— Адам… я не могу… мне нужна передышка… я сейчас умру… — еле слышно умоляю я после неизвестно какого по счёту оргазма, во время которого Харт окончательно изменил все недавно произошедшие эпизоды с Остином: наш первый секс, ссоры, время на вечеринке, утро в бабушкиной квартире, ночь с потрясающей сценой нашего с Ридом поцелуя.

Он ничего мне не оставил. Ничего. Ни единого кадра с родным лицом Остина.

Везде теперь я вижу лишь его.

— Умирай, — томно шепчет Адам мне на ухо, укладывая меня на бок, а сам пристраивается сзади. — Если потребуется, я тебя и с того света достану, Лин. Я ещё с тобой не закончил. — Он прикусывает мочку, как животное, слизывает пот с моей шеи, надавливает пальцами на набухший, бесстыдно мокрый комочек между ног, начиная массировать его круговыми движениями, и пользуясь моим улётным состоянием после предыдущего оргазма, во всю длину проникает в заднее отверстие.

— Бля*ь… Это пи*дец… — шипит он, задыхаясь и резко сжимая меня в объятиях, как самое бесценное сокровище. — Ну хоть где-то я первый, — искренняя радость в его приглушённом тоне пролетает вереницей мурашек по коже, снова надувая между бёдер раскалённый шар, что через неизвестное количество времени напористых вторжений Харта лопается, распространяясь безумным наслаждением по телу и вновь посылает меня в сеть воспоминаний, в которых Адаму больше нечего менять. Он уже исправил все сексуальные, любовные и трогательные моменты, за последнее время случившиеся между мной и Остином. Их было так мало. По пальцам посчитать. Жалкие крупицы, которых и тех теперь у меня не осталось. Адам всё уничтожил.

У меня не осталось ни его нефритовых глаз, смотрящих на меня с взаимной любовью. Ни губ, что исцеловали меня прошлой ночью. Ни любимых ямочек на щёчках во время его блаженной улыбки после оргазма. Ни нежного голоса, которым он не уставал повторять мне: «Люблю».

Стирать больше нечего.

Но тогда почему я продолжаю и дальше видеть нашу с Ридом жизнь, в которой вместо него везде появляется Адам?

Похороны бабушки Мэгги, наша беседа на набережной. Ночёвка у Остина дома, когда я не могла наглядеться им спящим. Неловкий момент на кухне, объятия и разговор возле клуба после стычки с Марком, бой в квартале, когда я умирала, глядя на каждую атаку противника Остина.

Но это ещё не всё… Моя жизнь не прекращает мелькать на внутреннем взоре и после этого.

Дальше идут все остальные бои, в которых за последние годы учувствовал Рид. Многократные знакомства с его девушками, наши субботние посиделки с бабушкой, бесконечные разговоры на всевозможные темы, прогулки, драки на улицах Энглвуда, побеги от бандитов, миллионные разы, когда Остину приходилось вытаскивать меня из проблем…

Что Адам делает?! Зачем он меняет всё?! Он хочет удалить Остина начисто? Зачем ему это?! За что он так со мной?! И как вообще он умудряется забраться так глубоко в мой мозг?! А как мне его остановить?! Как?! Я должна что-то сделать! Я не потеряю Остина! Нет! Я не могу его потерять!

Кровь вскипает, начинает бурлить и циркулировать быстрее внутри от гнева, страха и невыразимой печали, но этого ничтожно мало, чтобы суметь вернуть себе контроль, оттолкнуть Адама и заставить выбраться его не только из моего зада, но и из моей головы, пока бесконечная эйфория маринует разум, овладевает каждой клеточкой сознания.

И это ужасно. То, что он со мной делает, даже не сравнить с физическим насилием. Это в разы хуже. Вообще день и ночь. Одно дело пытаться бороться с мужчиной, что делает тебе больно, мерзко, калечит, пачкает, оскверняет тело, и совсем другое — сопротивляться тому, от кого ты в прямом смысле «без ума» и кто бессовестно меняет твою память, стирает любимого человека напрочь, при этом творя с тобой такие невероятные вещи, которые полностью отрубают всё желание противостоять ему и останавливать.

Но я остановлю. Не знаю как, но я должна это сделать. Обязана. Он уже берёт моё тело, как ему вздумается, но я не отдам этому дьяволу свою душу и не позволю её стереть.

Я не потеряю Остина. Не потеряю. Я ни за что его не потеряю.

Не представляю, сколько времени я провожу в непрерывных заклинаниях и безуспешных попытках спрятать Остина от Адама, параллельно упиваясь его страстными прикосновениями, но в моём сознании в буквальном смысле пролетают годы, наполненные многочисленными приключениями с Ридом: наше взросление, школьные годы, мои танцевальные выступления, ни одно из которых Остин ни разу не пропустил, и ещё много-много-много счастливых, грустных, весёлых и тяжких моментов, что мы с ним вместе пережили.

Я чувствую, как стремительно приближается новое цунами удовольствия. Прямо-таки вижу эту уничтожающую всё живое волну, что уже смела собой тринадцать лет моей жизни, изменив на свой вкус каждую непонравившуюся картинку, и теперь неминуемо надвигается на нас с Остином, с которым мы стоим на лестничной клетке возле чердака, где я плачу, угрожаю, испуганно кричу на него, а он откровенно потешается и с любопытством наблюдает за моими копошениями в сумке. Спокойно дожидается, пока я найду злосчастный баллончик, а затем разражается раскатистым смехом, когда я грозно направляю орудие в его сторону.

Я не потеряю твой смех! Не потеряю улыбку! Не потеряю тебя, Остин!

Его резкий захват. Поворот моего тела. Рид сильно прижимает меня к себе спиной. Первые поучения о самообороне. Мой возросший страх и усилившийся плач, от которого тощий, долговязый мальчик тает и мгновенно ослабляет хватку. Поворачивает к себе и встречается с заплаканным взглядом одинокой девочки, что влюбляется в него без оглядки, сама того ещё не понимая.

Я не потеряю твои глаза! Не потеряю лицо своего героя! Не потеряю свою любовь!

— Попрощайся, Лина… Теперь только меня ты будешь видеть и… любить, — низкий голос Адама кажется тягучим металлом, раскалённой субстанцией, поражающей сердце вслед за всеми внутренними органами. Вибрации, исходящие от него, буквально пропитаны гневом, тестостероном, ненавистью и желанием поставить меня на место, в то время как руки нагло сминают мою груди, неустанно ласкают клитор, а член выбивает из меня высокие стоны.

Да, я прямо-таки взвываю во всю спальню от нереального наслаждения, что даруют мне его глубокие, ритмичные толчки с чувственными прикосновениями, пока внутри себя я вновь кричу — истошно, пронзительно, дико, до энергетических вибраций во всём теле. Но на сей раз я кричу не о просьбах пощадить меня, сжалиться, остановиться. Я кричу от безудержного гнева и ответной ненависти к нему, прожигающей меня в разы сильнее его «притяжения».


Я для тебя ничего не значу, Адам. Кукла, которую ты решил подмять под себя. Проучить. Показать, кто её хозяин. Окончательно влюбить в себя, выбрав столь неординарный и до отвращения подлый способ.

А ведь я бы могла быть всецело твоей… поступи ты иначе… люби ты меня в ответ…

Но никакими деньгами, решающими все мои проблемы, никакой магией, меняющей мой разум, и никаким неземным удовольствием, что ты приносишь моему телу, ты не заработаешь мою любовь, которая нужна тебе всего лишь для убеждения, что я, как и все остальные женщины, схожу по тебе с ума. Ты не заставишь меня её проявлять к тебе, несмотря на твоё безразличие, жестокость и эгоистичность.

Я больше не буду идиоткой, до последнего надеющейся увидеть в людях лучшее и разбрасывающейся чувствами к тем, кто их не заслуживает. А ты их не заслуживаешь! Не так. Не после этого. И ты никогда моей любви не получишь. Я её просто не отдам. Всё спрячу. Закрою самыми крепкими замками и уберегу для того, кому она по-настоящему нужна. Для того, кого я не позволю тебе вытеснить из моих мыслей из-за гнусной прихоти доказать, что лучше тебя в мире нет.


И стоит только новой ударной волне ниспасть на меня сильнейшей лавиной экстаза, норовя стереть лицо Остина из последнего оставшегося воспоминания, как во мне что-то обрывается. Некая струна, вместе с которой падает сердце, что бесследно растворяется в чёрной воронке чуть ниже солнечного сплетения. Я вижу, как маленький Остин начинает постепенно меняться, и чётко понимаю одно — я не переживу, если потеряю его. Не переживу. Я просто умру. Погасну духом. Сломаюсь навсегда. Ни в чём больше не увижу смысла.

И именно это фундаментальное, страшное и неотвратимое осознание и становится тем самым ключевым звеном, что заставляет вечно ускользающую от меня «Аннабель» наконец почувствовать реальную опасность и самой без сопротивления захотеть возвести вокруг нас с Ридом защитные стены — высокие, непробиваемые, без окон, без дверей, увенчанные стальным куполом, превращающим мою защиту точно в бронированный бункер. И теперь, когда мы спрятаны, укрыты, в безопасности, лицо Остина мгновенно возвращает себе прежние очертания как в воспоминании на лестничной клетке, так и во всех остальных, которые Адам беспощадно и нагло изменил.

Удушливая температура в комнате резко падает до комфортной. В пульсирующих венах прекращает стрелять ток. Разум всё ещё плывёт, но уже более адекватно, а тело раскачивается на последних волнах фееричного кайфа, что с каждым сильным ударом сердца Харта мне в спину (или что там у него работает в груди) приобретает степень человеческой истомы.

Несколько секунд — и к ней неминуемо добавляются голод, жажда смочить пересохшее горло, ломота во всех мышцах, жжение от новых царапин, боль во многих частях тела, в особенности между бёдер и в анальном колечке, из которого Адам наконец выбирается, сгребая меня в крепкие объятия, усыпая плечи короткими поцелуями, добирается до губ. С хриплым рыком накрывает их, принимая в себя мои последние стоны. Соединяет языки в медленном вальсе, смакует. Неторопливо поглощает, проглатывает, пьёт меня, словно воду из живительного источника.

Его любовная, ленивая нежность уже не удивляет. Если я правильно помню нашу сегодняшнюю секс-программу, то его так накрывает после каждого мистического оргазма. И целует он меня так самозабвенно, хоть и сказал, что не хочет этого, примерно минуту, может, две. Не дольше. Потом он вновь приходит в себя, прямо как сейчас, убирает мои ладони с его лица, разрывает поцелуй и отстраняется, а я вновь готовлюсь увидеть его резкое превращение в разъярённого зверя, готового без паузы вновь начать трахать меня как ненормальный.

Однако к моему превеликому счастью, не в этот раз… Видимо, Адам выполнил поставленную на сегодняшнюю ночь задачу и теперь с чувством выполненного долга может успокоиться, даже в уме не предполагая, что все воспоминания не исчезли, а просто тщательно спрятаны от него.

Но эту новость я не собираюсь ему раскрывать, а то, не дай бог, ещё вздумает начать пытаться проломить мою защиту. С его-то упрямством он меня точно до смерти затрахает. Моё тело просто откажет. А я хочу жить. Очень. И желательно ещё много десятков лет без проблем со здоровьем. Поэтому, перевернувшись с бока на спину, я продолжаю безмолвно лежать и искоса наблюдаю, как Адам встаёт с кровати, стягивает презерватив, выбрасывает его в урну и неспешно направляется к окну. Невольно засматриваюсь на плавные движения его высокой фигуры, мускулистые ноги, крепкие ягодицы, напрягающиеся под кожей мышцы спины, истекающей капельками пота.

Красивый мужик мне всё-таки на время достался — что уж тут скрывать, а стоит Адаму отключить огненную видеоиллюстрацию, впустив в спальню утренние лучи солнца, понимаю, что ещё и до невозможности искусанный и исцарапанный.

Привыкнув к яркому свету, замечаю огромное количество своих страстных меток на его теле и, мягко говоря, впадаю в шок — да я, оказывается, тоже нисколько не жалела Харта этой ночью, с достоинством выполнив миссию «Не оставить на нём ни одного живого места».

Впечатляюще! Счёт 1:1. У нас ничья, Харт. Бесспорно.

Ненароком вспомнив о вечной любви Адама к вымышленным играм между нами, мысленно усмехаюсь, на деле же смотрю на моего сексуального изверга без тени улыбки, неотрывно, оценивающе, наверное, впервые нисколько не уступая ему в безэмоциональности. Молчу. Привожу дыхание в норму. И чувствую его ответный изучающий взгляд на своем теле. Никакого огня в кровотоке. Никакого ошпаривающего воздуха. Ни единой мурашки на измученной коже. Просто взгляд, ежесекундно всё сильнее наполняющийся сожалением.

Да ладно? Чёрствый Харт и жалость за содеянные в порыве страсти повреждения своей бесплатной подстилке? Серьёзно? Никогда не поверю. Хотя оно мне и не надо. Как-то похер.

— Скоро придёт врач, — сообщает Адам низким, ровным голосом, что, о-о-о хвала небесам, наконец-таки сохраняет полнейший штиль во мне. А затем он просто уходит из комнаты, не сказав больше ни слова. Да и о чём, собственно, нам с ним говорить? Сегодня уже наболтались вдоволь. К тому же общение в мои бесплатные услуги не входит.