Татьяна Тронина - На темных аллеях

Катерина Сергеевна, наконец, решилась:

— И мне лимончика…

После, отхлебнув коньяка и закусив, спросила, не чувствуя языка:

— А что же, сладкого у тебя нет?

Аркашка сделал успокаивающий жест и приложился к фляжке второй раз.

— Садись в машину, а то холодно чего-то, — он плюхнулся на переднее сиденье. Катерина Сергеевна села за руль, но дверь до конца захлопывать не стала:

— Я на одну минутку.

Аркашка достал с заднего сиденья коробку конфет, стал сдирать целлофан.

— А маме? — с ужасом вскричала Катерина Сергеевна, хватая за руки бывшего однокашника.

— Мамаше еще коробка, — кивнул он назад.

Они выпили еще по полстаканчика, закусили конфетами. Катерина Сергеевна почувствовала, как от желудка по всему ее телу разливается тепло, а мысли становятся четкими.

— Аркаша, за рулем пить нельзя, хоть мы и не едем никуда, — сказала она.

— Ерунда. Какие в этот час проверки… Да и двор у нас закрытый. Враги не прорвутся…

— Как Петечка поживает? — подумав, вновь спросила Катерина Сергеевна.

— Ничего, — равнодушно ответил Аркашка, разливая по стаканчикам в третий раз. Видно, мысли его бродили где-то далеко. Петечка был его сыном, чрезвычайно смышленым мальчиком шести лет, который жил отдельно со своей матерью, первой женой Аркашки. Со второй он развелся этим летом. — Ты брось. Ни к чему все эти любезности.

— Это не любезности, — усмехнулась она. — Мне правда интересно. А ты, Веселаго, скучный. Как был в детстве занудой…

Аркашка пожал плечами и стал давить кнопки на магнитоле.

— Одна реклама да шансон, — Катерина Сергеевна нахально полезла в бардачок, откуда вместе с бумагами, сигаретами и прочим барахлом посыпались диски. Она быстро перебрала их: — Что ты слушаешь, Веселаго, что ты слушаешь! Это музыка для чебуречной…

Аркашка вырвал у нее из рук диски, молча засунул их обратно.

— Кажется, ты позволяешь себе лишнего, мадам Протасова, — мрачно сказал он.

— Я знаю, с кем можно, а с кем нельзя. — Катерина Сергеевна легонько щелкнула его по носу.

— А ты знаешь, Протасова, что я всю жизнь мечтаю тебя убить?

— Убей, кто ж тебе не дает?

— …что более злокозненного существа я еще не встречал в своей жизни?

— А вторая жена Аллочка? — скромно напомнила Катерина Сергеевна.

— О, ей до тебя плыть и плыть. Помнишь, как в первом классе ты подложила мне на стул жвачку? А в третьем, помнишь…

— Брось! — перебила его Катерина Сергеевна. — Забыть пора о прошлом. Еще по глоточку, и я ухожу.

— Вот ты опять, ты опять! Разве так плохо вспомнить школьные годы, дурачества эти детские… Знаешь, ведь пятнадцать лет прошло.

— Неужели пятнадцать? — удивилась Катерина Сергеевна, пристально разглядывая содержимое своего стаканчика.

…Вместе с порывом снега из ворот выплыла чья-то высокая, худая, чуть сутуловатая фигура. Фигура держала перед собой коробку с тортом, лицо ее пряталось под капюшоном.

— А вот и Бутюкова собственной персоной, — сказал Аркашка, наклонившись к лобовому стеклу.

— Нелли? Утюгова! — крикнула Катерина Сергеевна, пытаясь отстегнуть ремень безопасности, которым она оказалась почему-то пристегнута.

— Тише. Тоже мне, школьные шуточки. У нее мать осенью умерла.

— Пардон…

Тем не менее фигура под мрачным капюшоном заметила возню в вишневой «реношке» и робким, семенящим, странным для высокого роста шагом подошла.

Аркашка открыл заднюю дверь.

— С наступающим, — церемонно пискнула Нелли, залезая в машину. — А, и ты тут, Катюшка…

Несмотря на ласковое обращение, голос у вновь пришедшей звучал как-то кисло.

— Коньячка? — спохватился Аркашка.

Пока Нелли отхлебывала из стаканчика, Катерина Сергеевна, полуобернувшись, рассматривала ее.

— Я сто лет не видела тебя. Как ты?

— Квартиру в Бибирево снимаю. Сегодня отца с бабушкой приехала навестить. В общем, неплохо.

Когда-то давно, в детстве, Нелли Бутюкова была прелестным ребенком. Ее даже снимали в кино, где она играла принцесс, эльфов и примерных девочек. Она почти не изменилась с тех пор, но что-то неуловимое мешало ей стать настоящей красавицей, мешало сдержать детские обещания. Вроде вылезла бабочка из кокона, а крылья так и не смогла расправить…

— Я видела твоего мужа по телевизору, — сказала Нелли своим чуть дребезжащим, кукольным голоском.

— Да, в Доме художников была выставка.

Аркашка хохотнул:

— Хорошо устроилась, Катерина! Небось, весь дом твоими портретами увешан?

— Ни одного. Ни одного, — Катерине Сергеевне этот разговор не нравился. — Я не люблю. Ну что за глупости, что за банальность — портрет жены художника… Налей мне еще, Веселаго.

— Ты счастлива? — спросила Нелли Катерину Сергеевну.

— А ты? — пожала та плечами.

Аркашка покрутил ручку у магнитолы:

— Как тебе такая музыка, Катюха?

— Ничего, сойдет… балерины из меня не вышло, но танцевать я все равно люблю.

— Станцуй нам, Катенька, разве не праздник сегодня…

— Еще коньяка, — сухо потребовала Нелли. — Отличная вещь, оказывается.

Катерина Сергеевна вдруг вспомнила, что когда-то давно, еще в школе, Нелли была влюблена в Веселаго, и над ней смеялись — Аркашка едва доставал ей до плеча. Она была бесплотной и эфемерной девочкой, он — уже тогда пузат и энергичен, с крепким румянцем, этакий купчик с Замоскворечья. Да, в школе ставили пьесы по Островскому…

— Станцуем вместе, — сказала Катерина Сергеевна, вылезая из машины.

Снег уже прекратился, вечер был теплым и темным. Где-то за соседними домами стреляли петарды. Свежие сугробы сверкали голубыми искрами. Нелли поставила свой торт на капот и пристально посмотрела на бывшую одноклассницу.

Аркашка усилил громкость.

— Это дурацкая музыка, — пробормотала Нелли.

— Нет-нет. Это сиртаки, греческий танец, — возразила Катерина Сергеевна.

— Сиртаки? — Аркашка опять захохотал.

Катерина Сергеевна схватила его за локоть, другой рукой притянула к себе Бутюкову.

— Руки кладем друг другу на плечи, а ногами делаем вот так. Глупые люди, этот танец можно танцевать всем вместе!

Родители Катерины Сергеевны действительно мечтали сделать ее настоящей танцовщицей, но она оказалась девочкой без честолюбия. Лет пять она стояла у станка, махала тонкой крепкой ножкой, разучивала фуэте и батманы, а потом в один прекрасный день без всякого сожаления и без всякой причины бросила.

Нелли смешно семенила, Аркашка неуклюже топтал снег, а Катерина Сергеевна толкала друзей, заставляя их приседать и двигаться под музыку. У Аркашки были лакированные пижонские ботинки темно-вишневого цвета — под машину, у Нелли — модный вариант унт. Угги. Нелли всегда была мерзлячкой.

Катерине Сергеевне, глядя на ноги своих друзей, становилось все смешнее и смешнее, она тоже стала выкидывать какие-то невероятные коленца, запнулась и повалилась спиной в сугроб, увлекая за собой остальных танцоров.

— Закопаем Аркашку в снег!

Тихонько повизгивая, Нелли вместе с Катериной Сергеевной принялись забрасывать его рассыпчатым нежным снегом, а он, едва шевеля руками, продолжал хохотать — до изнеможения, до икоты…

В это время хлопнула дверь, и из подъезда вышел Протасов.

— Стойте, стойте! — крикнула Катерина Сергеевна, бросая последнюю пригоршню Аркашке на лицо. — За мной муж пришел!

Нелли мигом остановилась и с немым изумлением уставилась на Протасова. Кажется, она видела его в первый раз.

— Красавец, да? — хвастливо сказала Катерина Сергеевна. — Не всем такой красавец может достаться. Он необыкновенный. Он похож на врубелевского Демона. Ну на того, на задумчивого, с вывернутыми руками… на фоне гор, что ли. Э, да вы совсем историю живописи не знаете!

Аркашка сел, вытирая кашне мокрое лицо.

— Красавец, — повторил он тоже с изумлением, глядя на Катерину Сергеевну. Хотя с Протасовым здоровался чуть ли не каждый день, во дворе.

В лифте Катерина Сергеевна чуть не заснула, положив голову на плечо своего мужа. Но потом пришли гости. Шампанское, салат оливье, торжественный вынос плова в настоящем восточном казане, поздравления Президента… Часу в четвертом в дверь кто-то позвонил, но Катерина Сергеевна проигнорировала. Она плясала для гостей фламенко, повязавшись бахромчатой шелковой скатертью и воткнув в прическу гвоздику. Маринист Полетов, лысый пятидесятилетний мужчина, ползал перед ней на коленях и пытался по-цыгански трясти грудью.

— Кто приходил? — спросила она потом у Протасова, задыхающаяся, румяная и совершенно ошалевшая от танцев и шампанского.

— Да этот твой, из соседнего подъезда. Хотел плов попробовать.

— Ну и?

— Да он лыка не вязал. За ним его мамаша тут же прискакала, забрала обратно.

— Какой пассаж…

Под утро вся компания высыпала на улицу. Запускали фейерверки, стреляли петардами. Катерина Сергеевна кидала в Протасова снежки и опять хохотала, хохотала во все горло. Один из снежков попал почему-то не в Протасова, а в чью-то высокую, худую фигуру.

— Утюгова, душенька, с наступившим уже!

Нелли выглядела мрачно и загадочно. В руках она держала бутылку шампанского, к которой время от времени прикладывалась. В лунном ярком свете она вдруг показалась Катерине Сергеевне невероятно красивой, какой и должна была стать уже давно. По подбородку Нелли, прямо на пальто, стекали ручейки шампанского. Катерина Сергеевна затормошила подругу, закружила — Нелли не отозвалась. Она была мертвецки пьяна.

— Я загадала одно желание, — наконец произнесла Нелли своим дребезжащим, кукольным голоском. — Но оно опять не сбудется, я знаю.

В первых числах сентября Илья Антонович был вынужден встретиться с сестрой своей покойной жены. Бывшей первой жены.

Илья Антонович являл собой редкий в нынешнее время тип мужчины — его честность и щепетильность доходили до фанатизма — недаром его новая половинка, блондинка Анжела, частенько, с придыханием и полуприкрыв глаза, называла свежеиспеченного супруга — «мой рыцарь».

Илья Антонович не лгал, не лжесвидетельствовал, не давал пустых обещаний и, прежде чем начать новые отношения, обязательно заканчивал со старыми. Так было и в случае с первой женой, Катей.

Илья Антонович прожил с ней двадцать счастливых лет. Жили спокойно, без ссор и скандалов, Катя всегда слушалась мужа и без его одобрения никогда и ничего не предпринимала.

Детей они так и не завели — сначала слишком молодыми были, потом кризис в стране случился (до детей ли, самим бы выжить!), потом уже и лень — вроде привыкли к своему свободному существованию.

А потом Илья Антонович встретил Анжелу. И, как честный человек, с женой развелся, справедливо поделил имущество с бывшей супругой, ну а с Анжелой благородно оформил отношения в ЗАГСе.

Словом, никого мужчина не обманывал, все чин-чином, по-людски. И кто виноват, что Катя после их развода заболела и сгорела за каких-то пару месяцев? Никто. Просто судьба. Да это с любой сорокалетней женщиной может случиться!

…Ранний вечер дарил тепло, почти летнее. Солнце, небо, щебетание птиц. Легкий ветер гулял в золотых, еще густых кронах и бездумно бросал листья на светлый асфальт. Илья Антонович припарковал свое авто в переулочке, вышел. И вдохнул глубоко, с наслаждением. Благодать.

Несмотря на скорбную миссию и все события прошедших месяцев (когда Катя умирала), Илья Антонович ощущал сейчас небывалый подъем и счастье, ведь дома его ожидала молодая жена…

В одном из тихих двориков за Бульварным кольцом его встретила Нина Петровна. Илья Антонович дружелюбно улыбнулся бывшей родственнице и осторожно передал ей коробку из картона. В коробке хранился кузнецовский кофейный сервиз, после раздела имущества случайно попавший к нему. Сервиз принадлежал семейству покойной жены, а значит, прав на него Илья Антонович не имел. И он честно решил его передать настоящей наследнице.

— Спасибо, — церемонно поблагодарила Нина Петровна, явно стараясь скрыть свое удовольствие. — Я даже не надеялась… У меня для тебя тоже кое-что есть.

Она была всего на десять лет старше покойной Кати и очень похожа на нее, но седых волос было уже больше, чем своих собственных, черно-смоляных, и морщин очень много, и тусклый взгляд. Илье Антоновичу она показалась совсем старушкой.

Подул ветер, бросил в лицо желтые листья. Нина Петровна поморщилась, отряхнула волосы и вытащила из кармана свободной рукой конверт.

— Это от Кати, — сказала она. И помолчав, добавила: — Я забыла передать… тогда.

— Ого! — удивился Илья Антонович. Конверт показался ему очень толстым.