Эрика Джеймс - На пятьдесят оттенков темнее

– Увидимся дома?

– Я встречаюсь с Хосе, мы посидим с ним где-нибудь. Присоединяйся.

– Хосе в городе? Конечно, приду. Напиши эсэмэс, где вы будете.

– Ага. – Я сияю.

– У тебя все нормально, Ана?

– Да, все хорошо.

– Ты все еще с Кристианом?

– Да.

– Хорошо. Покеда!

Ох, и к ней тоже прилипло это слово. Влияние Элиота не знает границ.

– Да, покеда, детка.

Я хрюкаю от смеха, и она заканчивает разговор.

Здорово, Кейт вернулась. Как же я расскажу ей все, что было со мной? Надо сначала все записать, чтобы ничего не забыть.

Через час звонит мой рабочий телефон. Кристиан? Нет, это Клэр.

– Ана, ты бы видела парня, который спрашивает о тебе в приемной. Откуда ты берешь таких клевых парней?

Должно быть, Хосе. Я бросаю взгляд на часы – пять пятьдесят пять. У меня радостно бьется сердце. Я не видела его целую вечность.

– Ана, вау! Классно смотришься. Такая взрослая. – У него рот до ушей.

Просто потому что я в приличном прикиде… Да уж.

Он крепко обнимает меня.

– Да ты подросла, – удивленно бормочет он.

– Это туфли такие, Хосе. Да ты сам неплохо выглядишь.

На нем джинсы, черная майка и фланелевая рубашка в черно-белую клетку.

– Сейчас захвачу свои вещи, и пойдем.

– Отлично. Жду тебя здесь.

В многолюдном баре я беру две бутылки светлого пива «Роллинг Рок» и иду к столику, где сидит Хосе.

– Ты быстро нашел дом Кристиана?

– Да. Внутрь не заходил. Просто принес фото к служебному лифту. Их взял у меня парень по имени Тейлор. Похоже, крутое место.

– Еще бы. Ты бы видел, что там внутри.

– Жду с нетерпением. Salud, Ана. Сиэтл тебе на пользу.

Я смущаюсь. Мы чокаемся бутылками. Это Кристиан мне на пользу.

– Salud. Расскажи мне про твой вернисаж, как он прошел.

Он сияет и принимается рассказывать. Он продал почти все фотографии, кроме трех, а это значит, что ему теперь есть чем выплатить кредиты на учебу, и даже кое-что останется.

– А еще мне заказали снять несколько пейзажей для Комитета по туризму в Портленде. Круто, не? – с гордостью сообщает он.

– Да, Хосе, как здорово. А это не мешает учебе?

– Не-а. Уехали вы и еще трое моих приятелей, с которыми я общался, и у меня образовалось больше времени.

– И у тебя нет знойной подруги? В последний раз, когда я тебя видела, полдюжины красоток ловили каждое твое слово. – Я гляжу на него, подняв брови.

– Не-а, Ана. Ни одна из них меня не интересует. – Я вижу его браваду.

– Ну конечно, Хосе Родригес, женоненавистник, – хихикаю я.

– Эй, Стил, я не всегда такой. – Он чуточку обиделся, и я жалею о своих словах.

– Конечно, Хосе.

– Ну а как Грей? – спрашивает он. Его тон меняется на более прохладный.

– Хорошо. У нас все хорошо, – говорю я.

– Так, говоришь, у вас все серьезно?

– Да. Серьезно.

– Не староват он для тебя?

– Ой, Хосе, знаешь, что говорит моя мама? Что я родилась старушкой.

Хосе корчит рожу.

– Как твоя мама? – Вот так мы выходим из опасной зоны.

– Ана!

Я оглядываюсь и вижу Кейт и Итана. Кейт выглядит роскошно: соломенные волосы, выгоревшие на солнце, золотистый загар, белозубая улыбка, и она вся такая изящная в облегающих белых джинсах и свободной белой блузке без рукавов. К ней устремлены все взоры. Я вскакиваю и обнимаю ее. Ах, как мне не хватало этой женщины!

Она хватает меня за плечи и, отодвинув на расстояние вытянутой руки, внимательно разглядывает. Я зарделась под ее внимательным взором.

– Ты похудела. Здорово похудела. И выглядишь по-другому. Взрослой. Что происходит? – спрашивает она, вся из себя такая мама-наседка. – Мне нравится твое платье, тебе идет.

– После твоего отъезда случилось очень много всего. Я потом тебе расскажу, когда мы будем вдвоем. – Сейчас я не готова к исповеди перед инквизитором по имени Кэтрин Кавана. Она с подозрением глядит на меня.

– У тебя все в порядке? – осторожно спрашивает она.

– Да. – Я улыбаюсь, хотя сейчас мне больше всего на свете хочется узнать, где Кристиан.

– Отлично.

– Привет, Итан. – Я улыбаюсь ему, и он обнимает меня.

– Привет, Ана, – шепчет он мне на ухо.

Хосе хмурится и оценивающе смотрит на Итана.

– Как прошел ланч с Миа? – спрашиваю я Итана.

– Интересно, – отвечает он.

Даже так?

– Итан, ты знаком с Хосе?

– Мы как-то уже встречались, – бормочет Хосе, когда они обмениваются рукопожатием.

– Да, у Кейт в Ванкувере, – подтверждает Итан, приятно улыбаясь Хосе. – Ну, что пьем?

Я иду в туалет. Оттуда сообщаю Кристиану эсэмэской, где мы находимся; может, он присоединится к нам. От него нет ни непринятых звонков, ни писем. На него это не похоже.

– Что-то случилось, Ана? – спрашивает Хосе, когда я возвращаюсь.

– Не могу дозвониться до Кристиана. Надеюсь, ничего не случилось.

– Не волнуйся, все будет в порядке. Хочешь еще пива?

– Конечно.

Кейт наклоняется ко мне.

– Итан говорит, что в квартиру залезла какая-то сумасшедшая с пушкой, бывшая подружка Кристиана?

– Ну да. – Я пожимаю плечами. Господи, разве сейчас это важно?

– Ана, что происходит, черт побери? – Кейт вдруг замолкает и достает свой телефон.

– Привет, милый, – воркует она. Милый! Она хмурится и переводит взгляд на меня. – Конечно, – говорит она и обращается ко мне: – Это Элиот, он хочет поговорить с тобой.

– Ана. – Голос Элиота звучит спокойно и отрывисто; от скверного предчувствия у меня встают волосы дыбом.

– Что случилось?

– Кристиан не вернулся из Портленда.

– Что? Как это?

– Его вертолет пропал.

– «Чарли Танго»? – шепчу я, помертвев. – Нет!

Я неотрывно гляжу на язычки пламени. Они пляшут и трепещут в камине – ярко-оранжевые с каемками кобальтового цвета. Я мерзну, меня бьет озноб, несмотря на жар от огня и накинутое на мои плечи одеяло. Мне холодно, я мерзну до костей.

До меня доносятся приглушенные голоса, много голосов. Но все они далеко. А слышу я лишь мягкое шипение газа в камине и только на нем могу сосредоточиться.

Мои мысли возвращаются к дому, который мы видели вчера, и к огромным каминам – настоящим, в которых горят поленья. Я бы хотела заниматься любовью с Кристианом перед настоящим огнем. Я бы хотела заниматься любовью с Кристианом перед этим огнем. Да, это будет забавно. Не сомневаюсь, он придумает что-нибудь этакое, чтобы надолго запомнилось, как всегда, когда мы занимались любовью. Я тут же напоминаю себе, что я помню хорошо и те моменты, когда мы просто трахались. Да, их я тоже никогда не забуду. Где же он?

Пламя мерцает и колеблется, держа меня в своем плену, лишая речи. Я фокусируюсь только на его огненной, обжигающей красоте. Оно околдовывает, завораживает меня.

«Анастейша, ты околдовала меня».

Он сказал, что впервые спал со мной в его постели. О нет…

Я обхватываю себя руками, и реальность проникает, как кровь, в мое сознание. Жуткая пустота внутри меня расползается все шире. «Чарли Танго» пропал.

– Ана, вот, возьми, – ласково говорит миссис Джонс.

Ее голос возвращает меня в комнату, в нынешний час, в страх. Она принесла мне чашку чая. Я с благодарностью беру чай. Чашка дробно стучит о блюдце, потому что у меня дрожат руки.

– Спасибо, – шепчу я. Мой голос звучит хрипло из-за непролитых слез и огромного комка в горле.

Миа сидит наискосок от меня на огромном полукруглом диване, держа за руку Грейс. Они смотрят на меня, на их милых лицах – боль и тревога. Грейс выглядит постаревшей – мать беспокоится за сына. Мое лицо кажется мне застывшей маской, я не могу ни улыбнуться, чтобы их ободрить, ни пролить слезинку – внутри меня лишь растущая пустота. Я гляжу на Элиота, Хосе и Итана; с серьезными лицами они стоят возле стойки для завтрака и тихо о чем-то говорят, что-то обсуждают. Миссис Джонс хлопочет на кухне.

В телевизионной Кейт следит за местными новостями. Я слышу негромкое кваканье репортера. Я страшусь увидеть на большом плазменном экране бегущую строку «КРИСТИАН ГРЕЙ НЕ ВЕРНУЛСЯ ИЗ ПОЛЕТА» – и прекрасное лицо моего возлюбленного.

Мне приходит в голову, что я еще не видела в этом зале столько народу, в его огромном объеме все кажутся меньше ростом. Маленькие островки растерянных, встревоженных людей в доме моего Кристиана. Что бы он подумал, увидев их тут?

Тейлор и Каррик ведут какие-то переговоры с полицией, получают крупицы бесполезной информации. Бесспорным остается лишь факт: Кристиан Грей пропал. Уже восемь часов от него нет никаких вестей. Ни словечка, ни сигнала. Уже начаты поиски, насколько мне известно. Уже стемнело. Мы не знаем, где он. Может, он получил травму, голоден, или что-нибудь хуже. Нет!

Я снова мысленно молюсь. «Пожалуйста, пусть у Кристиана все будет хорошо. Пожалуйста, пусть у Кристиана все будет хорошо». Я снова и снова повторяю эти слова – мою мантру, самое главное в жизни, что-то конкретное, поддерживающее меня в моем отчаянии. Я отказываюсь думать о худшем. Нет, я не допускаю даже мысли об этом. Надеяться и еще раз надеяться.

«Ты – моя жизнь».

Слова Кристиана не выходят у меня из головы. Да, надежда остается всегда. Не надо отчаиваться. Его слова эхом звучат в моем сознании.

«Теперь я твердый сторонник немедленного удовлетворения. Carpe diem, лови момент, Ана».

Почему же я медлю и медлю?

«Я это делаю, потому что наконец-то встретил ту, с которой хотел бы провести остаток жизни».

Я закрываю глаза в безмолвной молитве и тихонько раскачиваюсь. «Пожалуйста, пусть остаток его жизни не будет таким коротким. Пожалуйста, пожалуйста». У нас было мало времени… нам надо больше времени. Мы проделали так много за последние несколько недель, прошли такой длинный путь. Этот путь не должен оборваться так внезапно и трагически. Я вспоминаю все наши трогательные моменты: помада, когда он впервые занимался со мной любовью в отеле «Олимпик»; вот он стоит на коленях передо мной, предлагает мне руку и сердце; вот я впервые дотрагиваюсь до него.

«Я тот же, что и прежде, Ана. Я люблю тебя, ты мне нужна. Погладь меня. Пожалуйста».

Ах, я так люблю его! Без него я ничто, тень – без него померкнет весь свет. Нет, нет, нет… мой бедный Кристиан.

«Ана, вот, я весь перед тобой… и я весь твой. Что мне сделать, чтобы ты это поняла? Чтобы ты увидела, что я хочу тебя всю, всю целиком, какая ты есть. Что я люблю тебя».

И я люблю тебя, все твои Пятьдесят Оттенков.

Я открываю глаза, снова гляжу невидящим взором на огонь. Перед мысленным взором пролетают счастливые воспоминания: его мальчишеская радость, когда мы мчимся под парусами; его умудренный, адски горячий взор на маскараде; танцы, да, танцы под Синатру, когда мы кружились в этом зале; его вчерашнее волнение в том доме с потрясающим видом.

«Я положу весь мой мир к твоим ногам, Анастейша. Я хочу тебя всю – и тело, и душу – навсегда».

Лишь бы у него все было хорошо! Он не может погибнуть. Ведь он для меня – все, он – центр моей вселенной.

Неожиданно из моей груди вырывается рыдание, я прижимаю руку к губам. Нет. Надо держаться. Я должна быть сильной.

Внезапно рядом со мной оказывается Хосе. Или он был тут и раньше? Не помню.

– Ты хочешь позвонить маме или отцу? – заботливо спрашивает он.

Нет! Я качаю головой и сжимаю его руку. Я не могу говорить, я знаю, что расплачусь, если скажу хоть слово. Тепло и ласковое пожатие его руки не приносят мне утешения.

Мама! Мои губы дрожат при мысли о ней. Может, позвонить ей? Нет. Мне будет трудно справиться с ее реакцией. Может, позвонить Рэю, он обойдется без эмоций – он никогда их не проявляет – даже когда проигрывает его любимая команда.

Грейс встает и подходит к Элиоту с Итаном. Это немного отвлекает меня от мыслей. Пожалуй, я никогда не видела, чтобы она так долго сидела на одном месте. Миа садится рядом со мной и держит другую мою руку.

– Он непременно вернется, – говорит она; ее голос, сначала решительный, дрогнул на последнем слове. Ее глаза покраснели от слез, лицо бледное, в красных пятнах.

Я гляжу на Итана, а он переводит взгляд с Миа на Элиота, обнимающего Грейс. Время движется к полуночи. Проклятье! С каждым часом в моей груди расширяется пустота, душит меня, поглощает. Глубоко в душе я уже готовлюсь к худшему. Я закрываю глаза и опять молюсь, сжимая руки Миа и Хосе.

Снова открываю глаза, смотрю на пламя. Вижу его робкую улыбку – самое любимое из всех его выражений лица, мимолетный взгляд на истинного Кристиана, моего истинного Кристиана. Ведь в нем уживается столько личностей: диктатор, генеральный директор, охотник, мачо, гений секса, хозяин и – в то же время мальчишка с игрушками. Я улыбаюсь. Его автомобиль, его катамаран, его самолет, его вертолет «Чарли Танго»… Мой потерянный мальчик, сейчас он действительно потерялся. На смену улыбке приходит пронзительная боль. Я вспоминаю, как он стоял под душем, стирал следы помады.