Джасинда Уайлдер - На веки вечные

Это было мое первое свидание. Хотя это произошло случайно.

Не странно, что я тебе об этом рассказываю? Это тебя не разозлит?

Надеюсь, ты хорошо проведешь это лето на ферме деда.

Напиши как можно скорее,

Твой друг,

Эвер. 

Кейден

Было уже почти два часа ночи, и я едва не падал от изнеможения. Последние двадцать часов дед, дядя Джерри, пара рабочих на ранчо и я провели в седле. Шторм поломал участок забора, и несколько сотен голов лучшего племенного поголовья деда разбрелись на расстояние в несколько миль. У нас ушло три дня, чтобы поймать их всех, привести обратно на огороженное пастбище и починить сломанный забор, и когда мы это сделали, то проверили остальной периметр на наличие брешей.

Когда я, наконец, добрался до конюшен, слез со спины Джерси и отвел ее в стойло. Все, что я хотел сделать, — рухнуть в постель, но ты не уходишь, пока работа не закончена, и ты всегда, всегда заботишься о лошади перед тем, как позаботиться о себе. Так что, не смотря на то, что я так устал, что готов был заснуть на охапке сена в углу рядом со стойлом Джерси, снял с нее седло и одеяло, повесил их в специальном помещении, и начал скрести щеткой лошадь мышастой масти,[18] и расчесывать ей хвост. Пока я полировал ее, она мотала головой и тихо ржала, а когда закончил, толкнула меня теплым носом, пожевывая мою рубашку мягкими губами и прося угощения.

Я похлопал ее по шее.

— Завтра принесу тебе немного яблок, ладно, девочка?

Я почесал ее за ухом, и она снова замотала головой, наклонив ее, как будто поняла, что я сказал.

Я убедился, что у нее есть еда и полный бак с водой, а потом запер на засов стойло и потащил свое измученное тело из ангара в большой дом, где бабушка уже поставила для меня кофейник и большую, дымящуюся кастрюлю с тушеным мясом. Дед с остальными все еще был на конюшне, так что на кухне были только я и бабушка.

Я жадно глотал кофе, а в перерывах закидывал в рот тушеное мясо. Бабушка опустилась на стул рядом со мной, попивая из маленькой фарфоровой чашечки чай. Нитка с бумажкой свисала с края чашки и была обвязана вокруг ручки. Она стала смотреть, как я ем, с задумчивым лицом.

— Что? — спросил я. — Что-то не так?

Она покачала головой и улыбнулась. Ее наполовину русые, наполовину седые волосы были завязаны в аккуратный пучок на затылке.

— Нет, милый. Я просто рада, что ты приехал на это лето.

Однако в ее глазах было что-то, какая-то искорка.

— Что такое, бабушка? Правда. У тебя есть что-то на уме, и ты знаешь это.

Она рассмеялась и полезла в карман платья.

— Это пришло для тебя сегодня. От Эвер Элиот.

Она усмехнулась и вручила мне сиреневый конверт, глядя на меня понимающим, проницательным взглядом.

— Надушенная бумага, Кейден. Очень интересно.

Бабушка вышла замуж за фермера и всю жизнь прожила тут, но выросла в зажиточной семье на Западном берегу. Она была образована и восприимчива, мудра и безукоризненно вежлива.

Я, краснея, взял письмо.

— Это совсем не то. Мы просто друзья по переписке.

Бабушка все улыбалась.

— Друзья не посылают друг другу письма на надушенной бумаге.

— Мы с Эвер переписывались с прошлого лета. По-моему, надушенные письма — это просто ее затея. Не знаю. Мы же друзья.

— Хм, друзья по переписке? — бабушка отпила из чашки, вытянула палец и, подтолкнув к себе письмо, изучила его.

— Знаешь, это дорогая бумага. Тисненая, сделанная под заказ, надушенная. Бумага из льна, и такого хорошего качества.

Я раньше и не замечал всего этого.

— Хм. Я об этом и не думал. Все, что я знаю, она брызгает на него духами перед тем, как отправить их мне.

Бабушка рассмеялась, прикрыв рот рукой.

— О, Господи, ты — типичный мужчина, Кейден Монро. Дорогой, она не брызгает на него духами — это бумага надушена. Производитель сделал так, чтобы она так пахла. Сегодня ее трудно найти.

Она с любовью улыбнулась мне.

— Я думаю, то, что вы — друзья по переписке, настоящие друзья по переписке, просто чудесно.

— А-а. Теперь мне стало понятнее. Я думал, это было странно. Это и теперь странно, но не так сильно.

Я встал, чтобы положить вторую порцию мяса.

— Она потеряла мать два года назад, и я... — у меня встал комок в горле, и я поправился. — У нас просто много общего.

Через треснутое стекло послышался смех деда, дяди Джерри, Бена и Мигеля, которые подходили к дому. Бабушка показала на письмо.

— Лучше положи это в карман. Если остальные увидят, они не дадут тебе дочитать его до конца.

Я засунул конверт в задний карман и прикрыл его подолом футболки, помахал остальным и поплелся к себе в комнату. Закрыл дверь, запер ее и повалился на кровать с письмом на груди. Открыл его, прочитал. Мне пришлось прочитать его дважды, прежде чем я окончательно понял, о чем оно.

Билли Харпер. Свидание. Первый поцелуй.

У меня закружилась голова.

Билли Харпер. Свидание. Первый поцелуй.

Я сказал бабушке, что мы с Эвер были просто друзьями, что просто переписывались. Это все, что было. Год назад, в лагере, какое-то время мы провели вместе. Мы обменялись несколькими письмами. Тогда почему я чувствовал, что меня предали? Почему, зная то, что Эвер ходила на свидание, целовала парня, а я чувствовал себя так, как будто потерял кого-то?

Я не должен был так чувствовать. Я не имел на это права и знал это. Но даже если и знал, что не должен, то все равно чувствовал. Я снова и снова читал письмо. Хотел написать ей, рассказать, что чувствую, даже если и не знал точно, что чувствую. Меня выбило из колеи, как будто внезапно я потерял равновесие.

На столике у кровати у меня был блокнот. Я потянулся, схватил его, открыл на чистой странице и начал писать. Я не обдумывал, просто писал.

* * *

Эвер,

Похоже, что у твоей сестренки какие-то проблемы с самоуважением. Думаешь, это связано с тем, что вы потеряли мать? Хотел бы я помочь тебе с этим. Просто не знаю. Все мы должны находить утешение в том, кто мы есть как личности. Я многого не знаю, но это знаю. Она не может быть тобой, а ты не можешь быть ей. Ей нужно жить своей жизнью и быть тем, кем ей предназначено быть.

У меня нет братьев или сестер, но я думаю, что эта зависть, про которую ты писала в прошлом письме, довольно распространена. Если у нее есть проблемы с самоуважением, это может выражаться в том, что она завидует из-за того парня. Может, ей кажется, что у нее никогда не будет того, что есть у тебя, потому что ей не нравится то, как она выглядит? Я просто парень, ладно? Очевидно, что я не психолог, а вы двое — девчонки, и ни один парень не может полностью понять девчонку. Но и я внесу свои два цента в эту тему.

До Вайоминга я добрался отлично. Мне нужно было уехать от папы. Он... с ним не все в порядке. Мне тяжело наблюдать за этим, и нужно было уехать от этого подальше. По правде говоря, чем дольше я нахожусь тут, тем больше мне не хочется уезжать. И, знаешь, кроме школы, меня практически ничего не держит в Детройте, но я могу перейти в другую. В Каспере есть старшая школа. Может, я останусь тут. Мне здесь нравится. Здесь спокойно. Дед уважает меня как работника, и с каждым днем на мне все больше ответственности, и с дядей Джерри тоже круто. Бабушка... это бабушка. Спокойная, уверенная, и всегда печет печенья и пирожки. У нее всегда есть кофе и горячая еда, когда мы возвращаемся с ранчо. И она многое понимает. Она знает, когда я расстроен даже тогда, когда не знает дед.

Что касается твоего вопроса об идентичности, думаю, у тебя уникальный взгляд на вещи. Очевидно, что я никогда не сталкивался с той же проблемой, что и ты, потому что я — единственный ребенок в семье. Но... кто знает, кто я? Я не знаю, как на это ответить. Определяет ли, кто я, то, кто мои родители? Вернее, определяло, потому что мама умерла, а папа... ушел. То есть, они взрастили меня, привили мне свои верования и ценности, дали свою ДНК и генетику, которая дала мне мои таланты и то, как я выгляжу? Но еще я продукт общества, верно? Я хочу сказать, сегодняшнее общество отличается от того, в котором жили наши родители, а структура и состав этого общества — очень важный фактор, который влияет на то, кто мы есть, верно? Но ничто из этого не говорит, кто я. Я Кейден Коннор Монро, сын Эйдана и Дженис. Я художник. Думаю, еще я и ковбой. Но кто я еще? Что я? Я не знаю, и даже не знаю, как начать отвечать на этот вопрос.

Здесь я не ребенок. В смысле, в Вайоминге. Думаю, что я больше не ребенок. Смерть мамы заставила меня повзрослеть. И поездка в Вайоминг тоже повлияла. Конечно, это была всего лишь поездка на машине, но каким-то образом то, что я сам принял это решение и сам его осуществил, стерло последние остатки моего детства. От меня ожидают, что я буду просыпаться на рассвете вместе с дедом, дядей Джерри, с Беном, Мигелем, Райли и другими рабочими на ферме. От меня ожидают, что я не буду жалеть сил, и пока становлюсь старше, на меня как на внука деда возлагают все больше ответственности. Я работаю от восхода до заката, семь дней в неделю. А в какие-то дни — и до рассвета, и после заката. Вообще-то, я только что вернулся домой после того, как двадцать часов проскакал на лошади вдоль всего забора по периметру ранчо деда, чинил поломки и ловил некоторых сбежавших лошадей. Я говорю буквально, когда говорю двадцать часов без остановки. Мы начали в четыре утра, а сейчас больше двух часов ночи, и мы только что приехали. Пока я пишу письмо, на мне надеты ботинки, но я так устал, что слова плавают на странице. Буду удивлен, если письмо вообще удастся прочитать. Но, если честно, я не возражаю против работы. Это занимает меня, отвлекает от мыслей про маму и папу.

Кейден.

* * *

Я ничего не сказал про Билли Харпера, про свидание или поцелуй. Я бы и не стал. Это не мое дело. Мое дело было ухаживать за лошадьми, пасти их. Мое дело — школа. Рисование. Выживание. Эвер Элиот и то, с кем она ходила на свидание и с кем целовалась, было не моим делом. Она была просто моим другом по переписке.

Я положил письмо в конверт и запечатал его, а потом уснул.

Следующие несколько недель пролетели быстро. Я получил ответное письмо от Эвер, но оно было коротким и как будто пустым. Она рассказывала о своем последнем проекте, о том, что пыталась воссоздать картину Моне, мазок за мазком, в точности все цвета. В ответ я написал, на что похож обычный день работника на ранчо. Она не упоминала о Билли Харпере, а я и не спрашивал.

Недели становились месяцами, и вот уже приближалось начало нового учебного года. Мне надо было решить, возвращаться ли в Мичиган.

— Ты возвращаешься, Кейд, — сказал дед, когда я спросил его, что он думает. Ты не бросишь школу, тут нахрен никаких споров.

— Да нет же, дед. Я думал, что два последних года доучусь в Каспере. Тогда я смогу помогать и по утрам и вечерам, а не только летом.

— А-а. Ну, думаю, тебе лучше поговорить об этом с твоим папашей. Ты знаешь, что тебе здесь рады, и, если честно, буду рад, если ты будешь помогать круглый год, как только ты закончишь школу.

— Папе все равно.

Дед нахмурился.

— Он все еще твой отец, Кейден Коннор Монро, а ты еще не взрослый. Ты все еще должен уважать его, спрашивать, говорить, что думаешь.

Я вздохнул.

— Знаю. Я просто… Я не хочу возвращаться. Я… волнуюсь, что ему стало хуже. Он ни разу не позвонил. Не написал. Ничего. Пройдут годы, и он станет заходить пару раз в неделю, чтобы спросить, как дела.

Дед покачал головой.

— Знаю, сын, знаю. Но ты должен постараться. Я отправлю тебя туда на самолете, и если ты захочешь переехать, то помогу тебе. Я могу освободить максимум две недели. Если дойдет до этого, мы наймем грузовик и увезем тебя оттуда.

— Дед, мне нечего перевозить. В этом доме ничто больше не имеет для меня значение. Там только кровать и пустой шкаф для одежды. Все свои вещи, которые имеют для меня значение, я привез с собой.

Дед купил мне билет в один конец до Мичигана. Пока самолет садился, я позвонил папе со взлетной полосы, и он согласился забрать меня. Голос у него был таким же, как и раньше: равнодушным, апатичным. Когда полтора часа спустя он приехал, я увидел, что отец похудел еще больше, чем когда я видел его в последний раз. Его впалые глаза выглядели усталыми. Он не брился, и даже прическа, за которой он обычно внимательно следил, стала неаккуратной: волосы, обычно коротко подстриженные, торчали седеющими прядями.