Джулия Куинн - На пути к свадьбе

Люси не знала, что ответить.

– А вы? Если вы полюбите кого-то искренне и глубоко, разве для вас она не будет значить... все?

Мистер Бриджертон отвернулся и сделал несколько шагов к окну.

– Она поглотит вас, – сказал он. – А разве может быть иначе?

Люси таращилась ему в спину, зачарованная красотой его плеч, ширину которых подчеркивал мастерки сшитый фрак. Как это ни странно, но она никак не могла отвести взгляд от той точки, где его волосы касались воротника.

Она едва не подпрыгнула, когда он повернулся.

– И у вас не будет ни малейшего сомнения. – Его голос звучал глухо и напряженно, он был наполнен силой его веры. – Вы все сразу поймете. Вы почувствуете себя так, будто все ваши мечты осуществились. А потом вам станет еще лучше.

Он сделал шаг в ее сторону. Потом еще один. И еще один. И еще. И сказал:

– Вот так, думаю, чувствует себя тот, кто любит.

В этот момент Люси поняла, что ей не суждено испытать это чувство. Если она существует – если любовь существует в том виде, как ее описал Грегори Бриджертон, – то ее она не ждет. Ей было трудно представить такой вихрь эмоций. И вряд ли он ей понравился бы. Вот это она знала наверняка. Ей совсем не хотелось быть подхваченной этой стихией и оказаться во власти чего-то, что ей неподвластно.

Ей не хотелось страдать. Ей не хотелось испытывать отчаяние. И если ради этого нужно отказаться от блаженства и восторга – что ж, пусть будет так.

Важность размышлений заставила Люси затаить дыхание. Наконец она посмотрела на мистера Бриджертона.

– Это уж слишком, – услышала она собственный голос. – Это было бы слишком. Я бы... Я бы...

Он медленно покачал головой.

– У вас не останется выбора. Это будет вне вашей власти. Это просто... случится...

У Люси от удивления приоткрылись губы.

– Она так и сказала.

– Кто?

Когда Люси заговорила, ее голос зазвучал до странного беспристрастно, как будто не она произносила слова, а они сами истекали из ее памяти.

– Гермиона, – ответила она. – Именно это Гермиона сказала о мистере Эдмондсе.

Губы мистера Бриджертона сжались, а уголки рта опустились.

– Действительно?

Люси кивнула.

– Почти дословно. Она сказала, что это с ней просто случилось. В одно мгновение.

– Она именно так и сказала?

Его голос казался безжизненным, как эхо. И действительно, ему просто больше ничего не оставалось – только шептать глупые вопросы, искать подтверждения, надеяться на то, что ослышался и что она сейчас даст ему совершенно другой ответ.

Но, естественно, другого ответа она не дала. Грегори ощутил пустоту в груди, горло сдавил спазм. Это было совсем не то, что он хотел услышать. Напротив, это было именно то, чего он слышать совсем не хотел.

Она подняла голову, и ее глаза, серые в ночном полумраке, встретились с его глазами. И вдруг ему показалось, что он отлично понимает ее, знает, что она сейчас скажет и какое у нее будет выражение лица, когда она это скажет. Это было странное ощущение, пугающее и, что самое главное, опечаливающее, потому что все это касалось не высокочтимой мисс Уотсон.

А леди Люсинды Абернети. И она не являлась той самой женщиной, с которой он намеревался прожить до конца дней.

Она довольна красива, очень умна и более чем привлекательна. Но Люси Абернети не для него. Грегори едва не расхохотался. Насколько было бы проще, если бы его сердце при первой встрече потянулось к ней. Пусть она практически обручена, но не влюблена же. В этом Грегори не сомневался.

А Гермиона Уотсон...

– Что она сказала? – спросил он, страшась ответа.

Леди Люсинда склонила голову набок. У нее был озадаченный вид.

– Она сказала, что даже не видела его лица. Только затылок...

«Только затылок».

– ...а потом он повернулся, и для нее зазвучала музыка, и у нее в голове билась только одна мысль...

«Я погиб».

– ...«Я погибла». Вот что она мне сказала. – Люси с любопытством взглянула на мистера Бриджертона. – Вы представляете? Она погибла! Надо же. Просто в голове не укладывается.

А у него укладывалось. Отлично укладывалось.

Все было ясно.

Грегори посмотрел на леди Люсинду и увидел, что она наблюдает за ним. Она все еще выглядела озадаченной. И озабоченной. И немного смущенной, когда спросила:

– Вам не кажется это странным?

– Кажется.

Произнесено было лишь одно слово, но в нем заключалась вся боль души. Потому что это действительно было странно. И резало, как ножом. Ведь предполагалось, что такие чувства она будет испытывать только к нему, больше ни к кому.

Все шло не так, как предполагалось.

Неожиданно, как будто сбросив с себя чары, леди Люсинда сделала несколько шагов вправо. Она вгляделась в книги – вряд ли она смогла прочитать в темноте хоть одно название – и провела рукой по корешкам.

Грегори, сам не зная почему, следил за ее рукой. Просто следил за тем, как рука скользит, и пришел к выводу, что она очень изящная. В глаза это не бросалось, потому что вся внешность леди Л Люсинды была цветущей и традиционной. Элегантность же, как все ожидают, должна мерцать, как шелк, излучать свет и ошеломлять. Элегантность – это орхидея, а не обычная маргаритка.

Но когда леди Люсинда начинала двигаться, она преображалась. Казалось, что она... летит.

Она отлично танцует. В этом Грегори не сомневался.

Хотя не понимал, почему это имеет для него такое значение.

– Я сожалею, – сказала она, поворачиваясь.

– О мисс Уотсон?

– Да. Я не хотела причинять вам страдания.

– А вы и не причинили, – возможно, чуть резче, чем следовало бы, сказал Грегори.

– О! – Она заморгала, вероятно, от удивления. – Что ж, я рада этому. Я не хотела делать вам больно.

Грегори понял, что она действительно не хотела. Она не из таких.

Ее губы приоткрылись, но она не заговорила. Ее взгляд сосредоточился на чем-то позади его плеча, как будто она искала за ним правильные слова.

– Просто дело в том... В общем, когда вы сказали то, что говорили о любви, – начала она, – мне послышалось что-то знакомое. Я даже не сразу поняла.

– А уж я тем более, – тихо произнес Грегори.

Леди Люсинда молчала, не глядя на него. Ее губы были сжаты – неплотно, – и она то и дело моргала. Не взволнованно, с трепетом ресниц, а вполне спокойно.

– И что вы будете делать дальше? – спросила она.

– С мисс Уотсон?

Она кивнула.

– А что бы вы предложили?

– Не знаю, – ответила она. – Я могу поговорить с ней от вашего имени, если хотите.

– Не хочу.

Во всей этой ситуации было слишком много ребяческого. Грегори только сейчас начал чувствовать себя полноценным мужчиной, взрослым и решительным, готовым к тому, чтобы добиваться успеха.

– Вы можете подождать, – предложила леди Люсинда, слегка пожав плечами. – Или пойти вперед и еще раз попытаться завоевать ее. У нее еще целый месяц не будет возможности видеться с мистером Эдмондсом, и я думаю... что со временем... она вдруг поймет...

Однако она не закончила. А Грегори стало интересно.

– Что поймет? – требовательным тоном спросил он. Леди Люсинда посмотрела на него так, будто ее неожиданно выдернули из грез.

– Что вы... что вы... ну, что вы значительно лучше остальных. Не знаю, почему она этого не видит. Это же очевидно.

Из уст любой другой женщины это прозвучало бы странно. Возможно, даже развязно. С жеманным намеком на будущие отношения.

Но только не из ее уст. Она была лишена притворства, она принадлежала к тем, кому мужчина может доверять. Как и его сестры, решил Грегори, она наделена живым умом и остроумием. Люси Абернети никогда не вдохновит на стихотворчество, но зато из нее получится отличный товарищ.

– Это обязательно произойдет, – тихо, но убежденно сказала она. – Она поймет. Вы... и Гермиона... Вы будете вместе. Я в этом уверена.

Пока она говорила, Грегори наблюдал за ее губами. Он не знал, почему у него вызвала интерес их форма... то, как они двигаются, складываясь для произнесения гласных и согласных. Это были обычные губы. Ничто в них прежде не привлекало его внимания. Но сейчас, в полумраке библиотеки, когда тишина нарушается лишь легким шорохом их голосов...

Ему стало интересно, каково это – целовать ее.

Он попятился, на него навалилось внезапное и всепоглощающее ощущение нелогичности происходящего.

– Нам пора возвращаться, – резко проговорил он.

В ее глазах промелькнуло обиженное выражение. Проклятие! Он не хотел, чтобы его слова прозвучали так, будто он спешит отделаться от нее. Она ни в чем не виновата. Просто он устал. И разочарован. А она рядом. И ночь темна. И они одни.

И это не было желанием. Просто не могло быть. Он всю жизнь ждал, когда ему выпадет счастье отреагировать на женщину так, как он отреагировал на Гермиону Уотсон. И после такого он просто не может испытывать желание к другой женщине. Ни к леди Люсинде, ни к какой-то иной.

Другие женщины не могут что-то значить для него.

И леди Люсинда – тоже.

Нет, это несправедливо. Она – личность. И достойная. Но не для него.

в которой наш герой делает кое-какие успехи

Господи, да что такого она сказала?

Эта единственная мысль билась в голове Люси, лежавшей в кровати с открытыми глазами. Она была охвачена таким ужасом, что боялась даже шевелиться. Она лежала на спине и таращилась в потолок, неподвижная, подавленная.

На следующее утро, посмотревшись в зеркало и увидев синие круги под глазами, она устало вздохнула, и тут все началось сначала...

«О, мистер Бриджертон... вы значительно лучше остальных».

– Люси Абернети, – пробормотала она себе под нос, – ты глупая корова.

– Ты что-то сказала? – Гермиона, стоявшая у кровати, повернулась к ней.

– Просто складываю в уме, – солгала Люси, которая уже взялась за дверную ручку, чтобы спуститься вниз к завтраку.

Люси всегда говорила, что она что-то складывает и умножает в уме, когда Гермиона ловила ее на там, что та беседует сама с собой.

– Ты готова идти вниз? – спросила Люси Гермиону.

Вот про нее, что она готова, сказать было нельзя. Меньше всего на свете ей хотелось видеть кого-либо. В частности, естественно, мистера Бриджертона, и мысль о том, что нужно общаться с людьми, пугала.

Девушки направились к лестнице. Неожиданно Гермиона с любопытством посмотрела на подругу.

– Что с тобой, Люси? – спросила она. – Ты выглядишь как-то странно.

Люси подавила желание рассмеяться. Она не выглядит. Она на самом деле такая. Она полная идиотка, которую нельзя подпускать к людям.

Господи, неужели она сказала Грегори Бриджертону, что он лучше остальных?

Люси хотелось умереть. Или по крайней мере спрятаться под кроватью.

И при всем том она склонна к упорядоченному образу жизни, поэтому на ногах и готовится отбыть к завтраку еще до того, как в голове появятся связные мысли, невзирая на ее явное помешательство.

– Но ты все равно отлично выглядишь, – сказана Гермиона, когда они подошли к верхней ступеньке. – Мне очень нравится, что ты выбрала зеленую ленту к голубому платью. Сама я до такого не додумалась бы. Выглядит здорово. Очень идет к твоим глазам.

Люси изучила свой наряд. Она не помнила, как одевалась. Просто чудо, что она не выглядит так, будто сбежала из цыганского цирка.

Хотя...

Она тихо вздохнула. Мысль о том, чтобы сбежать с цыганами, казалась привлекательной и даже разумной, потому что тогда ей будет запрещено показываться в приличном обществе. У нее явно нарушена связь между мозгами и языком, и только Богу известно, что может сорваться с ее губ в следующий раз.

Господи, она могла бы ляпнуть Грегори Бриджертону, что считает его божеством.

Хотя на самом деле не считает. Совсем. Она просто считает его хорошей партией для Гермионы. И она ему это сказала. Разве не так?

Так что она сказала? Что конкретно она сказала?

– Люси?

Она сказала... Она сказала...

Люси похолодела.

Великий Боже! Он подумает, что она заинтересовалась им.

– Люси?

– Знаешь, – каким-то странным, писклявым голосом проговорила Люси, – кажется, я совсем не хочу есть.

Гермиона посмотрела на нее с недоверием.

– И завтракать не будешь?

Для Люси это было неестественно. За завтраком она обычно ела с жадностью оголодавшего матроса.

– Я... э-э... Кажется, вчера я съела что-то не то. Вероятно, лосось. – Для пущего эффекта она прижала руку к животу. – Думаю, мне лучше прилечь.

И никогда не вставать.

– Действительно, ты вся зеленая, – сказала Гермиона.

Люси выдавила из себя слабую улыбку.

– Хочешь, я тебе что-нибудь принесу? – предложила Гермиона.

– Да! – с горячностью воскликнула девушка, надеясь, что подруга не слышала, как у нее урчит в животе.