Я всегда догадывался, что рыльце Эрика замарано преступными делами, и, если честно, мне всегда было безразлично, в чём именно они заключаются, но в этот раз он осмелился перейти дорогу лично мне, посягнув на мою собственность, а я подобного не прощаю.

Только я вправе решать, как наказывать свою неверную шлюху. И только мне дозволено к ней прикасаться, мучить, издеваться и вообще определять всю её дальнейшую судьбу. Никому другому я этого сделать не позволю. Убью каждого, кто подойдёт к ней, и даже не подумаю пощадить смельчака, как сделал это с одним из извращенцев Эрика, в последний момент остановив себя от его избиения до смерти.

Ни Рид, ни кто-либо ещё к ней больше не приблизится. У них просто не будет возможности. Уж об этом я позабочусь. Хватит с Николины приключений. Мою потасканную и больше ни хрена не невинную вещицу и так за последние сутки только ленивый не потрогал, а грёбаный Остин так вообще с особым усердием постарался.

Пока Лина пребывала в отключке, я успел рассмотреть, как смачно разрисованы её бёдра и шея. И даже страшно представить, что за живопись скрывается под той полупрозрачной, чёрной тряпкой, в которую её упаковали для продажи. Мне лучше этого не знать, и потому, чтобы не задушить девчонку прямо во сне, я отключил всё освещение в спальне, кроме огненной видеоиллюстрации. Смешно, но огонь в самом деле всегда действует на меня успокаивающе — а это именно то, что мне крайне необходимо сейчас, ведь под воздействием «очарования» созерцание ярких оставленных другим мужчиной следов не просто стягивает горло стальным обручем, душащим лютой ревностью, но и вмиг превращает меня в точную копию озверевшего монстра, который свирепо рычит внутри меня и не находит себе места от гнева.

А это опасно. Для Лины. Я хоть и ненавижу её всем сердцем, но смерти или непоправимых травм ей не желаю. У меня на неё совсем другие планы, для которых потребуется вся имеющаяся во мне выдержка и способность контролировать свой гнев.

И, кстати, должен сказать: как бы странно это ни звучало, но именно этот неистовый гнев необъяснимым образом помогает мне погашать отражающую силу Лины практически до минимума, что позволяет мне быть с ней тем, кем я должен был быть всегда — Адамом Хартом — человеком, который не церемонится с бабами, не терпит их нытьё и истерики, не интересуется их желаниями и не поддаётся женским капризам, а только трахает их так, как ему того хочется. И наконец моя злость на дикарку достигла тех необходимых высот, что изрядно помогают мне не превращаться с ней рядом в сентиментального слабака, готового выполнить любую её просьбу и растаять от первого же её прикосновения.

Даже когда Лина прижалась ко мне с цепкими объятиями и начала жадно ощупывать, тереться, как голодная кошка, целовать и чуть ли не срывать с меня рубашку, я с завидной лёгкостью смог остаться равнодушным к её неосознанным действиям, спровоцированным моей увеличившейся силой. Всю жизнь с ней живу и всё равно до конца не понимаю, как она работает, но почему-то в моменты моего гнева «очарование» переходит в режим «максимум», что вновь играет мне только на руку.

Я поджарю тебя, Лина, сегодня во всех смыслах этого слова. Так что кричи сколько хочешь на меня сейчас, дура неадекватная. Да погромче! Этим ты лишь распаляешь меня сильнее, укрепляешь контроль над разумом, одновременно усугубляя самой себе задачу противостоять адскому возбуждению.

— Ладно! Не хочешь говорить — не надо! Мне плевать! Я просто хочу уйти отсюда! Мне нечем дышать! — на грани истерики выпаливает девчонка и порывается сбежать, в очередной раз доказывая, что такой идиотки, как она, я ещё никогда не встречал.

Она в самом деле думает, что сможет уйти отсюда? Серьёзно?

В моём раскалённом состоянии хватает пронзительного взгляда, чтобы заставить поражённую по всем фронтам кошку остаться на месте. Сейчас она ничем не отличается от девушек с наислабейшей «устойчивостью», которые по-настоящему боятся меня, дрожат, как осиновые листы, и, ежесекундно борются с желанием накинуться на меня.

Отставляю стакан с виски на стол и грозно надвигаюсь на Лину, заставляя её сжаться и намертво впечататься в стену. Небрежно провожу пальцем по её рту с размазанной красной помадой, что больше не может скрыть, насколько сильно припухли её губы от НЕ МОИХ поцелуев.

Что ещё она творила своими сочными губами с ним?

Стоит только подумать об этом, как болезненная дрожь вместе с животным гневом пробирает до самых костей, а желание обрубить с корнями все части тела Рида, к которым прикасался дерзкий рот дикарки, превращается в насущную жизненную потребность. Но я продолжаю цепляться за свой изначальный план, всеми силами заставляя не терять рассудок, ведь прекрасно знаю — физическое насилие ничего не решит, не изменит, не повернёт время вспять, чтобы прервать их страстное совокупление ещё до его начала. Да и парень же, по сути, ни в чём не виноват. Он просто взял то, что ему так щедро, громко и бурно отдавали. Сука… Ненавижу!

Всё-таки Остин Рид невероятный везунчик… Но далеко не только потому что трахнул Лину первым, забрав то, что должно было стать моим, но и потому, что этот парень, к его превеликой удаче, для кое-какой цели пока ещё нужен мне живым. Так что вся моя ярость полетит исключительно на лживую, мелкую дрянь, что даже сейчас, прикрыв глаза, пытается спастись от отчаянной нужды во мне, представляя в уме своего тайного возлюбленного. Да только у неё ничего не выйдет. Я ей этого сделать не дам. Думать о других рядом со мной она больше не будет. Никогда.

— Открыла глаза, — приказываю низким, вибрирующим тоном, которой на сей раз действует на дикарку молниеносно: она раскрывает веки и смотрит на меня потрясённо, насторожено, с лихорадочной паникой и жаждой в расширенных зрачках, с каждым испуганным хлопком ресниц всё чётче понимая, что именно она является причиной моего праведного гнева.

— Адам… что случилось? Почему ты такой? — тихо шепчет Лина, опуская ладони на мои плечи, попеременно пытаясь то оттолкнуть, то прижать меня ближе. Борется, сучка… Как всегда, борется. Не долго осталось.

— Какой такой? — вкрадчиво спрашиваю я, почти касаясь ее губ своими, буквально слыша, как гудит, дрожит, рассыпается яркими искрами воздух в пространстве между нами. Провожу пальцами по плечу, выпирающей ключице, нащупываю венку на влажной шее, выдающую её трепетный пульс, и ныряю рукой в белокурые волосы, бережно пропуская сквозь пальцы крупные локоны.

Нет, это вовсе не очередной порыв нежности моей придурковатой романтичной стороны, а чисто мои умышленные действия с целью окончательно её довести. В её исступленном состоянии большего делать и не приходится. Лишь от этих жалких касаний Лина уже протяжно стонет, прогибается всем телом, вдавливаясь грудью в мой торс, и вновь цепляется руками за ткань моей рубашки, словно за спасательный плот. Да только никакой я не плот, а долбанный Титаник, способный с легкостью погрузить её на морское дно.

— Так какой я, Лина? Злой, как чёрт? — Из груди поднимается утробное рычание, и я резко оттягиваю её голову за волосы, заставляя встретиться со мной взглядом. — Или слишком нежный? — Ловлю её дыхание кончиком языка, руками плавно очерчивая изгибы податливого тела, требующего срочной разрядки. — Тебе же пожёстче нравится, так ведь? — мой вопрос встречается с женским стоном, когда я хватаю дрянь за задницу и, приподняв вверх, мощно вколачиваюсь в её промежность твердокаменной эрекцией.

Голова непроизвольно дуреет, а раскалённая волна похоти проходит по всему телу от соприкосновения паха с чертовски горячей плотью, отчего я в сотый раз проклинаю ткань брюк, что отделяет меня от погружения в долгожданную нирвану.

Но уже совсем скоро я до неё доберусь. Мне просто необходимо быть уверенным, что морально я полностью готов. Задуманное я делал лишь раз в жизни, но тогда трудностей для себя я никаких не видел, потому что девушка была мне совершенно безразлична. С Линой же… С её «отражением»… Дьявол! Это будет непросто. Почти что невыполнимо, не превратившись при этом в яростного зверя, который непременно разломает её пополам в порыве гнева.

Но я не допущу этого. Я справлюсь. Обязан справится. И сделаю это.

— Адам… Ах… — блаженно вскрикивает Лина на каждом сильном толчке моих бёдер, имитирующим глубокие проникновения. И с этого момента только моё имя будет слетать с её уст во время секса и оргазма, которого она уже в следующий миг эпично достигает.

Лина изгибается, кричит, впивается ногтями в мои плечи. Её стройные бёдра начинают дрожать, сдавливая мои в моменте ослепительного экстаза, одновременно прошибая электрическим разрядом в точке соприкосновения наших тел. Меня как кипятком ошпаривает, до волдырей, до болезненного рычания. Каждая мышца и нерв звенит от напряжения. Я дышать забываю, пока жадно пожираю извивающуюся в моих руках дикарку, её лицо и глаза, светящиеся от сверхъестественного кайфа, и совсем пропадаю, бля*ь, когда прижимаюсь носом к её влажной щеке, глубоко вдыхая ведьмовской, неповторимый запах.

Лина пахнет живительным дождём после долгой засухи, ощутив который замираешь и молишься, чтобы он не прекращался как можно дольше. И он, сука, будто ливнем хлещет сейчас по мне, норовя погасить огонь неописуемой ярости, стремительно заполняя весь мозг идиотскими, недопустимыми и в корне противоречащими моей сути мыслями:

Забыть все горячие кадры их с Ридом страсти, обнять Лину крепче, исцеловать всю с головы до ног, сказать ей, что ничего не имеет значения… Всё останется в прошлом… Что готов попытаться переступить через уязвлённую гордость, усмирить властолюбивый нрав и изменить свою привычную жизнь, чтобы испытать вместе с ней нечто незнакомое, чуждое, пугающее, нахрен ненужное мне. Дать ей то, что она по-настоящему от меня хочет, подарить ей новый повод улыбнуться, исполнить любую мечту и хоть весь мир вверх дном перевернуть, лишь бы вручить её кусочек счастья.

Но это не я! Не я! Не мои это мысли! Не мои истинные желания! Я бы никогда сам не смог захотеть и согласиться на подобное! Никогда!

И как же, однако, прекрасно, что моя злость на сей раз клокочет таким неистовым адом, для которого эта мимолётная слабость срабатывает исключительно как легковоспламеняющийся газ.

Обуздав минутный, «любовный» заскок, я не даю Лине времени до конца прийти в себя после блаженного забвенья и сбрасываю себя на пол за секунду до её порыва меня поцеловать. Не нужны мне её поцелуи. Рот её я буду использоваться исключительно по другому назначению.

— Стой, — приказываю я и, убедившись, что она сама способна удержаться на ногах, полностью отстраняюсь от дикарки. Неспешно добираюсь до виски, залпом опустошаю бокал, абсолютно не чувствуя обжигающего горла вкуса, только лёгкий, почти незаметный, расслабляющий эффект от высокоградусного напитка, что не пьянит, а скорее отрезвляет меня, помогая не поддаваться чувствам, превращающим меня в незнакомца.

В слабую и жалкую версию себя.


— Что происходит, Адам? — оправившись от сверхъестественного оргазма, спрашивает Лина. После сброса напряжения голос её звучит значительно твёрже, а тело избавилось от всех признаков ненормального трепета. Но это ненадолго.

— Ты опять будешь молчать? — с минуту прождав моего ответа, шипит она. Теперь к её твёрдости добавляется ещё и раздражение. — Ты мне можешь хоть что-то объяснить? Спасаешь меня, чтобы потом игнорировать и опять мучить своей силой? Так, что ли?

— Разве я мучаю? — вопросительно изгибаю бровь.

— А разве нет?

— Мне кажется, я без всяких просьб только что облегчил твоё состояние даже толком не стараясь, — бесстрастным тоном напоминаю я. Лина переминается с ноги на ногу, не находясь с ответом, потупляет сметённый взор в пол, обхватывает себя руками. Прям сама невинность, бля*ь. Стесняшка.

— Зачем я здесь? Зачем ты меня спас? — она решает ловко перепрыгнуть на другую тему.

— А ты хотела бы, чтобы я не спасал? Вроде бы именно на это ты и надеялась.

— Да. И я… я безмерно тебе благодарна… но я не это имела в виду… — заметив, что я вновь надвигаюсь на неё, Лина заминается и бегло оглядывается по сторонам в попытке найти убежище, а когда понимает, что ей от меня нигде не скрыться, вжимается в стену так, будто надеется сквозь неё пройти.

— А что тогда ты имела в виду, Николина? — сжимаю веки в испытывающем прищуре, неторопливо гуляя взглядом по её блестящей от пота фигурке, обильно наполняя её новыми потоками сексуального влечения.

— Зачем ты спасал… если… если ясно дал понять, что контракта никакого не будет? Если ты сам нарушил главное условие и вернул Филиппа домой? И если злишься на меня сейчас непонятно за что и, по всей видимости, даже не собираешься ничего объяснять? Не понимаю.

Ну, естественно, не понимает, куда уж ей понять с её-то куриными мозгами?