Я завернулась потуже в плед – ночная свежесть уже давала о себе знать, откинув голову, рассеянно глядела в ночное небо, в котором все так же ярко и равноценно для всех торчала острая, ажурная игла, и пребывала в рассеянных грезах. Я не думала о будущем, я не вспоминала о прошлом. Я дышала свежим, прохладным воздухом, в котором опять явственно ощущался запах моря, и была на седьмом небе от охватившего меня блаженства созерцания и сочувствия. Кругом меня были миллионы людей – я не могла сделать ни для кого из них что-либо плохое. Они существовали со мной параллельно. Они были счастливы и несчастливы, поодиночке и вместе, но я была крошечной составной частицей всеобщего, всепланетарного счастья и несчастья одновременно. Я поняла, что не имею и не имела никакого права ставить свою беду выше чужой беды, свое горе – превыше чужого горя. Я была такой же, как все, – не хуже, не лучше. Возможно, я заблуждалась больше других, но, в конце концов, я уже заплатила за это немалую цену. Я мысленно огляделась вокруг себя. Сейчас со мной были те, до кого буквально неделю назад мне не было никакого дела – Лена, Маша, Валерий… Теперь они были мне как родные. Я вспомнила еще того человека, с которым была в номере утром. Как его звали? Михаэль. Я про себя рассмеялась – мне было с ним хорошо. А ведь я думала, что мне никогда не будет хорошо ни с одним мужчиной.

Я не заметила, как задремала. И проснулась от холода, от того, что он пробрался под плед и заставил меня сжаться, скрючиться, свернуться комочком. В результате я отсидела (или отлежала) и руку, и ногу. Попытка ими пошевелить привела к ужасной боли – миллионы противных иголок впились в мои мышцы. Я заохала, вытянула руки и ноги, раскрыла глаза. Солнце вставало из-за домов прямо передо мной. Огни на башне погасли, небо светлело. Над Парижем занимался еще один день. Новый день!


Желудок мой был еще полон. Мне захотелось чаю. Я встала и тихонько прошла в кухню. Лулу не гавкнула. Я заглянула под стол – ее там не было. Я осторожно открыла дверь в комнату. Возле постели валялась бутылка водки, в ногах Мари дрыхла, храпя, Лулу, и вся обстановка напоминала не прелестную парижскую студию, а обыкновенную хрущевку.

Я подошла к Мари ближе. Лицо ее было влажно от слез. Возле рта появилась морщинка, которую я раньше не замечала. Она Мари старила.

Стараясь не звякать посудой, я прибрала на столе, вскипятила воду, нашла заварку…

Противный сигнал будильника застал меня врасплох. Я чуть не уронила заварочный чайник. Мари застонала, обхватила голову руками, раскрыла глаза и попыталась сесть на постели.

– Куда ты? – спросила я, появляясь в фартуке из кухни.

– Куда-куда… На любимую работу! – пробурчала Мари и выпростала ноги из-под одеяла. – Голова раскалывается, – то ли пожаловалась она мне, то ли просто констатировала факт.

– Подожди, помогу! Надо бы рассольчика! – забормотала я, помогая ей подняться – все-таки у меня был богатый опыт по этой части. Сколько раз я помогала выйти из состояния похмелья моему другу.

– Нет у меня рассольчика. Откуда? – Мари уселась на краю постели, беспомощно свесив ноги. Размотавшийся на лодыжке бинт сползал на пол. Все-таки сустав у нее распух.

А она еще ходила со мной по музею!

– Я видела в холодильнике лимон. Крепкий чай с сахаром и лимоном тоже помогает! Сейчас принесу! – Я спихнула собаку на пол, чтобы она перестала храпеть, и ринулась в кухню. Хитрое животное на сей раз промолчало и тоже отправилось за мной. В тот момент, когда я нарезала лимон, Мари, как сидела, так со стоном и опрокинулась на спину – у нее, видно, здорово кружилась голова. Я прикинула, сколько же она выпила? Для непьющего человека оказалось порядочно.

В этот момент опять раздался звонок, теперь уже в дверь.

«Наверное, Лена!» – почему-то подумала я. Поставила чашку с чаем на стол и пошла к двери.

– Кто там? – спросила я в домофон по-русски. В ответной французской тираде (совсем неожиданной для меня) я разобрала только слово – «полиция».

– Маша, Маша, там из полиции! – испуганно подбежала я к ней.

– Ой, открой! Чего нам бояться? – сказала Мари и осталась лежать в прежней позе.

– Наркотики не подкинут? – Я убрала с пола бутылку и кинулась к двери. Хотела еще положить Машу, как полагается – вдоль, но она только махнула рукой, сказав слабым голосом:

– Оставь, как есть. Если я пошевельнусь – меня тут же вырвет! Прямо на пол перед доблестной полицией.

Я открыла. Застенчивого вида месье раскрыл перед моим лицом свое удостоверение.

Я думала, он попросит меня предъявить документы или еще что-нибудь в таком роде, как принято делать на моей родине, но он даже не подумал удостоверить мою скромную личность. Его интересовала Мари.

– Мадам, могу я вам чем-нибудь помочь? – вежливо осведомился он, оглядевшись и оценив ее лежачее положение.

– Зачем вы пришли? – недовольно спросила она.

– На вас поступила жалоба от соседей, мадам.

– Оставьте меня в покое. Я плохо себя чувствую.

Полицейский скорбно склонил в сторону Мари голову.

– Соседи жалуются, что шум в вашей квартире им мешает. Они боятся, что вы причиняете вред вашей собаке.

– Таня, покажи ему Лулу! – попросила Мари. Я прошла в кухню, где затаилось это животное – видимо, собака подслушивала у двери, – и схватила Лулу.

– Только гавкни! – сказала я ей, пригрозив пальцем. – Залаешь – тебя заберут в собачий приют! – Лулу взглянула на меня исподлобья и, как мне показалось, нахохлилась.

Я вышла из кухни, аккуратно прикрыв за собой дверь.

– Вот собачка, месье! – Я поднесла Лулу к блюстителю спокойствия.

– Милая собачка! – он с подозрением оглядел беспомощно свесившиеся лапы Лулу и уже поднял руку, чтобы ее погладить…

– Месье! По закону об охране животных нельзя гладить собаку без ее на то разрешения, – предупредила со своего места Мари.

– Извините, мадам, – господин из полиции поспешно спрятал руку в карман, дабы его не заподозрили в неких неправомерных действиях. Он помолчал две секунды. Мы с Лулу выжидали, когда он уйдет. – Мадам, распишитесь вот здесь, – он передал Мари что-то вроде квитанции.

– Зачем это?

– Вы должны расписаться. – Он протянул вместе с квитанцией ручку. Мари, не глядя, черканула в листке. – Всего хорошего, мадам! И вам, мадам! – Он кивнул мне и вышел из квартиры. Лулу вырвалась из моих рук и залилась вдогонку господину пронзительным, злобным, отчаянным лаем.

– Тише ты! – прикрикнула на нее я.

– Если она не заткнется, я сейчас умру, – сказала Маша.

– Давай-давай, – я приподняла ее и стала отпаивать чаем. Потом мы с ней по очереди (ибо процесс этот очень заразительный) прикладывались к раковине и унитазу, она-то от водки, а я от чего? Потом снова пили остывший чай с лимоном, потом я перевязывала ей ногу и одевала на нее ее серо-голубой, очень светлый костюм.

– Ой, лучше бы что-нибудь потемнее, – причитала она, глотая аспирин.

– Нужно всегда иметь про запас соленые огурцы, – наставительно говорила ей я.

– Здесь таких огурцов, как у нас, – нет, – кричала мне из двери туалета Мари. – Рассол совершенно не тот.

– Прислать тебе рецепт, как делает огурцы моя мама?

– Не надо, Таня. – Мари стояла уже собранная у выхода. Она взглянула на часы. – Он, наверное, уже улетел.

– Кто? Валерий?

– Кто же еще, – она вздохнула. – От меня вчера, наверное, водкой несло ужасно. – Она жалобно посмотрела на меня. – Ну да все равно уже. Ты Ленке не говори, что он приходил. Ладно?

– Ладно. – Она еще прошлась по комнате, будто отыскивая взглядом, все ли взяла, что нужно. Вдруг взгляд ее упал на квитанцию. Она рассеянно подняла ее с кровати.

– Вот негодяй! – Она поднесла листок поближе к глазам. – Он все-таки выписал мне штраф!

– За что?

– За нарушение общественного порядка. – Она возмущенно пожала плечами. – И ведь я не смогу ничего доказать.

Она бросила квитанцию, и листок плавно опустился на пол.

Маша взялась за ручку двери. Лулу, сообразив, что хозяйка уходит, кинулась к ней с отчаянным визгом.

– Господи, еще ведь собака не выгуляна!

– Подожди, а как же я?! – Я тоже сообразила, правда, уже после Лулу, что остаюсь одна в ее квартире.

– Таня, пожалуйста! Выручи меня! – Маша опять взглянула на часы. – Я опаздываю! Погуляй с Лулу! – она меня почти умоляла.

– Господи, ну конечно! Но как быть с ключом?

– Ключ не проблема. Оставишь на столе. Дверь захлопывается автоматически. – Она пошла к лифту. А я вдруг вспомнила, что ведь завтра мы с Ленкой должны улетать.

– Маша! – Я кинулась вслед. Я ненавидела расставания – ведь я привыкла к тому, что никогда не знала, увижу ли я снова ЕГО, моего друга, захочет ли ОН меня видеть. – Маша, постой!

Она повернулась ко мне и опять взглянула на часы.

Я стояла в проеме двери и смотрела на нее. Неужели мы больше не встретимся? Я зажмурилась, чтобы лучше запомнить ее – навсегда. И вдруг она вернулась и крепко меня обняла.

– Будь счастлива, Таня!

Она уехала, а я осталась в мирке ее квартиры, к которому уже начала привыкать. Я вышла на террасу – под четырьмя ажурными ногами башни уже снова собирались люди – они занимали очередь в кассу. По Сене шли баржы. На площади Трокадеро остановились первые туристические автобусы – их красные бока блестели, как игрушечные, а сиденья на открытых вторых этажах были уже все заняты. Включились фонтаны перед дворцом Шайо. И отовсюду доносился неясный шум – равномерный шум машин, катящихся по асфальту.

Я покормила Лулу, отыскала знаменитую сумку с пакетиком и совком… но, оглядев всю квартиру, оценив кавардак, царивший в ней, поняла, что не могу так уйти. Маша придет усталая…

Лулу сидела посреди комнаты, тревожно на меня глядя. По-моему, она уже привыкла к тому, что теперь у нее под ногами все время толкутся какие-то люди.

– Подожди, Лулу! Ты ведь еще не очень хочешь гулять! – сказала я ей. Она промолчала. Только наблюдала за мной сквозь свою косматую челку.

Я перемыла посуду, заправила постель, пылесосом почистила ковер на полу. Потом снова вышла на террасу, полила герань, ласково провела рукой по одинокому можжевельнику.

– Счастливо, ребята!

Мне не хотелось уезжать. Ей-богу, если бы Мари предложила мне остаться у нее в домработницах, я бы согласилась. Но делать было нечего, у каждой из нас была своя жизнь. Я выгуляла Лулу, втолкнула ее назад в квартиру, оставила ключ на видном месте и окончательно закрыла за собой дверь.

Все! Мое прощание с Мари было окончено, оставалось попрощаться с Парижем. Я снова вышла к башне и огляделась по сторонам. Возвращаться назад к Дому инвалидов мне не хотелось. На площади, ведущей вниз к башне от дворца Шайо, рядами шумели фонтаны. Я пошла мимо них, поднялась на Трокадеро, села в метро и поехала в отель.


Вагон оказался старым – двери открывались за ручку. Меня, с детства привыкшую к автоматике, это немного пугало. Как открывать? Поезд остановился, я замешкалась. Какой-то парень, стоящий сбоку, увидев мою растерянность, сказал: «Пожалуйста, мадемуазель!» и, повернув ручку, открыл дверь. Я подумала, он тоже выходит, и собралась его пропустить, но он улыбнулся и повторил: «Пожалуйста, мадемуазель!» Я окончательно смутилась и вышла, пробормотав что-то невразумительное. Он вышел следом, обогнал меня, еще раз улыбнулся и даже махнул рукой, мол, «желаю удачи!». Я не могла припомнить, чтобы что-то похожее когда-либо случалось со мной в Москве. Все лица были для меня аморфной сероватой массой, и я была такой же частью массы для остальных. Мне стало весело – впереди был еще целый день, целая ночь, крыша над головой, немного денег, и в номере, возможно, ждала подруга. Разве это было не счастье?

Молодой человек – администратор, тот же самый, который дежурил в день нашего приезда, меня не узнал. Я показала ему свою карточку от номера, в его улыбке скользнуло смутное подозрение. Я взбежала по крутой узкой лестнице, наплевав на лифт. Лена еще спала! Что Мари, что Лена – этим утром мне предстояло будить их обеих. Но если у Маши было усталое и заплаканное лицо, то у Ленки вид был как у спящего ребенка – милое, раскрасневшееся лицо и волосы, чуть влажные ото сна. Она лежала, уютно укрытая одеялом чуть ли не до бровей. Я выглянула в окно и вспомнила, как сутки назад посылала проклятия в небеса.

Часы уже показывали половину десятого.

– Лена! Пора вставать, если не хочешь пропустить завтрак! – Я присела к ней на кровать и осторожным движением убрала с Ленкиного лба вспотевшую прядь волос.

Она, разбуженная моими словами, чего, собственно, я и добивалась, вылезла наполовину из-под одеяла, перевернулась на спину и вытянулась на постели, не открывая глаз, запрокинув руки за голову.

«А если ее покрасить в блондинку и прибавить этак с десяток лет – они с Мари будут похожи», – вдруг заметила я.

– Я совсем не выспалась. И есть не хочу… – протянула, не открывая глаз, Лена.