Я только кивнула и закрыла глаза, в ожидании и надежде, что все наши предположения о моем состоянии – нелепая ошибка.

Вернулась она довольно быстро. Протянула мне плоский пакетик, который сама же по ходу и разорвала.

– Держи! Купила такой, что баночка не нужна!

Я встала с постели, взяла у нее полоску с тестом. На всякий случай, просто от безысходности, спросила:

– Слушай, ты так и не вспомнила, что было в той записке?

Она вдруг хлопнула себя по лбу:

– Танька, вспомнила! Какой-то Мишель или Майкл писал тебе, что будет ждать тебя до отъезда. И номер телефона оставил.

Я сидела и тупо смотрела на полоску.

– Ну, ты что? Иди! Я пока здесь проветрю. – Ленка подошла к окну и распахнула его. – Смотри, у нас, наверное, уже холод собачий, а тут тепло! Она высунулась из окна чуть ли не по пояс… – Какие-то немцы грузят в автобус не худенькие телеса…

– Откуда ты знаешь, что именно немцы? – Как мне не хотелось делать этот тест. Пока он не сделан, еще оставалась надежда на дистонию…

– Я же в институте учила французский и немецкий. Конечно, немцы. Вон как горланят. Уверена. А что?

– Ничего. – Я прошла в ванную комнату и выполнила тест. В инструкции было написано, что по нему беременность определяется достоверно с задержкой не менее трех дней. У меня пока никакой задержки не было вообще – срок еще не подошел, тем не менее тест даже долго думать не стал. На том месте, которое обозначало беременность, сразу ярко загорелась красная полоса. Я бросила тест в мусорное ведро. Вышла из ванной, тоже подошла к окну и выглянула на улицу. Никакого автобуса перед входом уже, конечно, не было.

– Таня, ну что? – Лена заглянула в глаза. Вид у меня был такой, что обманывать ее и делать веселое лицо было бы бесполезно. – Таня, да?

Я была просто в отчаянии. Из одной проблемы в другую! Ну, надо же было мне залететь? Прямо с одного раза!

Лена вдруг догадалась.

– Таня, он – немец?

Я сказала:

– Немец. Хоть португалец. Какая разница?

Она вдруг схватилась за голову.

– Таня, прости! Ведь если бы я не потеряла эту записку, ты могла бы ему позвонить!

– Угу. Позвонить и сообщить малознакомому мужчине, что, поскольку мы с ним вчера переспали, сегодня я от него уже беременна? Не бери в голову. Никуда бы я звонить не стала. Приеду в Москву, сделаю аборт. Первый раз в жизни.

Она вдруг села на кровать и заплакала. Я удивилась, подошла. Села рядом. Ее обняла:

– Ты-то чего плачешь? Ты ведь, надеюсь, не беременна?

– Нет, но все равно-о-о…

– Дурочка! – Я стала рыться в сумке, чтобы достать бумажные салфетки – вытереть ей глаза. Скомканный листок попался мне в руку. Я вытащила его, посмотрела. Эта была та самая записка.

– Вот же она! Не плачь! – Я показала записку Лене, дала ей салфетки.

– Таня, позвони!

– Что я, с ума сошла? Давай мы умоемся и все-таки куда-нибудь пойдем. Не сидеть же в номере в последний день в Париже! Хоть прогуляемся по Большим бульварам. Пешком и не торопясь. Поедим мороженое где-нибудь в кафе. Кофе попьем. – Я подумала и добавила: – Если меня опять рвать не будет.

Она сказала жалобным голосом:

– Таня, не бойся! Аборты теперь делают под наркозом. Совсем не больно. У моей мамы даже есть знакомый врач. Нам бы только теперь до дому добраться!

Она стала одеваться. Я ругалась мысленно на себя. А еще говорят, что мужчины на Западе к женщинам без презервативов не ходят… Ведь был же в аптеке! Мог бы и сообразить! Я была вне себя от злости. Счастье еще, если я просто окажусь беременной. А то ведь можно было что-нибудь подцепить… Вне себя я смяла записку, швырнула ее в ванной в мусорную корзину и включила душ. Я сделала воду такой горячей, что еле терпела. Еще одна глупость. Как будто температура наружной воды могла очистить меня изнутри?

– Таня, ты как там?

– Сейчас выхожу. – Красная, распаренная и все еще очень злая, я вытерлась полотенцем и вышла из ванной. От моего утреннего благодушия не осталась и следа. Попадись мне сейчас этот Михаэль, я разорвала бы его в клочки!

– Ты пока одевайся, я зубы почищу! Забыла с утра. – Ленка уже в своем кардигане опять скользнула в ванную, а мне было на все наплевать. Я посмотрела на свое бирюзовое пальто – и отбросила его в сторону. Я снова напялила на себя старый свитер, в котором приехала, и свою куртку-косуху, которую все дни одалживала Лене.

– Ну, пошли?

– Пошли.

Мы раза три с ней присаживались в разных кафе, мы вяло болтали и пялились по сторонам – но все-таки каждая из нас была погружена в свои мысли. Сидели невесело. Не знаю уж, о чем размышляла Лена, мои же мысли были весьма практического свойства. Меня беспокоило, где взять денег, чтобы не ходить, высматривая по дороге каждую урну, к которой можно было бы приложиться. А то, что это мне неминуемо грозит, было очевидно. После каждой выпитой чашки кофе я теперь уже с завидным постоянством должна была бежать в туалет. В конце концов я измучилась сама и измучила Лену.

– Пойди, погуляй одна, – сказала наконец я, когда мне уже стал невыносим ее сочувствующий взгляд. Ее присутствие меня только стесняло. Мне, честное слово, было невмоготу.

– Хорошо. Я не буду гулять долго. – Она заботливо проводила меня до отеля и куда-то ушла. А я, вернувшись в наш номер, тут же, не раздеваясь, повалилась на свою неразобранную кровать и заснула мертвецким сном.

* * *

Мари в этот вечер ругалась с представителями закона. Ну, собственно, слово «ругалась» не совсем подходило к тому, с виду вполне интеллигентному объяснению, которое происходило между ней и тем господином, который отвечал за безопасность в районе. Слово «безопасность» в их разговоре прозвучало никак не менее десяти раз. Господин был совсем не тот, который приходил в ее квартиру утром. Этот был гораздо старше, высокий, одутловатый и как-то странно пришлепывающий губами. Мари показалось, что у него нет двух нижних зубов. Наверное, вставляет за счет налогоплательщиков, как государственный служащий, подумала она с раздражением. Она пыталась доказать этому человеку, что штраф был ей выписан незаконно и несправедливо. Господин с этим не соглашался: все-таки она являлась хозяйкой собаки, которая своим лаем не дает никому жить, а следовательно, должна нести за свою собаку отвественность.

– Но не могу же я своей собаке затыкать рот! – возмущалась Мари. – Это будет тем более жестокое обращение с животными!

– Ага, значит, вы признаете, что мучили собаку? – вдруг ехидно вопросил ее господин.

– Нисколько не признаю! И более того, подам на вас в суд! – пригрозила Мари.

– Это ваше право, мадам! – Шепелявый полицейский посмотрел, как она шла к двери. Когда Мари уже собралась выйти, он заметил ей вслед, что, если мадам действительно хочет доказать свою правоту в суде, ей придется нанять адвоката. Ведь без адвоката очень трудно решить, на чьей стороне закон. Адвокат стоит денег. Лучше сдать собачку в приют. Там хороший уход. Питание, прогулки в специально отведенном месте. Собачке будет там гораздо лучше, чем запертой в квартире… «Это мой вам совет, мадам!»

Мари позволила себе хлопнуть дверью. Полицейский только вздохнул и вынул из ящика стола зубочистку. В его семье животных не держали, но он лично полагал, что запирать собаку одну на целый день в квартире неэтично.

Тут зазвонил телефон, и полицейский переключился на другие дела. У Маши же, когда она вернулась домой и увидела весело подкатившуюся к ней Лулу, вдруг улучшилось настроение. Слава богу, все встает на свои места! Однако, когда они, как всегда, вместе с Лулу поели и забрались в постель, Мари вдруг почувствовала некую пустоту.

Как там сейчас девчонки?

Она решила, что как бы ни был опять недоволен Дюпон, она все равно вырвется в аэропорт нас провожать. О Валерии же она не забывала весь день. Но что менялось от того, помнила она или нет. Конечно, он сейчас был в Москве. Маша разбинтовала на ночь ногу, вздохнула. «Хорошо хоть, что Танька мне помогла с уборкой», – подумала она и легко заснула.

* * *

День отъезда, как я и предполагала, прошел в глупых хлопотах. Утром на тумбочке меня ожидали три дивных лимона. Это Ленка вчера, после того как мы с ней расстались, ходила, как она выразилась, «попрощаться» с аркой Сен-Дени. Оказалось, что дальше, за аркой, на улице есть огромное количество недорогих продуктовых лавок. Ящики с фруктами и овощами стоят там прямо на земле у входов в магазинчики. Выходцы из Африки пробивают чеки длинными ровными пальцами и немного понимают по-русски. Ей также хотелось посмотреть на французских проституток, но она никого не нашла – то ли они стояли где-то в боковых улочках, то ли запись у них была по телефону, как к стоматологам.

– А кто тебе сказал, что там нужно искать французских проституток? – поинтересовалась я.

– Да просто слышала, – ответила она уклончиво.

Потом мы с ней все-таки позавтракали – не так аппетитно, как я завтракала одна накануне, но тем не менее чтобы хватило до Москвы. Седая негритянка опять с неизменной приветливостью подавала нам кофе.

Потом мы затащили в камеру хранения сумки – наш самолет был вечером, и в наш номер уже вселялись другие люди. Ленка побежала купить домой последние сувениры, я же просто вышла побродить без всякой цели.

Я решила пройтись по Большим бульварам. И странно – я не испытывала больше восхищения Парижем. Более того, он меня тяготил. Мне было нисколько не жалко расстаться с ним (вот ведь какова человеческая неблагодарность!).

Мне хотелось как можно скорее вернуться домой и что-нибудь предпринять в своем положении. Мне было странно, что в моем теле – совершенно пока не изменившемся с виду – происходит развитие новой, чужой, не нужной мне жизни, и я испытывала отвращение к этому новому своему состоянию.

Я не заметила, как дошла до универмага «Au Primtemps». От нечего делать вползла в стеклянные двери. Девушки, с которой я перемигивалась несколько дней назад, сегодня не было. Плакат с красавицей в таком же пальто, как у меня, сменили. Я сосчитала оставшиеся у меня деньги. Ради приличия нужно было хоть что-нибудь привезти матери и отцу. Я купила губную помаду от Шанель (что еще привезти из Парижа, как не что-нибудь от Шанель) и недорогую парфюмерную воду какой-то неизвестной мне марки для отца. (При ближайшем потом рассмотрении она оказалась испанского происхождения.) Нужно было идти назад, чтобы не опоздать на автобус. Но я все-таки зачем-то захотела подняться наверх – в тот отдел, где мы были когда-то с моим возлюбленным. Я его нашла – но уже ничего не екнуло в моем сердце. Противная тошнота опять заставила меня искать туалет.

«Какая гадость и какая странность!» – думала я, умывая лицо перед раковиной. То, что с ним воспринималось бы мной как счастье, теперь вопринимается как досадное, неприятное и даже отвратительное происшествие, с которым нужно как можно скорее покончить… И тут странная мысль пришла мне в голову: «Неужели это ОН мстит мне за мою измену?» Я подняла голову от струи воды и внимательно посмотрела на себя в зеркало. Ноги и руки у меня мерзли, будто во время простуды, а щеки горели. Что же, я всегда буду носить на себе эту проклятую печать неудачной любви? Я попила холодной воды из-под крана. Хорошо, что в туалете кроме меня других посетительниц не было.

– Это не совпадение, – бормотала я.

Это расплата за твои выдумки, шептал возвратившийся невесть откуда страх. Придумала тоже – поехать в Париж. Побродить по местам, воскресить любовь… Вот и получила «воскрешение»!

И тут меня будто осенило. Воскрешение! Так ведь действительно все получилось так, как я хотела! Только вместо одной жизни во мне воскресла другая. Какая разница, от кого появилась новая жизнь? Я хотела, чтобы ОН принадлежал мне безраздельно? Ну, так теперь мне будет принадлежать другой человек. И я уверена, что этот новый человек уж точно будет меня любить. Я подняла голову к маленькому окну общественного туалета. По кусочку неба плыли низкие, осенние уже облака. Я послала в небо воздушный поцелуй и вышла наружу.

* * *

Автобус пришел за нами вовремя. Тот же молодой человек, что нас встречал, отметил наши фамилии в списке, но нас не узнал. (Мари, привлекшей в день приезда его внимание, теперь с нами не было, а мы с Ленкой его и в прошлый раз не интересовали. Да и сколько лиц проходит перед ним каждый день во время заезда русских туристов!) Но в связи с его невниманием к нам я вспомнила о Маше и спросила Лену:

– А ты попрощалась со своей тетей?

Лена замялась, но все-таки честно ответила:

– Нет…

Я не стала спрашивать ее почему. Я только сказала, что Мари уделила нам много внимания, мы просто обязаны ее поблагодарить.

– Вот и позвони! – Лена протянула мне телефон.

Я отказалась:

– Звонить должна ты. Маша ведь, в конце концов, твоя тетя. А я с ней уже попрощалась.