Не совсем понимаю, зачем ему нужна эта информация, но тем не менее отвечаю: «На набережной. В том месте, где мы с тобой любили часами сидеть и любоваться закатом».

О.: «Ты имеешь в виду, где я любил сидеть, а ты — без остановки танцевать перед моим носом?»

Не сразу замечаю, как уголки моих губ приподнимаются в слабом подобии улыбки.

Н.: «Именно».

О.: «И что, уже станцевала сегодня?»

Н.: «Конечно. Целое представление людям устроила».

О.: «Маленькая врунишка»

Да уж… Это мягко сказано, Остин, скорее я огромный кусок пропитанного ложью дерьма.

О.: «Но ты можешь без труда превратить свои слова в реальность».

Н.: «Что ты имеешь в виду?»

О.: «Станцуй».

Н.: «Ещё чего?!»

О.: «Станцуй».

Н.: «Даже не подумаю».

О.: «Не думай, а просто станцуй».

Н.: «Но я здесь одна».

О.: «Это проблема?»

Н.: «Как минимум странность».

О.: «В таком случае как прекрасно, что ты на всю голову повернутая;)))»

Я начинаю улыбаться чуть шире, понимая, что Остин прав: я, безусловно, со странностями, но тем не менее никогда не додумывалась танцевать в гордом одиночестве посреди улицы. Я осматриваюсь по сторонам, отмечая, что на набережной с приходом темноты быстро стало немноголюдно, но я все равно продолжаю считать это нелепой затеей и неуверенно мешкаю.

О.: «Давай же, малышка, смелее», — подначивает он, будто чувствует мои колебания даже на расстоянии.

О.: «Или ты совсем трусишкой стала?».

Я поджимаю губы, задумчиво хмурясь.

О.: «У маленькой Ники не хватает смелости? Теряешь хватку, Джеймс».

Приходит еще одна провокация через минуту моего молчания, и я сдаюсь.

Н.: «Кем-кем, а трусишкой я себя точно не считаю, Рид».

Отправляю сообщение, опускаю сумку на землю и прикрываю глаза, некоторое время внимательно прислушиваясь к телу. И когда оно начинает «говорить», уже через несколько движений мне становится совсем неважно, как выглядит это со стороны и что подумают люди. Так же как и полное отсутствие физических сил нисколько не мешает мне растворяться в танце, отключая голову и позволяя телу самому руководить процессом, подбирая необходимые движения, — сначала плавные, легкие, воздушные, будто играющие на тонких струнах моей души дивную мелодию оркестра, исполняющего сложную симфонию, что постепенно набирает темп, звучность и пылкость.

Я даже не задумываюсь над тем, как и что танцевать, тело само живёт своей жизнью, переплетая движения в импровизационные связки, создающие нечто поистине волшебное, что окутывает меня от корней волос до кончиков пальцев блаженной негой и наконец позволяет вышвырнуть из себя весь сгусток негативных чувств и эмоций.

Шаг, второй, «бросок», взмах рукой, поворот, а затем еще один и ещё… И так до тех пор, пока во мне исчезает всё плохое, гневное, до боли печальное, уступая место в сердце яркому, словно небесная звезда, светилу, впустив которое я начинаю улыбаться во весь рот. Нет… Не просто улыбаться. Я начинаю прерывисто хихикать, а уже через несколько секунд и вовсе смеяться во весь голос.

Боже! Я не верю! Я смеюсь, и мне впервые за все эти дни по-настоящему легко! Так тепло, весело, прекрасно! Неужели ко мне вернулось нечто положительное и ясное? Нечто позволяющее вновь поверить, что жизнь во мне ещё не совсем погасла.

Да, я в самом деле это чувствую. И расцветаю ещё ярче, когда, закончив танец, слышу аплодисменты десятка окруживших меня людей, что всё это время, оказывается, молчаливо наблюдали за моим спонтанным выступлением.

— Боже… Спасибо… Спасибо… — заливаясь пунцовой краской, тихо лепечу я, прикрывая лицо руками. Пытаюсь привести дыхание в норму, выслушивая несколько приятных комплиментов, и, терпеливо дождавшись, когда небольшая, приветливая толпа наконец разойдётся, спешу достать из сумки телефон.

Н.: «Я сделала это, Остин, я сделала!»

О.: «Умница! Я в тебе нисколько не сомневался. И как? Улыбаешься?»

Н.: «Не то слово! Я сияю! Сияю!!! Это было потрясающе! Именно то, что мне было нужно. Спасибо тебе».

О.: «А мне-то за что? Ты сама всё сделала».

Н.: «Нет… Это всё ты, Остин. Ты всегда знаешь, как поднять мне настроение. Всегда. Как ты это делаешь?»

О.: «Что за вопрос? Забыла? Я же гений;)»

От переполняющей меня энергии и света я вся дрожу и не могу устоять на месте, а улыбка ни в какую не собирается больше сползать с моих губ, но это не мешает неодолимой тоске по нему накатить на меня с новой силой. Пальцы требуют написать Остину целую поэму о том, как сильно мне его не хватает, но знаю, что ему это совершенно не нужно, поэтому, с трудом попадая по правильным буквам, я просто отправляю: «Как жаль, что ты меня не видел».

Чуть больше минуты не приходит никакого ответа. Полнейшая тишина, нарушающаяся моим учащённым дыханием и бойким стуком сердца, что обрывается в момент, когда в нескольких метрах от меня раздается самый родной и любимый голос на свете:

— Я видел.


Поднимаю взор с экрана телефона на впереди стоящего парня и перестаю дышать от мощнейшего взрыва любви, что сотрясает своей ударной волной мне все атомы в теле, но не разрушает их, а наоборот, в одно мгновение возвращает к жизни.

— Остин… ты здесь? — изумлённо выдыхаю я, боясь даже моргнуть, чтобы, не дай бог, не понять, что он — всего лишь сновиденье.

— Здесь, — он почему-то тоже произносит почти что дрожащим голосом и смотрит на меня с незнакомой робостью во взгляде, застыв на месте, будто бы не решается подойти ко мне ближе. Боится? Или стесняется? А может, мне всё это просто кажется? Да, конечно, кажется. Чего ему стесняться? Я сейчас просто ничего не могу воспринимать адекватно.

— Но… Как? Ты… Ты же сказал… Что… — как, впрочем, и говорить совершенно не могу, разом потеряв способность внятно излагать свои мысли.

— Как оказалось, я не только гений, что может определить твоё местоположение по телефону, но и тот ещё врун, — он виновато пожимает плечами, не отрывая с моего лица своего невообразимо зелёного взгляда. Слегка напрягает веки, закусывает губу и выглядит при этом крайне растерянным. — Ты не рада меня видеть? — добавляет он практически шёпотом и как-то совсем без уверенности, словно в самом деле допускает мысль, что я не рада нашей встрече.

Он совсем с ума сошёл — задавать такие нелепые вопросы?

Я? Не рада ЕГО видеть?

Да я смотрю на него сейчас, стоящего в нескольких метрах от меня при тусклом освещении уличных фонарей, и ничего вокруг больше не вижу, не слышу, ни о чём не думаю, лишь сквозь всю свою сущность в который раз пропускаю единственную и самую настоящую в моей жизни истину…

Вот он — мой свет. Моя душа. Моя тихая гавань.

Пусть это безответно, но зато абсолютно реально. А именно это мне и было нужно — почувствовать нечто реальное и быть полностью уверенной, что это правда. И сейчас я с благоговейным изумлением любуюсь его высокой фигурой и до боли родными чертами лица, по которым скучала, как никогда прежде, и делаю это…

Я чувствую.

Буквально сразу начинаю ощущать всю ласку, нежность, трепет, страсть, любовь, что ежесекундно всё обильней заполоняют моё тело покалывающим током и бархатным тёплом, которое я до невозможности желаю подарить ему.

Но не могу. Не могу!

И потому без всяких лишних слов я просто подбегаю к Остину и налетаю на него с такими цепкими объятиями, что заставляют его издать протяжный, хриплый стон. Не знаю, сделала ли я ему больно, удивила или напрочь перекрыла кислород, да и это не важно — все вопросы в моей голове вмиг теряют свою актуальность, когда его сильные руки так же крепко обхватывают меня в ответ, автоматически запуская отсчёт столь коротким, но самым счастливым секундам в моей жизни.

Секундам, когда мы вместе. Близко. Тесно. Молча. Не двигаясь. Прижавшись телом к телу, зависаем так, надеясь, что время так же зависнет вместе с нами. Точнее, на это надеюсь только я, потому что не хочу, чтобы он хоть когда-нибудь отпускал меня. Не хочу вновь ощущать весь существующий во мне холод, боль, одиночество, необходимость в нём. Не хочу надевать маску «лучшей подруги» и делать вид, что ничего не чувствую.

Я хочу всегда быть окутана его жаркими объятиями, в которых, помимо любви и невыразимого желания, меня охватывает чувство особой защищённости, душевного комфорта и бесконечного покоя, будто в его руках я нахожусь не просто как за каменной стеной, а как за неприступной крепостью, которой не страшны ни враги, не войны, ни стихийные бедствия.

Хочу прикасаться к нему и упиваться его ответными прикосновениями в точности так же, как я делаю это сейчас, когда одна его ладонь намертво приклеена к моим оголённым лопаткам, а вторая осторожно забирается в волосы, перебирая пальцами мои слегка спутанные пряди. И боже, как же я хочу иметь возможность приподняться на цыпочки к его лицу и накрыть самые желанные во всём мире губы страстным, жарким поцелуем, в процессе которого готова задохнуться от нехватки воздуха или умереть из-за переизбытка эмоций.

— А сказала, что не соскучилась, — его теплый шепот щекочет мне шею, вырывая меня из любовного забвенья, напоминая, что пора бы уже загонять обратно вглубь все свои потаённые желания.

Ещё парочку секунд, ещё чуть-чуть, совсем немного, и вот я отрываю свои руки от его шеи, а тело — от крепкого корпуса, но удержать внутри себя рвущиеся к нему слова у меня не получается, отчего я неосознанно выдаю чрезмерно ласковым для просто друга тоном:

— Скажи, что ты тоже по мне очень соскучился, — о чём я тут же желаю, нервно прикусывая нижнюю губу. Что ты несёшь, Николь? Соберись! Не выдавай эмоций. Он твой друг. Он твой брат. И ему не нужно ничего больше. — Хотя о чём это я? Уверена, у тебя не было времени скучать, — добавляю будничным голосом, делая полушаг назад и, запрокидывая голову вверх, с опаской встречаюсь с ним взглядом.

— Я скучал по тебе гораздо сильнее, чем ты думаешь, Ники, — удивляет он невероятной мягкостью в голосе и теперь вместо рук обнимает меня своим проникновенным взором, что в мгновенье ока превращает меня в ту семилетнюю девочку, сердце которой эти нефриты наполнили любовью с первых же секунд.

— Правда? — неуверенно спрашиваю я, совершенно не зная, как правильно толковать его слова. Из-за резко вернувшегося ко мне сгустка эмоций в моей голове творится такой несусветный кавардак, что я не способна с точностью осмыслить — что из того, что я вижу в Остине, реальность, а что жестокая игра моего воображения, подпитанная отчаянным желанием получить от него взаимность.

Один раз я уже имела глупость воспринять его действия в совсем неверном смысле, и потому второй раз я повторять этого не стану.

— Конечно, правда, малышка. Я скучал и очень переживал за тебя, ведь в тот день, когда уезжал, мне совсем не хотелось оставлять тебя одну в твоём непонятном состоянии. Я постоянно о тебе думал, надеясь, что с тобой всё в порядке.

Ну вот… Спасибо, Остин, ты сам только что облегчил мне задачу. Ты переживал. Ты просто, как всегда, по-братски переживал за меня.

— Так с тобой всё в порядке? Я видел, что ты опять грустила, — и сейчас, когда Остин трепетно проводит тыльной стороной ладони по моей щеке к волосам, аккуратно откидывает их назад, почти незаметно касаясь пальцами шеи, он тоже просто переживает.

— Да, все в порядке. Не волнуйся. Просто неделя выдалась тяжелой, — кратко выдаю чистую правду я.

— Расскажешь? — с неподдельным интересом тут же спрашивает Остин, как всегда готовясь вызываться мне на помощь. Да только на сей раз он ничем помочь не сможет, поэтому и говорить ему о своих проблемах не вижу никакого смысла.

— Да нечего рассказывать. Всё как обычно. Те же проблемы, что и всегда. Никаких изменений, — произношу я совершенно спокойно и даже с искренней улыбкой на губах: я настолько счастлива видеть его, что всё остальное дерьмо в моей жизни сейчас меня нисколько не тревожит.

— Никаких? Я бы так не сказал, — его брови приподнимаются вверх, когда он опускает любопытный взгляд к моему лёгкому, короткому платью, удачно выделяющее изгибы моего тела.