Стоит только прокрутить в мыслях кадры минувшей ночи, как мурашки бурным потоком начинают бегать по коже, накапливаясь тёплым сгустком возбуждения между бёдер: наши стоны, хрипы, крики, рычание, хлюпающие звуки соединения тел и мужской сдавленный шёпот, дополняющий всю эту горячую музыку секса пошлыми фразами и любовными признаниями; сильные руки, творящие чудеса с моим изголодавшимся телом; пальцы, оставляющие яркие отпечатки на коже и безжалостно оттягивающие волосы, пока член неистово вгоняется в меня до упора во всевозможных позах.

Наша страсть была далека от той, что показывают в романтических фильмах. Даже на любовную эротику она мало чем смахивала. Это было мощно, жёстко, горячо, временами больно, отчего доставляло мне ещё больше кайфа. Мы, словно пещерные, люди поедали друг друга, лакомились, кусались, слизывали соки и царапались. Я отдавала всю себя, любила и трахалась, как не в первый, а в последний раз в жизни, ведь знала, что для нас с ним так оно и есть.

А Остин… Хм… Не знаю, почему отвечал мне с тем же яростным пылом. Из-за любви? Продолжительного воздержания? Или он со всеми девушками в постели отключал все тормоза? Не имею понятия, но я даже в самых смелых фантазиях не могла представить, что он может быть со мной таким — ненасытным, диким, бесстыдным, похотливым и ни хрена не заботливым, вечно оберегающим братишкой. Но он был таким, не переставая смотреть на меня со столь искренним восхищением и обожанием, что впервые за всю мою сознательную жизнь я почувствовала себя желанной и самой счастливой женщиной на свете.

Его женщиной. И только его.

Несмотря на всё, что заставляет меня испытывать к себе Адам, а он именно заставляет, с помощью своего «очарования» запуская в мой разум иллюзию романтических чувств к нему. После целой ночи погружения во всепоглощающие ощущения, летающие вокруг нас с Остином, я чётко понимаю, что не могу добровольно любить двоих мужчин одновременно. Не могу! Это же просто невозможно. По-настоящему я люблю только Остина, и именно за мои чувства к нему я буду отчаянно цепляться весь последующий год, чтобы окончательно не отравить себя чарами Адама.

Пусть сегодня ночью я оторвалась по полной, детально рассматривая и ощупывая каждый дюйм тела Рида, но есть нечто особенное в его изучении, когда он не знает об этом. Приподнимаясь на локте, я слегка притрагиваюсь к покрасневшим губам, которые я истерзала сегодня, как обезумевшее животное, а потом неспешно очерчиваю линию челюсти и скул, желая запечатлеть каждую чёрточку, морщинку на его умиротворённо спящем лице и пересчитать все родинки и шрамы на любимом теле, большинство из которых он получил, спасая меня из различных передряг.

Нежно поглаживаю кончиками пальцев его правое плечо, нащупывая посветлевший след от ножевого ранения — Остин схлопотал его во время сотой по счёту попытки вызволить меня из бандитской тусовки. После неторопливо перебираюсь к продольному рубцу на рёбрах, заработанному в момент моей очередной вспышки агрессии, а едва заметное пятно на руке напоминает об ожоге второй степени, которым я наградила его несколько лет назад, нечаянно опрокинув на него чашку с кипятком.

Коротко усмехаюсь, осознавая, что тело Остина — это сущий сборник из моих косяков и проколов. Чудо, что он вообще умудрился остаться в живых, столько лет имея под боком такого первоклассного мастера влипать в неприятности, как я.

Но ничего… У Остина больше не появится шансов рисковать собой ради меня, ведь сегодня всё между нами закончится.

Я уже решила, как мне следует правильно поступить, чтобы полностью отгородить Остина от себя, тем самым обезопасив от Адама. И я сделаю это, собственноручно вырвав себе сердце из груди, потому что другого варианта уберечь его нет.

В центре солнечного сплетения неконтролируемо образуется чёрная воронка, постепенно поглощающая весь свет во мне, стоит лишь на миг подумать, что короткий эпизод нашего счастья близится к неминуемому финалу. И, наверное, именно осознание этой горькой истины и разжигает во мне острое желание ощутить его в себе ещё раз, даже невзирая на ноющую боль во всех мышцах после нашего с Остином несколькочасового ночного марафона.

Мне не хотелось тревожить его сон, ведь Рида сегодня ожидает долгая дорога, но, чёрт побери, я не могу больше устоять и придвигаюсь ближе, закидывая ногу на него. Любуюсь его прессом, поджарым, крепким телом, рисую пальцами извилистую линию по груди к пупку и возбуждаюсь ещё сильнее, достигая поросли тёмных волос, уходящей вниз, туда, где под простынёй прячется то, что мне жизненно необходимо.

Сонный стон срывается с губ Остина, когда моя рука ныряет под светлую ткань и начинает без смущения шалить там: ласкать, сжимать, поглаживать, даруя ему сладкое пробуждение. Следом припадаю губами к напрягшемся мышцам живота, продолжая медленно и нежно водить рукой по всей длине члена, зарабатывая ещё один его хриплый стон, что отдаётся мягким эхом в моей душе.

— Ты хочешь, чтобы я помер? — не размыкая век, выдыхает Остин.

Наоборот, я хочу, чтобы ты жил долго и счастливо, пусть даже меня не будет в твоей жизни.

— Хочу сказать тебе «доброе утро», — вместо тайных мыслей мурчу я, прикусывая кожу чуть ниже пупка, и глубоко вдыхаю тепло-сладкий запах его кожи, что будто ещё с детства забился в порах ароматом ягодных пирогов, делая Рида самого сладким, вкусным, сочным, как пироженко, которое так и просит себя слопать. Снова.

— Ты неугомонная, Ники, — хрипит он, когда я спускаюсь ниже, удобно умещаясь на его ногах, и вбираю в рот полностью пробудившейся орган так глубоко, насколько позволяют мои физиологические данные. — Но чёрт… это самое доброе утро в моей жизни.

О да-а-а, Остин, и моё тоже. Первое и последнее…

Не знаю, многие ли женщины дуреют от минета, но лично я для себя этой ночью открыла, что поистине схожу с ума, видя, как благодаря моим активным действиям ресницы Остина начинают подрагивать от удовольствия, дыхание превращается в частый, тяжёлый ритм, а руки сгребают простынь в кулаки. Ммм… а от звуков его сладких стонов я в мгновенье ока становлюсь такой мокрой, что влага начинает стекать по внутренней стороне бёдер, из-за чего уже через пару минут Остин, будто чувствуя крайнюю степень моего вожделения, вмиг стряхивает с себя всю сонливость и заваливает меня на спину, нависая сверху. Смотрит мне в глаза горящим похотью взором. Пристально. Изучающе. Подолгу. Словно пытается что-то понять для себя, тем самым заставляя меня изнемогать от томления.

— Хочу тебя. В себя. Сейчас. — В последний раз перед тем, как попрощаться. — Давай же. Я очень хочу, Остин, — жалобно блею я, намеренно дразня влажными складками головку его члена, и готовлюсь, что вот-вот он мощно ворвётся внутрь до упора, как делал это на протяжении всей ночи. Но Остин почему-то так не делает, а вместо сильного толчка, проникновенно глядя мне в глаза, до невыносимости медленно погружается внутрь, позволяя ощутить каждую напряжённую венку и оценить всю силу его возбуждения.

Меня окатывает тёплой волной новой гаммы ощущений, от которой я испускаю тихий стон ему в губы, что тут же накрывают мои, сплетая наши языки в том же размеренном, спокойном темпе, в каком Остин начинает двигаться во мне. Он полностью накрывает меня своим горячим телом, и я обхватываю его и руками, и ногами, изо всех сил пытаясь уничтожать все адские мысли о том, как когда-то, возможно, даже очень скоро, его так же будет обнимать другая девушка, пока мной будут ежедневно пользоваться, как приобретённой игрушкой из секс-шопа.

Не думай. Не думай. Не думай. Это слишком больно. Слишком мучительно.

И Остин, сам того не осознавая, невероятно помогает мне отвлечься. Его способность со мной не работает, но сейчас он вновь будто тонко чувствует мои эмоции: продолжая двигаться с опустошающей медлительностью, он начинает трепетно целовать меня в нос, лоб, каждое веко, щеки, снова возвращаясь к губам, словно знает, что сейчас слова утешения мне нисколько не помогут. Его нежность, давление тела и мерные раскачивания — именно это волшебное лекарство позволит мне ещё на несколько минут забыть обо всей жестокой реальности. И я несказанно благодарна ему за это, ведь я правда забываю, всецело концентрируясь на этом неповторимом моменте, в котором, как никогда прежде, переплетаются не только наши тела, но и души.

Нам обоим так хорошо, что совсем не хочется кончать. Хочется продлить этот процесс как можно дольше. Остановить время, замедлить, обмануть законы Вселенной. Приклеить себя к нему. Прокричать, чтобы никогда не смел меня выпускать из своих рук.

Но не имею права. Не могу позволить. Не в этой жизни. И не с ним.

Дыхание замирает, а сердце щемит от беспредельной любви и печали, когда ощущаю, как Остин крепче стискивает меня, помогая прочувствовать наше соединение ещё острее. Бёдра прижимаются к нему в инстинктивном движении, разгоняя всю кровь в теле до запредельных скоростей, отчего уже совсем скоро я не выдерживаю: вскрикиваю, смешивая в голосе всё противоречивые чувства, что сейчас безжалостно снедают меня, и тут же, до самой последней клеточки, превращаюсь в удовольствие.

Мощная дрожь зарождается в каждой застывшей от напряжения мышце, постепенно сменяясь сладостной истомой. Пока я всецело пребываю в объятиях последнего настоящего оргазма, я далеко не сразу понимаю, что Остин, выбравшись из лона, кончает одновременно со мной, неотрывно продолжая усыпать горячими поцелуями моё лицо и шею. И как только мне удаётся прийти в себя от ярких вспышек под веками, я делаю то же: целую всё, что только можно на любимом лице, зарываясь пальцами в растрёпанные волосы, давлю пятками на мужские ягодицы в желании прижать его к себе сильнее, и страстно обнимаю до шумного выдоха, до хруста костей, до взрывающегося в грудной клетке сердца, прикрывая глаза и мысленно заклиная:

Запомни этот момент, Николина. Сохрани его в памяти на всю свою жизнь, потому что это всё, что у тебя останется.

Потому что, подобное больше никогда не повторится.


Всё ещё пропитанная ароматом нашего бурного секса, я стою на кухне возле окна в майке Остина и в последний раз разглядываю удручающий вид Энглвуда, нервно постукивая пальцами по кружке. Мэгги всегда была страстной любительницей чаёв. У неё имелся аж целый шкафчик со всевозможными заварками, цветами и душистыми травами, о чудодействиях которых она постоянно рассказывала. Вспомнив слова бабушки о живительном запахе мелиссы, доставляющем радость в любое время года, и её антистрессовом эффекте, я смешала растение с листьями мяты и теперь глубоко вдыхаю пряный пар чая, наивно надеясь, что он меня успокоит.

Смешно, не так ли? Глупо. Бессмысленно. Ведь ясное дело, никакой чай не поможет мне совладать с нервами и мощным давлением в районе сердца. Да и что вообще способно успокоить и подбодрить в ситуации, когда остаются считаные минуты до расставания с родным человеком, взаимную любовь которого я ждала всю жизнь, а стоило её только получить, как вместо начала наслаждения несказанным счастьем мне самолично приходится уничтожать любую возможность для нас быть вместе?

Но вариантов нет. Адам меня не отпустит. Я дала ему слово и подписала контракт взамен на спасение мамы. И тёплое, согревающее изнутри знание, что я наконец верну её к нормальной жизни — единственное, что держит меня сейчас на плаву и притупляет страх перед неизвестностью — что станет со мной после продолжительного интима с Адамом, о котором думать сейчас мне вконец отвратительно? Не в физическом плане. В своём теле я нисколько не сомневаюсь — оно безоговорочно предаст меня сразу же, как окажется в опасной близости от Харта. Но мне… МНЕ… претит само представление, что уже сегодня мной будет обладать совсем другой мужчина, к которому Я сама без воздействия магии совершенно ничего не чувствую.

Это точно. Я знаю. Я уверена. Я должна в это верить. Должна. И верю. Верю!

Всё внутри меня дрожит, а между рёбер ноет нестерпимой болью от мучительной мысли, что целый год я буду изменять Остину, предавать нашу любовь, уничтожать прекрасную связь, что спустя долгие годы наконец установилась между нами.

Как мне смотреть ему в глаза потом? Как забыть и сделать вид, будто каждый день нашей разлуки я не позволяла пользоваться собой, как бездушной вещью, попутно выполняя свои рабочие обязанности с искренним энтузиазмом? Да и как веско аргументировать Остину своё исчезновение на целый год, чтобы разом отбить его стремления ринуться на мои поиски, дабы избежать возможных проблем с Адамом?

У меня было время подумать над всеми этими вопросами, пока Остин сладко спал. И после долгих раздумий я поняла лишь одно…

Я не хочу больше лгать ему. Не о таком. Это уже слишком. Остин не заслуживает подобной лживой девушки, которую целый год будет трахать другой. Освободившись от рабочих обязанностей, я не смогу явиться к Риду обратно и зажить вместе с ним как ни в чём не бывало. Не сейчас, когда узнала, что для него я не просто сестричка. Никогда не поступлю так с ним, иначе кем я после этого буду? Я даже в зеркало на себя без угрызений совести посмотреть не смогу, что уж говорить о доверчивых глазах Остина?