Лена уже с любопытством ждала, что будет дальше.

– Смотрите! – Мужчина встал близко рядом с ней, загорелся экран фотоаппарата. На Лену пахнуло удивительным запахом. Что-то незнакомое, смесь металла, резины, масла, она могла представить, что так пахнет от автогонщиков или возле доменной печи, вскользь она видела ее на картинке в учебнике химии – это был удивительный запах. Так никогда не пахли никакие Ленины знакомые. Это был запах рабочего человека, но работа у него была неизвестная Лене. Она наклонилась и взглянула на снимки. Ей бросился в глаза американский флаг, и вот она стоит среди мужчин в летных комбинезонах. Сбоку будто прячется от кого-то противный краснорожий. Он пригнул голову, так что было плохо видно его лицо, а его желтый галстук, запомнившийся Лене, запрокинулся ветром ему на плечо.

– Это совпадение, – улыбнулась Лена и посмотрела прямо на мужчину. – Я все-таки не переводчица. Но я, кажется, знаю, как вас зовут. Вы Валерий.

– Вот это да. Таких совпадений не бывает. – Теперь он с удивлением, но вместе с тем и с улыбкой смотрел на Лену. У него были небольшие зеленовато-карие глаза и рыжеватые волосы. Он был не так уж высок, но весь какой-то очень надежный, сильный. А что производило это впечатление силы, Лена и ответить бы себе не могла.

– Да, совпадение. – Теперь ей уже не хотелось никуда ехать. Так бы она и стояла рядом с ним. – Совершенно удивительное, но совпадение. Я была сегодня на выставке, и меня один ваш товарищ попросил всех сфотографировать. А потом…

На дороге внезапно началось движение. Машины с обочин стали съезжаться на полосу, где-то впереди, далеко раздался вой мигалок. Водитель ее маршрутки бросил третий уже по счету окурок под колеса и заторопил пассажиров:

– Поэхали уже, поэхали!

Лена тоже интуитивно дернулась в направлении своего микроавтобуса.

– Ваши вещи все с собой? – Валерий вдруг взял ее за руку. Лена ужасно вдруг почему-то заволновалась и только кивнула.

– Садитесь ко мне! По дороге доскажете…

И Лена не стала раздумывать. Валерий провел ее к передней дверце, отгородив от других, тоже торопливо выезжающих машин, подсадил ее в салон. Когда они поехали, Ленина маршрутка уже затерялась довольно далеко впереди.

– Вы сумку поставьте назад, чтобы она вам не мешала.

И Лена послушно поставила сумку. Почему-то она как-то сразу поняла, что надо делать все, что ей скажет этот сильный незнакомый еще человек.

Довольно быстро они выехали на многополосное шоссе и помчались в сторорону Москвы, не обгоняя, но и не отставая. Лена была не большой знаток вождения, но и то, как Валерий вел машину – спокойно, но уверенно, – ей тоже сразу же понравилось.

– Ну, колитесь теперь, как вас зовут? Оказывается, меня-то вы уже знаете. – Валерий, улыбаясь, посматривал на нее.

И Лена, обычно скромная и осторожная Лена, вдруг все ему без утайки о себе рассказала. И как ее зовут, и где она работает, и что живет с мамой, а с ее отцом мама давно разошлась, и еще раз повторила, как она попала на тот случайный снимок.

– А ведь мне про вас этот мой знакомый сказал, – пояснил Валерий, – что вы – наша новая переводчица.

– Он вас разыграл, – улыбнулась Лена. – Правда, я не понимаю, зачем это ему понадобилось.

– Хотел, наверное, скрыть от меня, что нарушил секретный режим. Мы ведь контактируем с американцами строго в рамках специальной программы.

– До сих пор? – удивилась Лена.

– Так ведь и они с нами тоже так, – пожал плечами Валерий. – Они наши потенциальные противники. Хотя, конечно, сейчас совсем не то, что раньше. Мне рассказывали, что в семидесятые их на наш аэродром и вовсе бы не пустили.

– Почему?

– Зачем им вблизи смотреть нашу технику? Фотографировать будут. Потом по фотографиям изучать.

Лене стало немного жутковато, но вместе с тем и ужасно интересно.

– Я так поняла, что вы тоже имеете к этим делам отношение?

– Я летчик, – сказал Валерий.

– И вы сегодня летали? – поразилась Лена.

– Сегодня не летал. Сегодня наших летало шестеро. Трое не участвовали. Мне тоже не повезло. Дежурил возле машины. У нас на тренировке несчастный случай произошел два года назад. Начальство до сих пор осторожничает. Ну, правильно, конечно… Осторожность не помешает…

Лена слушала его со смесью недоверия и удивления. Почему-то ей казалось, что таких людей и таких профессий, как у этого Валерия, сейчас вообще нет. Ни о чем таком никто уже не говорил, не показывал, не писал… По телевизору во время парадов или в редких новостях демонстрировали только машины. А то, что кто-то управляет машинами, – это оставалось за кадром. Лена и думать никогда не думала, что может познакомиться с таким человеком. Сама эта поездка с Валерием, их разговор казались ей нереальными, как будто она смотрит какой-то фильм. И в то же время ей ужасно не хотелось, чтобы их знакомство закончилось просто так. Вот он довезет ее до какого-то места. Может быть, всего лишь до метро, а не до дома, и она должна будет уйти. А он останется в своей необыкновенной жизни, и она больше никогда ничего о нем не узнает. С другой стороны, чего это она так озаботилась? Ведь очень вероятно, что он женат и у него есть дети…

Подмосковные города внезапно закончились, машина замедлила ход, встраиваясь в новую пробку. Четыре полосы были перегорожены – строилась новая дорожная развязка.

– Знаете, а если бы вы были переводчицей, я бы вас еще проще нашел! – сказал вдруг Валерий.

– А зачем? – даже как-то оробела Лена.

– А вы мне понравились.

Лена растерялась, не зная, как себя вести. Такого напора в отношении нее никто, пожалуй, еще не демонстрировал.

– Вы это всем сразу говорите? – У нее даже в горле немного пересохло.

Валерий немного помолчал. Протянул руку, включил музыку.

– А чего тянуть? – Машина практически стояла среди десятков других машин. Я человек серьезный, с серьезными намерениями. – Он, снова улыбаясь, будто изучающе разглядывал Лену. Ей вспомнилась фраза из какого-то фильма. Ее часто в разговоре употребляла Ленина мама. Сейчас она к месту или не к месту всплыла в Лениной памяти.

– Приходите ночью на сеновал, не пожалеете! Вы привлекательны, я – чертовски привлекателен, – сказала она. – Не так ли?

Но Валерий не обратил на этот выпад никакого внимания.

– А вы ведь, – он немного подождал, пропуская сбоку другой автомобиль, – надеюсь, не замужем?

– Я – нет, – даже немного испуганно ответила Лена. И набравшись храбрости спросила: – А… вы?

– И я не замужем, – сказал Валерий, махнул в окно другому водителю и выбрался из пробки. Дальше они мчались к Лениному дому, оставив позади широкие проспекты, пробираясь по узким из-за везде припаркованных машин улицам.

Ленин район был не пафосный, но и не бедный. Обычная девятиэтажка утопала в зелени деревьев. Березы дорастали почти до крыш. Пониже набухали колючие шарики каштанов. Еще ниже зеленели кусты сирени и жасмина.

– Хорошо тут у вас, – Валерий почти подъехал к Лениному дому.

– Не жалуюсь. И до метро пешком пятнадцать минут. – Лена соображала, где бы ей лучше выйти. Прежние улыбки, перегляды, смущение – все куда-то исчезло, ушло. Осталась усталость и ощущение чего-то недоделанного. Ей уже стало немного досадно, что она вот так сразу, как это говорят, «повелась». Сейчас они въедут в ее двор, она выйдет из машины, и ничего больше не будет. Значит, не судьба. – Лена не относилась к тем девушкам, кому хотелось замуж любой ценой.

– А у нас в степи сейчас сушь. – Так Лена узнала, что Валерий пока служит в далеком военном гарнизоне. При каком-то таинственном институте, и как она поняла, занимается испытаниями самолетов. Вопрос о его переводе в команду «Соколов» – уже вопрос решенный. Все дело в квартире. Когда ее дадут?

– А у тебя большая семья? – Она спросила это уже без стеснения, как спрашивает товарищ. И вдруг услышала:

– Моя жена утонула в прошлом году. Мы были в санатории на Черном море. А сын живет сейчас у моих родителей.

– А сколько ему сейчас? – спросила она. Сразу в душе забилась какая-то нотка – жалостливая и тревожная. Ей опять стал близок своим несчастьем этот почти незнакомый человек.

– Шесть лет. Скоро в школу. Как только переведусь, сразу заберу его сюда.

– А у меня нет детей, – жалобно зачем-то сказала Лена.

– Будут еще. Нам во двор?

– Не обязательно. Я могу выйти и здесь, на углу.

Но Валерий все-таки доехал до ее подъезда.

– Ну, счастливо? – В ее голосе не прозвучал вопрос, хочет ли он ей позвонить. И Валерий тоже не спросил ни телефонный ее номер, ни адрес электронной почты. Лена не то чтобы обиделась, как-то не поняла, а зачем он все-таки ее подвозил? Она вошла в подъезд и уже с лестницы услышала, как уехала его машина.

В течение всей следующей недели никакого продолжения этой истории не было, и Лена, поначалу почти постоянно вспоминая Валерия, начала уже постепенно забывать о своем неожиданном знакомстве. Хотя ощущение силы и защищенности, которые она уловила в этом человеке, остались. Не мог он просто так исчезнуть, думала она. Может быть, снова улетел куда-нибудь? И вдруг в субботу увидела серебристую машину около своего подъезда. Она замедлила шаги, не зная, как себя вести. Валерий появился с тортом и букетом роз.

– Я пришел познакомиться с твоей мамой, – сразу сказал он, как только она подошла. Лена даже не улыбнулась, от неожиданности стала лихорадочно вспоминать, а вообще заправлена ли у нее в комнате постель.

– Ты не смущайся. Я ведь не на парад пришел.

Она пожала плечами. Ну, что же, пусть будет, как будет.

Когда она познакомила Валерия с мамой, тот вел себя так, будто они с Леной уже давным-давно знают друга. Потом он стал приезжать каждое воскресенье. А через месяц объявил, что получил перевод и комнату в общежитии. И что они с Леной должны пожениться к Новому году. А в октябре месяце он будет выступать на авиасалоне под Парижем.

* * *

Когда в горячке я согласилась ехать в Париж, я и понятия не имела, в какие ввязалась хлопоты. Во-первых, мне понадобился загранпаспорт, которого у меня не было. Во-вторых, хоть Лена сама выбирала и туристическую фирму, и отель, деньги за свою долю все равно должна была дать я. Моя экономия, связанная с отвратительным аппетитом, в конце концов, сыграла мне на руку. Оплатить путевку я смогла сама. Но совсем без денег ехать в Париж, это было бы по меньшей мере странно. Я ткнулась к нескольким оставшимся знакомым – всюду получила отказ. Один из телефонных разговоров на эту тему услышала моя мать.

– Если ты хочешь поехать отдыхать, конечно, мы с папой дадим тебе деньги.

Чуть не с первого же дня моего романа с НИМ мои родители, случайно увидевшие нас на улице, высказались о моем избраннике резко и несправедливо. Он, в свою очередь, никогда о них дурно не говорил, но он с ними практически и не был знаком. Но даже если бы и познакомился поближе, это мало что изменило бы. Его такие вещи не интересовали. Свой выбор сразу же сделала я, и не в пользу родителей. Примерно с этого времени между нами будто установилась высокая непробиваемая стена. Меня раздражало любое их участие в моей жизни, и если раньше я бывала испугана и шокирована некоторыми неосторожными высказываниями моей матери, то последние десять лет я попросту не слышала, что она мне говорит. Возражать было бесполезно, да мне и не хотелось возражать. А после ЕГО смерти это было бы и бессмысленно. Мы ограничивались редкими замечаниями. Отца я видела еще реже – он много работал. Когда он приходил, мать кормила его в кухне, а я не выходила. Меня подташнивало от запаха еды. Иногда я слышала, как он спрашивал у матери обо мне.

– Как Танечка?

– У нее болит голова, – был почти неизменный ответ. Меня он вполне устраивал.

Сейчас мать стояла в коридоре с вытертой старой сумкой. Когда-то из этой сумки мне выдавались деньги на завтраки в школе, потом на кафе в институте.

– Отдашь, когда сможешь, – сказала мне мать, подавая пачку денег. Если бы она не сказала, что «в долг», я бы их никогда не взяла. Но сейчас я неуверенно протянула руку.

– Я очень рада, что ты поедешь. И даже не спрашиваю – куда. Куда бы ты ни поехала – это должно пойти тебе на пользу, – сказала мать. Я ничего не ответила на это. Почему она все время вмешивается в мою жизнь? Какое ей дело, куда я собираюсь? Это она нарочно сказала, что ничего не спрашивает, а потом с отцом наверняка будут обсуждать это каждый день, пока я не уеду. А если я скажу, что собираюсь в Париж, она наверняка припомнит ту мою давнюю поездку…

Язык мой не повернулся сказать «спасибо». Я стояла с деньгами в коридоре, как ледяной столб, пока она не ушла. Потом я вернулась в свою комнату и долго сидела, разглядывая деньги. Они жгли мне руки, застилали глаза. Несколько раз я порывалась встать и вернуть их. Но мысль о том, что если я не поеду сейчас, то я уже никогда в Париж не поеду, заставила меня остановиться. Я и сама не подозревала, как много значила для меня сама эта идея – Париж. Я ведь была там счастлива. Несколько дней сплошного счастья. За это, в принципе, можно было бы отдать жизнь. Если пересчитать на Москву – здесь за десять лет у меня вряд ли набралось бы столько дней такого безоблачного, щенячьего восторга. А ведь я там плакала. Да, сейчас я вспомнила, что я плакала в Париже. А здесь, в Москве – слезы не лились. Они окаменели внутри меня. Я вдруг вспомнила, что в Англии жила такая королева – Виктория. Она после смерти своего мужа, принца Альберта, устроила в своем дворце траурный зал, в котором просидела несколько лет, почти никуда не выходя. Она носила черное и все плакала по своему горячо любимому супругу. Она даже не приходила на открытия заседания парламента, и англичане стали этим очень недовольны, потому что они хотели видеть свою королеву. И вот однажды к ней пришли ее министры и сказали, что, посколько она является действующей королевой, ей пора выходить и приниматься за работу. И она вышла, видя в этом свой долг, но, видимо, печаль ее сидела в ней так глубоко, что она перестала влезать во все тонкости управления государством, и это как раз способствовало тому, что английская монархия стала выполнять больше представительские, чем управленческие функции. Конечно, это звучит как лекция, которую я читаю студентам, но это вообще-то моя особенность. И ОН тоже всегда говорил мне, что нужно «повышать образность языка». Боже, как я была благодарна ему за замечания! Не хуже, чем сама Виктория, которая почти во всем следовала советам своего принца Альберта. Но я – не королева. Какое уж тут государство? Я все никак не могу управиться с собственной жизнью. А впрочем, собственная жизнь – разве это тоже не госудаство, в котором ум – парламент, а руки-ноги – армия? Господи, как ОН бы посмеялся надо мной за эти мои фантазии… ОН был гениальным поэтом.