Вопрос не давал ему покоя, хотя внутренний голос твердил: «Не твоя забота. Дама не хочет иметь с тобой дела. И если ты воспитан, то не должен настаивать. А чего бы ты хотел? Починить ей дом? Будто у тебя есть на это время!»

Но несмотря на все аргументы, руки чесались помочь. Вот только она не примет его помощи. С собакой или без собаки, такой сосед ей не нужен.


«Невероятно, — думала Мередит, разглядывая черный собачий волос на краю ванны. — Откуда после всех моих усилий взяться в доме этому волосу?» Она выстирала постельное белье и одежду, в которой гуляла Сэмми, когда к их дому прибежал ротвейлер. Трижды пропылесосила комнату дочери, но волоски продолжали появляться.

На кухне Мередит сидела напротив девочки и вдруг обнаружила еще один волос в овсянке.

— Сэмми, когда ты играешь на улице, Голиаф не приходит к забору?

Ложка с кашей застыла на полпути ко рту. Девочка безмятежно смотрела на Мередит.

— Нет, мамочка.

Выуживая из тарелки волос, женщина скосила глаза на дочь. Та казалась невинной, как ангел; слишком невинной.

— Ты вечером не впускала в дом Голиафа?

— Нет, мамочка.

Мередит никогда не ловила Сэмми на лжи, и у нее не было причины подозревать, что ребенок обманывает. Но все же пристально посмотрела ей в глаза, пытаясь разглядеть признаки… но чего именно? Некоего раздвоения? Мередит прекрасно понимала, что говорит не с законченной лгуньей, а с маленькой девочкой, которой еще нет и пяти лет.

— Дорогая… — Мередит колебалась, но решила не пугать дочку страшными предостережениями. — Странно… Наверное, ты все еще приносишь эти волосы со двора.

Сэмми нахохлилась, и Мередит почувствовала, что она в замешательстве.

— Ну ладно, с завтраком покончено, — наконец вздохнула мать. — Собачья шерсть не слишком аппетитна.

Через несколько минут Мередит устроилась за столом, чтобы отработать свои ежедневные четыре часа. Разговоры по телефону были тупым, не требующим мозгов занятием. Но ее любимое компьютерное программирование было сейчас недоступно: неустойчивая психика маленькой дочери требовала, чтобы мать постоянно находилась дома. Девочку выдернули из привычного окружения и с размаху швырнули в абсолютно незнакомый мир. Требовалось время на излечение. Требовалось время, чтобы забыть о прошлом.

Позже, когда Сэмми окрепнет и будет посещать школу, Мередит вернется к своей профессии. Есть места, где продают липовые дипломы. С ним можно поступить в компанию, а там уже опыт ей поможет. Пока же она согласна звонить незнакомым людям и предлагать чистящее средство для ковров. За каждый пузырек, который ее клиенты приобретают у проводившего демонстрацию торгового представителя, Мередит получает комиссионные. Это не сделает ее богатой, но и не пустит бедность на порог.

Набирая первый утренний номер, Мередит заметила на своей тетради для записей несколько черных шерстинок и озадаченно уставилась на них. Раздраженный голос на другом конце провода отвлек ее от мрачных подозрений.

— Слушаю!

— Здравствуйте. Это миссис Кристиани? С вами говорит Мередит Кэньон, местный представитель фирмы «Миракл клин». Наша компания предлагает вам несколько тщательно отобранных собак в пузырьках для чистки ков…

Прежде чем она успела что-либо продолжить, потенциальная клиентка бросила трубку.

На третью ночь крепко спавшую Мередит разбудил пронзительный крик:

— Мама! Мамочка!

Привыкшая к кошмарам дочери, она вскочила, еще до конца не проснувшись, схватила со спинки кровати халат и, волоча его за собой, босиком бросилась в комнату Сэмми.

— Я с тобой, милая! — Распахнула дверь и включила свет. — Мамочка рядом, моя крошка…

Слова замерли на ее устах. Мать остановилась как вкопанная: на кровати Сэмми большущим черным пятном лежала собака. Мередит бросила взгляд на открытое окно и снова посмотрела на дочь. Сэмми обнимала ротвейлера за мощную шею и прижималась к его холке мокрой от слез щекой. А тот положил голову ей на плечо так, что слюна капала с морды на розовую пижамку. Каждый раз, когда девочка всхлипывала, Голиаф тихонько скулил, нюхал ее волосы и лизал в ухо.

Раньше дочь успокаивала только Мередит. Теперь с этим прекрасно справлялся ротвейлер шерифа.

Она гадала, сколько раз Сэмми впускала собаку в дом. Судя по тому, как она прижималась к Голиафу, они успели крепко подружиться. Мередит сделала осторожный шаг к кровати и тут же услышала глухое рычание. Она замерла и обхватила себя руками за плечи. Глаза не отрываясь смотрели на обнаженные белые клыки. О Боже! Не оставалось никаких сомнений, что ротвейлер кинется, стоит ей подойти поближе.

Собрав все свое мужество, Мередит решилась еще на один шаг. Рычание стало громоподобным, казалось, завибрировали стены. Боясь шелохнуться, Мередит прижала ладонь к горлу. Из оружия в доме хранились только нож для разделки мяса и большой молоток. Но пройдет не меньше минуты, прежде чем удастся принести их сюда.

Она отступила на кухню и бросилась к висящему на стене телефону. Света из комнаты Сэмми оказалось достаточно, чтобы разглядеть в книге номер Мастерса. Он ответил после второго гудка, и голос прозвучал на удивление тревожно:

— Мастерс слушает.

— Приходите! Ваша собака в кровати у моей дочери. Я не могу к ней приблизиться.

— Мередит?

Тот факт, что шериф каким-то образом знал ее имя, ее почему-то не удивил. Она со страхом оглянулась, желая убедиться, что ротвейлер не разорвал Сэмми, и закричала:

— Конечно! Кто же еще будет вам звонить в два часа ночи?

— Иду.

Мередит повесила трубку, в изнеможении прислонилась к стене и стала прикидывать, сколько шерифу потребуется времени, чтобы добежать до их дома. Минут пять?

Она пригладила волосы. Силы небесные! В таком виде нельзя открывать дверь!

И кинулась в ванную, где в спешке уронила коробочку с контактными линзами. Мередит опустилась на колени и в поисках тончайших кусочков пластмассы тщательно ощупала линолеум. Где-то были запасные линзы, но она не помнила, в какой ящик их засунула. Боже, помоги…

Она чуть не разрыдалась от радости, когда нашла линзы, но, промывая их под струей воды, едва не утопила в раковине. Вставив линзы в глаза, Мередит надела темный парик и потянулась за хорошо подбитым подкладкой бюстгальтером. В этот миг раздался громкий стук в дверь.

На покосившемся крыльце Хит Мастерс казался еще огромнее. Несколько пуговиц форменной рубашки остались расстегнутыми, открывая загорелую мускулистую грудь. Выцветшие джинсы обтягивали словно вросшие в ступеньки могучие ноги. Тусклый свет падал так, что чеканные черты лица оставались в тени.

— Где он?

Мередит отступила назад, пропуская шерифа в дом.

— Осторожно, не заденьте цветочные горшки на полу. Дочери привиделся кошмар. Когда я прибежала, пес был уже с ней.

Оценив ситуацию, Хит хлопнул себя по бедру.

— Голиаф, ко мне! Иди сюда, мальчик!

Как только собака соскочила с кровати, у Мередит вырвался вздох облегчения, да такой, что она сама удивилась: когда это успела вобрать в себя столько воздуху?

— Бояться абсолютно нечего, — заверил шериф.

Мередит бросилась к дочери и, убедившись, что девочка невредима, укрыла ее одеялом.

— Я через минуту вернусь. Хорошо, дорогая?

Но Сэмми, которая на этот раз забыла дурной сон с небывалой быстротой, схватила ее за руку.

— Не сердись на Голиафа, мамочка. Это я плохая.

Мередит погладила ее по головке.

— Ах, Сэмми…

— Только я не врала! Честно! Помнишь, ты спрашивала, не пускала ли я в дом собаку? Так вот я не пускала, просто открывала окно, а Голиаф приходил сам.

— Понимаю. — Мередит пристально посмотрела дочери в глаза и подумала: «Даже такие ангелочки способны на двуличность, как лживые взрослые». — Но почему ты мне не рассказала?

— Потому что ты его боялась. — Сэмми наморщила носик. — Сказала, что строишь забор от коров. А сама обманула — от Голиафа.

Мередит почувствовала, как краснеет — сначала шея, потом лицо. Ну разве можно наказывать дочь за то, в чем грешна сама?

— Ладно… поговорим об этом утром. Хорошо?

— Поставишь в угол?

Мередит вздохнула и поправила у девочки под подбородком одеяло.

— Нет. Но попрошу рассказать, как ты рвала волосы.

— Я их не рвала, мамочка. Они выпадали сами и повсюду разлетались. Наверное, потому, что Голиаф любит лежать в ванне.

— В самой ванне?

Да, неудивительно, что она находила там шерсть. Страшная собака свободно разгуливала по всему дому. От этой мысли Мередит поежилась.

— Вот об этом мы серьезно поговорим. А сейчас мне надо проводить шерифа Мастерса.

— Ты на меня сердишься?

Мередит снова посмотрела дочери в глаза и, заметив в них испуг, поняла, что не может больше злиться.

— Нет, малышка, не сержусь. Просто удивилась, когда застала здесь Голиафа. Вот и все.


— Дядя шериф прав: Голиаф любит маленьких девочек и очень хотел иметь друга. Теперь он мой защитник — от пожара и всего прочего.

Мередит вспомнила, как испугалась Сэмми ротвейлера, и не поверила услышанному. Но, не удержавшись, спросила:

— А откуда ты узнала, что ему хотелось завести друга?

— Он мне сам сказал, по-собачьи. Подошел к окну, поскребся и сказал. А потом целовал через стекло до тех пор, пока я не перестала бояться, что он меня покусает. Пожелай ему от меня спокойной ночи.

— Хорошо. — «Спокойной ночи и скатертью дорога», — подумала Мередит и поцеловала дочь. — Больше никаких кошмаров. Только светлые сны. Ладно?

Она вышла из спальни и плотно закрыла за собой дверь. Затем повернулась к Мастерсу и включила свет. Под большим пальцем ноги торчал край оторванного линолеума. Мередит вздохнула и ощутила легкий запах мускусного лосьона. Очень мило! Этот человек был врагом, но вот устроился на ее же кухне и возвышался, как пустившее корни дерево. Рядом, у его ног, вывалив из пасти язык, сидел Голиаф, да так послушно, будто сошел с рекламного плаката, изображающего образцового выпускника собачьей школы. Мередит не знала, на кого из них смотреть.

— Я искренне сожалею, — произнес шериф.

После того как прошел испуг, Мередит хотела только одного — выставить Мастерса по-тихому за дверь. А он изучал ее точно головоломку, которая никак не складывалась. Шериф был, без сомнения, симпатичным; взъерошенные темные волосы придавали ему какую-то неукротимую дикость, которая так привлекала Мередит в дни бесшабашной учебы в колледже. С такой смуглой кожей и резкими, будто вырубленными, чертами лица он вполне мог быть потомком индейцев. Тип мужчины из любовных исторических романов «о нежных и диких»: мускулистый полукровка крал белую женщину, и они любили друг друга в его типи , под звездами, у рек, в пещерах и прямо в седле. Когда-то, очень и очень давно, Мередит обожала такие истории.

Но потом все эти мечты — о железных объятиях, горячих поцелуях и широких плечах несущего тебя на руках мужчины — померкли после первого полового акта… без новокаина.

Она тяжело вздохнула, испытывая странную слабость. И, словно почувствовав ее состояние, собака заскулила. Мередит опустила взгляд и встретилась с печальнейшими карими, явно просящими извинения глазами. Безумие! Собаки не могут, не умеют раскаиваться!

— Мистер Мастерс, пожалуйста, поймите меня правильно. Нынешняя ситуация не может продолжаться. Вашей собаке нельзя находиться рядом с моей дочерью. Вдруг она поранит девочку и понадобится медицинская помощь? Не хочу показаться грубой, но если это еще раз повторится, я буду вынуждена подать жалобу.

— Понимаю. — Мастерс потрепал ротвейлера за ухо. — Голиаф всегда защищал детей. Но обычно на это имелась какая-то причина.

Мередит, нервничая, прикусила щеку. В прошлый раз он точно так же извинялся за собаку.

— Защищал? Сэмми не требуется никакой защиты. Я ее мать и справлюсь со всем сама.

— Я потрясен не меньше вашего. — Держа Голиафа за ошейник, Мастерс выпрямился во весь свой громадный рост.

— Но пытаетесь оправдать поведение вашего пса. Это все равно что оправдывать льва, который сожрал своего укротителя, потому как выдался тяжелый день.

— Но не забывайте, что и вы не без греха — это ваша дочь впустила собаку в дом. Поймите, Голиаф — не людоед. Девочка жива-здоровехонька, и на ней ни единого укуса. — Его объяснения повисли в воздухе, как искрящиеся высоковольтные провода. — По крайней мере выслушайте меня.

— Я вас слушаю. — Мередит удалось это выговорить с холодным спокойствием.

— В голове собаки происходит что-то странное.

Если бы все не было так ужасно, она, Мередит, пожалуй бы, рассмеялась.

— Тогда отведите ее к психиатру. А я в собачьем психоанализе не сведуща.

Она прищурила глаза. Нет, только один глаз. Но и этого оказалось достаточно. С разъяренным мужчиной шести с лишним футов находиться рядом не совсем приятно.