопрос. Сейчас я тебе это устрою, — с горловым хрипом я запечатываю её рот, напористо проникая языком в тёплую полость. Вкусную, пряную, сладкую… Чёрт! Просто охренительно сладкую! На вкус она оказывается ещё невероятнее, чем я себе представлял в фантазиях.

Я вмиг будто бы пьянею, едва справляясь с возбуждением и страстью, побуждающей меня ещё глубже зарыться пальцами в пряди её волос, чтобы не позволить ей от меня отстраниться. И целую её жадно, глубоко, грязно, упиваясь предвкушением исполнить, чёрт побери, её «пылкое желание», перемещая вторую руку с её горла на зад, который нещадно сжимаю в ладони так, как мечтал это сделать ещё несколько недель назад.

Протяжный женский стон мгновенно опаляет мои губы, разливается рябью наслаждения по коже. Маленькие ладошки цепко хватаются за мою майку, вынуждая морально подготовиться к ощущению режущей боли от её когтей на лице или шее. Но боль почему-то не следует. А даже если бы и последовала, то мне сейчас всё по барабану. Ники может бить, вырываться, царапаться, брыкаться. Пусть хоть весь свой боевой арсенал выпускает на волю, оставляя свои метки на каждом миллиметре моего тела. Всё равно не отпущу её. Не отстранюсь. Не прекращу терзать сладкие губы, язык, шелковистые волосы и округлую задницу. Просто не смогу это сделать. Мне слишком нравится. Слишком приятно. Слишком сильно. Слишком горячо.

Никогда ещё не ощущал такого лютого возбуждения, что с каждым бешеным скачком моего сердца всё сильнее простреливает всё тело, концентрируясь жидким сплавом в паху. Как, впрочем, и столь безмерного удивления, обильно разбавляющего острое желание проникнуть в Ники, я тоже на своём веку не припомню. Только чему я так несказанно удивляюсь? Непонятно. Может тому, что малышка так и не предприняла ни одной попытки от меня отбиться, а сейчас сама запускает проворные ручки в мои волосы и прижимается грудью так, словно жаждет во мне раствориться?

Это, безусловно, удивляет, и неслабо, но не настолько же, чтобы голова начала кружиться, дыхание спирало, а ноги подкашивались в коленях. Так ведь? А может, не от удивления в моём организме происходят эти функциональные нарушения, а из-за долгожданного счастья от возможности прикоснуться к ней так, как я того желаю, и ощутить подушечками пальцев её ответные мурашки на нежной коже? От ликования из-за того, что наконец имею шанс заполонить все лёгкие её свежим ароматом, отдав ей взамен весь свой кислород? Или же от невольной грусти, неумолимо обволакивающей разум из-за страха, что в любой момент эта потрясающая сказка может испариться?

Не знаю. Ничего не могу разобрать. Какого-то чёрта со мной происходит что-то крайне непонятное, будто я прямо сейчас перенимаю чужие эмоции, что точь-в-точь схожи с моими, но кроме Ники поблизости никого нет, а значит — это невозможно.

Но так я с уверенностью думаю ещё всего парочку секунд, ведь, пока я с неутолимым голодом впиваюсь в её губы, резким толчком придавливая спиной к машине, во мне порождается такой мощный энергетический сгусток эмоций, от которого сердце в желании вобрать в себя всё до последнего чувства будто многократно увеличивается в объёмах и начинает неистово барабанить по рёбрам, посылая тепловые импульсы в мозг, что, точно по волшебству, вытягивают из подкорки сознания новые обрывки воспоминаний.

Комната бабушки. Её родной запах. Мои крики. Треск разбивающихся фоторамок. Голос Ники, пытающийся меня утешить. Её объятия, тепло обнажённой кожи, короткие поцелуи, вбирающие в себя мои слёзы. А дальше… губы в губы, и яркий всплеск эмоций всецело поглощает меня. Мы целуемся на полу посреди осколков. Страстно. Неистово. Потрясающе. Сплетая наши стоны и дыхания в одно единое. Мои руки на её теле. Её на моём. Сердцем к сердцу. Оба в безумном ритме рвутся навстречу друг другу, пока происходит переплетение наших чувств. Сильных. Ярких. Мощных, острых, многогранных. В точности таких же, какие переполняют меня сейчас.

— Боже мой… — ошеломлённый вздох срывается с моих уст, когда я, словно кислородную маску себя снимая, отрываюсь от её губ, и тут же понимаю, что эмоциональный накал во мне пусть и не меняет настроения, но мгновенно понижает градус, значительно выбивая из гущи всех чувств мой собственный шок.

— Что такое? — едва слышно блеет подрагивающая малышка, продолжая крепко обхватывать мою шею. Даже сквозь обнимающую нас темноту вижу манящий блеск её полуоткрытых губ; светлое облако волос, обрамляющее красивые, озадаченные черты лица Ники; высоко вздымающуюся грудь, едва прикрытую тонкой красной материей; и её сверкающий взгляд, в котором ясно отражается та самая мощь, которая только что прибила меня сокрушительной лавиной.

Я ничего не отвечаю. Пока не могу. Я должен убедиться, что просто не брежу, и потому, желая вновь нырнуть в омут её чувств, проталкиваю язык в её горячий ротик. И чёрт возьми, всё тут же повторяется — сплетаясь с ней в диком поцелуе, я вновь ощущаю весь потусторонний мир, который она так долго от меня скрывала.

Он удивителен. Ярок. Уникален. Огромен. И полон любви. Той самой — всепоглощающей, чистой и искренней, что я испытывал совсем недавно. Буквально позавчера. В обрывистых моментах воспоминаний.

— Что это было? — свой вопрос мне едва удаётся расслышать, а горящий страстью взгляд Ники возле моего лица я вижу мутно и расплывчато, но вовсе не потому, что до беспамятства пьян, а потому, что неумолимо утопаю в её зрачках морских, бездонных, всё глубже уходя под воду, когда она томно произносит:

— Я захотела поцеловать тебя, Остин, и поцеловала.

А нет… Дно в её зрачках всё-таки имеется, и сейчас я будто ударяюсь об него со всей скоростью прямо головой, чётко осознавая, что это именно её сильные чувства сумели разбавить яркими красками всю мрачную скорбь, тоску и горечь утраты Мэгги, что снедали меня в ту ночь. Это были её чувства. Её любовь, её желание, её безграничное счастье. Её! А не простой глюк по пьяни, как я предполагал вначале. И все её сильные чувства принадлежали мне. Мне! Тогда. И сейчас тоже.

Но как такое возможно?! Почему она мне не рассказала обо этом? Почему промолчала о случившемся ночью?

Хочу отстранить её от себя, потребовать ответов, объяснений, но почему-то понимаю, что не могу. Наоборот, сжимаю её в своих руках ещё сильнее. Так, словно боюсь, что она может исчезнуть, и с отчаянным стоном углубляю поцелуй, как никогда прежде проникая в её ощущения, опутывая ими себя со всех сторон, что уже в следующий миг помогает мне самому найти ответ на один из вопросов.

— Скажи мне: чего ты на самом деле хочешь?

— Я много чего хочу, Остин, но ты очень пьян, а я устала после работы, поэтому нам лучше лечь спать, а завтра утром, если у тебя всё ещё будет желание, ты сможешь повторить свой вопрос снова.

Завтра утром…

Если будет желание…

Сможешь повторить свой вопрос снова…

— Бо-о-оже! — сокрушённо протягиваю я и щурюсь от бессильной злости на самого себя. — Какой же я идиот, — наконец отпуская её губы, надтреснутым голосом заключаю я неопровержимый факт, отчаянно сталкивая нас лбами.

Повторить свой вопрос снова.

Это всё, что требовалось от меня. Всё.

А что сделал я вместо этого? Самое дерьмовое, что только мог сделать, — я забыл обо всём и вёл себя с ней так, что она подумала, будто я обо всём жалею.

Теперь понятно, за что Ники так сильно злилась на меня с утра и почему ни о чём не рассказала. Она решила, что мне противно от одной только мысли о том, что я мог сотворить со своей «маленькой сестричкой». Сука… ненавижу это словосочетание. И себя ненавижу за то, что мог забыть о самом прекрасном моменте, что был между нами.

— Ты опять жалеешь, — она не спрашивает, а произносит вслух очередные сделанные ею неверные выводы, от чего её робкий шёпот, вырвавший меня из дымки воспоминаний, вмиг болезненно сжимает моё сердце в тугой ком.

Я ничего не понимаю. И нахожусь в глубоком смятении. В голове сумбурная каша из несостыковок и миллионов вопросов, требующих усердного разбора, но сейчас, глядя на её испуганно-грустный взгляд, для меня ничего не имеет значения, кроме моих истинных чувств к ней, чёткого знания, что они взаимны, и настойчивого желания стереть с её лица все до последнего полуоттенка печали.


— Жалею? — коротко усмехнувшись, обхватываю ладонями самое любимое лицо на свете, нежно скольжу большим пальцем по её нижней губе. — Да, Ники, я безумно жалею… но лишь о том, что не поцеловал тебя гораздо раньше и не сказал, насколько сильно я тебя люблю. Не как сестру, — наконец выдаю малышке всю правду, покрывая её подбородок, щёки, нос, глаза нежными поцелуями, такими же, какими она испивала мою скорбь позавчера ночью.

— Ч-что? — я не расслышал её сиплого голоса, лишь прочитал вопрос по губам.

— Да, моя маленькая, я люблю тебя, слышишь? — заглядываю ей точно в глаза. — И мне следовало сказать тебе об этом сразу, как понял… Прости меня. Я дурак. Я просто не знал… не думал, что ты чувствуешь то же, и не хотел всё портить.

— Ты ш-шутишь? — а теперь отчётливые, панические нотки разрывают её тихий шёпот.

— Нет.

Но она не верит.

— Если это какая-то шутка, то п-перестань сейчас же… Я не…

Договорить ей я не позволяю: запечатав её рот очередным поцелуем, отрываю малышку от земли, подхватив её за попку. Пара шагов — и умещаю её на капот, раздвигаю стройные ножки, удобно устраиваясь между ними.

— Разве так шутят? — прижимаюсь пахом к сердцевине её бёдер и чуть ли не забываю, как дышать, когда даже сквозь ткань джинсов чувствую, насколько она там горячая. Возбуждение оглушает настолько, что мне едва удаётся уловить её удивлённый стон. Только круглые, точно месяц, глаза, смотрящие на меня, как на привидение, удерживают от того, чтобы не наброситься на неё в эту же секунду.

Понимая, что она по-прежнему мне не верит, беру ладонь Николь в свою и, нежно поцеловав каждый пальчик, прикладываю её к своей груди, желая дать малышке ощутить, как быстро бьётся из-за неё моё сердце.

— А оно разве шутит? — шепчу я, чувствуя, как неудержимо нарастает сгусток напряжения, исходящий от её кисти, бьющий наотмашь по грудной клетке. — Потому-то я и вышел из себя сегодня, увидев тебя в этом сексуальном платье. Мне не на тебя было противно смотреть, как ты подумала. Я просто сошёл с ума от ревности, когда понял, сколько мужиков на тебя плотоядно пялятся. Я хотел тебя спрятать ото всех. Только для себя, понимаешь? — шумно выдыхаю собирающееся в горле отчаянье. — Я знаю, нам нужно будет ещё много чего обсудить, но я могу уже сейчас твёрдо заявить, что не хочу тебя ни с кем делить. Ни с кем и никогда. Я хочу, чтобы ты была только моей. И прости меня за мои слова о твоём внешнем виде, заставившие почувствовать тебя, будто ты мне не нравишься. Это не так. Совсем не так. Я тебя обожаю, в каком бы виде или настроении ты ни была. Злющую, как мегера, или сияющую и лёгкую, какой ты бываешь в хорошем расположении духа. В этом горячем платье или в сером мешке — не важно. Я люблю тебя любую, Николина, со всей твоей повёрнутой бошкой и постоянными закидонами. И мне стоило признаться тебя в этом гораздо раньше.