— Ники, ты…

— Молчи, Остин, — мою попытку спросить об этом она перебивает не просьбой, а настойчивым требованием, пленительными нотками своего голоса, словно замок на моём рту защёлкивает.

В ней что, ещё и ведьма колдовская живёт, которую она тоже от меня всё это время прятала? Вполне возможно, потому что, когда Николина плавной походкой подбирается ко мне вплотную, помимо лага с речью у меня ещё и все конечности немеют, становясь ватными и готовыми сделать всё, что она прикажет.

— Давай обойдёмся сегодня без каких-либо разговоров, — ласково шепчет она, опуская ладони на мои плечи, очерчивая пальцами дельтовидные мышцы, а после вены на руках и предплечьях, наполняя их нестерпимым, тягучим томлением.

— Но нам нужно поговорить, — выдавливаю из себя с судорожным хрипом, когда она перебирается ладонями на мою грудь и начинает мучительно медленным движением скользить всё ниже и ниже, попутно прибивая своим собственным возбуждением, неумолимо возрастающим от каждого её действия.

— Мы с тобой почти тринадцать лет только и делали, что разговаривали. Довольно с нас бесед, Остин, не думаешь? — спрашивает она, к шаловливым ручкам добавляя мягкие губы.

А мне что ответить? Не думаю ли я так же? Нет. Не думаю. Совсем не думаю. Я вообще ни о чём больше не думаю. Просто не могу. Мозг за меня решает остановить все мыслительные процессы, когда Ники срывает с моих бёдер полотенце и, проложив дорожку из коротких поцелуев по торсу вниз, опускается передо мной на колени.

Бля*ь, клянусь, я застрелюсь, если вдруг обнаружу, что всё это мне просто снится! Слово даю, ведь я едва удерживаю себя на ногах от ментального удара чистейшего восторга, главный источник которого я даже не в состоянии с точностью определить — это я так восторгаюсь созерцанием потрясной до мозга костей картины дьявольски сексуального ангела, что сейчас прочно окольцовывает мой член своими ладонями? Или же Николина, которая начинает ощупывать меня с таким ликованием, восхищением и энтузиазмом, будто всю жизнь только и делала, что мечтала о том, как дорвётся до этого увлекательного занятия?

— Всё ещё хочешь у меня что-то спросить? — самодовольно ухмыляется она, видя моё искажённое наслаждением лицо, отражающееся в её расширенных зрачках, потемневших до цвета грозового неба. Она откидывает мокрые волосы назад, оголяя порозовевшие помеченные моими поцелуями ключицы и шею, продолжая одной рукой ритмично водить по окаменелому члену, а второй обхватывает свою грудь, нежно сжимая её и массируя.

— Так, значит, это твой изощрённый способ заткнуть мне рот? — сдавленно посмеиваюсь я, пытаясь навсегда впечатать в память образ этой совершенно незнакомой мне девушки — раскрепощённой, чувственной, игривой, бесконечно женственной и счастливой. Никогда ещё её такой не видел, но стоило увидеть её хоть раз, как многолетний облик маленькой сестрички напрочь испаряется, словно его никогда и не было.

И как она умудрялась так долго скрывать от меня эту неподражаемую сторону себя? Да и зачем это нужно было? Зачем годами притворяться той, кем ты на самом деле не являлась, упорно пряча свою истинную сущность?

Опять вопросы, вопросы, вопросы, что пропадают так же быстро, как и появились, когда моя малышка, не отводя с моих глаз многообещающего взора, рисует влажный след языком от основания члена до головки и жарким шёпотом произносит:

— Кому мой изощрённый способ и заткнёт рот, так это только мне.


Ох-х-х… и уже в следующий миг она его затыкает. Да так, что у меня перед глазами всё потухает, и приходится резко впечатать ладонь в стену, чтобы не свалиться на пол. Бархатные губы обхватывают меня, задевают язычком все чувствительные точки. Под сопровождение моих грубых ругательств и стонов Ники начинает ритмично двигать головой, постепенно развивая темп и погружая в себя всё глубже и глубже.

И вот же чёрт, она сосёт так уверенно и сладко, будто смакует свой излюбленный десерт, что ежедневно поедает с утра на завтрак. Даже как-то не верится, что это её первый в жизни минет. Он ведь у неё первый, не так ли? Я на это очень надеюсь. Мне до безумия хочется быть во всём у неё первым. Да и представление о том, что она могла с таким же самозабвением ублажать другого мужчину, пробуждает во мне нечто мрачное, злобное, разъярённое, не сулящее ничего хорошего ни ей, ни возможному везунчику, которому удалось склонить её к этому.

Какого хрена я вообще о таком думаю? Непонятно. С Николиной вообще всё непонятно. Какое-то сумасшествие, полное погружение в животную похоть, безумие, вытягивающее из глубин те черты характера, что изначально были мне не присущи.

Напряжение в мышцах таза нарастает с неведомой силой, превращая кровь в кипяток, концентрирующийся мощным притоком в головке, что то и дело упирается в женское горло, из-за чего совсем скоро мне планку срывает полностью: я грубо наматываю на кулак её длинные волосы, начиная нещадно насаживать её на себя ещё быстрее и глубже. Обычно девушки подобное не любят: они начинают задыхаться, кашлять, давиться слюной, оставлять глубокие борозды на моих ягодицах, а эта мелкая чертовка пусть и делает то же, но отстраниться и попытаться остановить меня даже не планирует.

Её щёки пылают, синие глаза сверкают огнём, а испытываемое во время процесса удовольствие настолько сильное, осязаемое и видимое, что это поражает меня до крайности, кружит голову, дурманит сродни кайфу и вновь навевает мне абсолютно бредовые и неуместные мысли о том, что она делает это не впервые.

Я никогда не отличался сдержанностью, а сейчас так вообще поглотившая меня лютая ревность к, вероятнее всего, даже не существующему мужчине в одночасье выбивает из моих рук весь контроль, заполоняя разум каким-то первобытным желанием — подмять её податливое тело под себя, придавить, сжать, овладеть, вколачиваться в неё до одурения, наслаждаясь звуками каждой хрустнувшей косточки, диких стонов и хлёстких ударов плоти о плоть.

— О-о-остин! — вскрикивает от неожиданности малышка, когда, потянув за волосы, я резко поднимаю её с колен и тут же швыряю в постель. Да, не укладываю бережно и любовно, как, наверное, стоило бы, а именно швыряю, как крошечную куклу. А Ники какого-то чёрта только и рада такому обращению, что ещё сильнее удивляет и подстёгивает продолжать в том же духе и дальше.

Нападаю на неё сверху, резко упираясь раздразнённым членом в развилку между её ножек. Замираю на мгновенье, ощущая, как сжимается её лоно в нетерпении принять меня внутрь.

— Опять вся мокрая, — шепчу в требующие поцелуев губы. Скрепляю девичьи руки над головой и, одним мощным ударом вторгаясь в её влажность, моментально задыхаюсь от ярких, острых ощущений, теряясь в песне её сладострастного стона. Она прогибается всем телом так, что её пышная грудь трясётся возле моего носа, прямо-таки умоляя изнасиловать её ртом, что я и делаю, не сдерживая силы, пока Ники стонет и упорно пытается высвободить запястья из моего захвата. Да только мне совсем не хочется её освобождать. Хочу, наоборот, скрутить, обездвижить, привязать к кровати, кляп в рот запихнуть и под аккомпанемент её жалобных мычаний начать вытворять с ней всё, что пожелаю: шлёпать, хлестать, кусать, рвать волосы, сжимать кожу до красных отметин без сожалений о том, что нанесу ей физические травмы.

Жесть! Вот так меня попёрло… До сих пор ничего подобного за собой в сексе не замечал, что лишь в очередной раз подтверждает, что эта милая крошка будто некую доминантную, жестокую суть со дна моей души вытягивает, которая мне совсем неподвластна.

Намертво придавливая её руки к матрасу, я с утробным рыком вбиваюсь в неё до основания. Тугие тиски мышц сжимают меня так сильно, что в глазах алеет. Я вколачиваюсь снова и снова, наращивая скорость, оскалившись от небывалого кайфа, всё сильнее обостряющегося в паху.

Во мне вновь не остаётся никакой нежности, аккуратности, боязни причинить ей вред. Я трахаю её мощно, жёстко, до её громких криков и торчу от того, что не могу остановиться, особенно когда вижу, как бурно отзывается её тело на мою несдержанность, и улавливаю ментальные вибрации женского восторга, счастья, похоти, любви, благоговенья…

Чёрт, как в таком маленьком сердечке может уместиться столько красоты? Уму непостижимо, но я возьму от неё всё, пропущу через себя, наполню до краёв, заберу себе каждую эмоцию, что она так долго таила. Потому что это моё. Моё! Всё моё, бля*ь! И я уберу с пути каждого, кто хоть когда-нибудь попытается это оспорить.

— Я люблю тебя, Ники… Люблю… Слышишь? Люблю… Теперь я буду постоянно говорить тебе об этом, — бессвязно бормочу я, наконец отпуская её руки, но только потому, что мне жизненно необходимо сжать ладонями её упругую попку, чтобы начать проникать в неё ещё сильнее, резче, быстрее, лишая малышку всякой возможности произнести внятный ответ.

Но мне и не нужны никакие слова. Я и без них превосходно чувствую взаимное признание не только в её эмоциях, но и в прерывистых сладких вскриках. Так что пусть кричит громче, маленькая, сильнее сдавливает дрожащими коленями мои бёдра и глубже врезается ноготками в мою вспотевшую кожу — всё это доставляет мне острое наслаждение, покалывающее, взрывающее, разбавляющее собой всю кровь в венах.

Измучив её шею, вновь припадаю губами к розовым соскам, кусаю их, жёстко всасываю и становлюсь максимально твёрдым внутри её маленького тела, ощущая, как горячие створки начинают учащённо пульсировать вокруг члена, когда её пронзительный стон сливается с моим рычанием.

Достигая оргазма, Ники откидывает голову назад и начинает трястись подо мной такая мокрая, румяная, охренительно горячая, что я тут же улетаю следом: в глазах всё меркнет от немыслимого удовольствия, прошибающего ослепительным разрядом с головы до ног, что напрочь выбивает из реальности. Я едва успеваю выбраться из тесной промежности, чтобы не взорваться прямо там, а проворная девчонка, не теряя времени, быстро обхватывает мой член рукой и начинает интенсивно водить по нему, принимая извергающееся семя на своё лицо и грудь.

— С ума сойти можно, — потрясённо хриплю я, точно завороженный глядя, с каким аппетитом кончик её языка слизывает с губ капли спермы, пока рука продолжает массировать нисколько не ослабевшую эрекцию. Да и как тут её ослабить, когда передо мной сидит полностью обнажённая, разгорячённая и покрытая моими вязкими метками красотка с донельзя развратным блеском в синих глазах?

— Да… Я уже сошла… Это было невероятно, Остин, — чувственным шёпотом произносит она, задыхаясь и блуждая по моему телу голодным взглядом. — Я хочу ещё, — хватает меня за бёдра и заваливает на себя, вонзаясь ногтями в мои ягодицы. Ну точно дикая кошка, и меня в такого же дикаря превращает.

— Мало малышке? — плотоядно усмехаюсь, ладонью быстро стирая остатки своего оргазма с её лица, а простынёй — с себя и со всех измазанных зон её стройной фигурки.

— Мало… мне всегда будет тебя мало, Остин. Я не хочу, чтобы мы останавливались сегодня, — отчаянно скулит Ники, призывно извиваясь и кусая мне губы в очередном жадном поцелуе.

Мы едва справляемся с одышкой после предыдущего раунда, а пот градом струится по нашим телам, но это не мешает мне тут же вновь погрузиться в её жаркую влагу, ведь, чёрт побери, мне тоже до боли мало. Мне нужна она. Сейчас же. Ещё и ещё. Без остановки. Без передышки. Без пауз на сон и еду. И такое, знаете ли, со мной тоже впервые. С другими секс для меня был чисто физической потребностью, но с Ники — это жизненная необходимость, словно глоток свежей воды в бескрайней пустыне, без которого просто нет шансов выжить. И я заведомо уверен, что мне не хватит одной ночи, чтобы насытиться ею вдоволь до нашей следующей встречи. Но, к сожалению, мне ничего не остаётся, как только пользоваться по максимуму оставшимся временем до нашей разлуки, что я и намереваюсь делать.

Больше никаких разговоров. Никаких ненужных мыслей. Никаких терзающих вопросов.

Всё подождёт.

Весь долбаный мир подождёт.

А этой ночью есть только я и Ники.

Глава 21


Николина


Сегодня я так и не уснула.

Просто не смогла.

Даже с приходом рассвета, когда мы с Остином были физически измотаны до изнеможения, духовно я была на таком эмоциональном подъеме, что сна не было ни в одном глазу. Да и не могу я позволить тратить впустую ни одну драгоценную секунду нашей близости с ним. Их осталось слишком мало, чтобы спускать на отдых, и потому я уже который час варюсь в своих размышлениях и молчаливо наблюдаю, как мерно вздымается его грудь, густо украшенная моими укусами и царапинами; как лучи солнца путаются в каштановых прядях, донельзя лохматых и взъерошенных моими стараниями; как расслаблены черты его лица, пока он пребывает в безмятежном сновиденье, позволяя мне без помех полюбоваться его телом, едва прикрытым простынёй, всё ещё влажной от наших многочисленных соитий.