Валентина Коростелева - На ветрах разбойных лет

– Эй, очумел, что ли? – Верка, сначала раскрывшая рот от неожиданного появления Тимофея, обрела дар речи. – Лето тебе, что ли?!

Тимофей молча оглядел комнату. Генка сидел на кровати, подогнув почти по-детски ноги. Верка, как хозяйка, сидела картинно за столом, и даже губы были в помаде…

«Любит, что ли, его?» – пронеслось в голове у Тимофея. Он так же молча собрал бутылки, сложил в пустую авоську, что валялась в углу, и направился к дверям.

– Ты чё, очумел? – Генку будто ошпарили.

– Эй, это моя собственность! – Верка рванулась к Тимофею.

– Отдам, когда работу сделаете!

– Какую ещё?

– А такую! На Кирпичной улице сейчас дворника нет. Так что – пошли со мной оба! – скомандовал он неожиданно властно, удивив не только выпивох, но и самого себя.

Кое-как одевшись, они шли за ним к жэковской конторе за инструментом… А Тимофей вспомнил, как и сам когда-то был горазд испить алкогольного счастья, как годами мучил Клавдию, дрожавшую в ожидании очередного его сюрприза, поседевшую раньше срока, потерявшую когда-то крепкое здоровье… Как за минутное животное счастье чуть не поплатился и семьёй, и нормальной человеческой жизнью. Слава Богу, помог случай.

Как-то вечером они пришли с Клавдией к Зое Тарасовне, матери Тимофея. Поговорили о том, о сём, включили телевизор. Вдруг хозяйка забеспокоилась, стала куда-то собираться, несмотря на поздний час.

– А это ещё что за новости? – полушутя-полусерьёзно спросил Тимофей.

– Чего-то неспокойно на душе. Пойду, проведаю Нюру.

– Ну, ладно, пойдём вместе, что с тобой делать.

По дороге к сестре Зоя Тарасовна молчала. В семье было известно, что Нюра давно мучается со своим Михаилом. Вконец спился человек, а был мастер на все руки. Единственная дочь учится в Москве на врача, и Нюра еле сводит концы с концами, чтобы вовремя ей помочь.

Через полчаса Тимофей с матерью звонили в нужную квартиру. Вскоре послышалось сиплое: «Кто там?!»

– Открой, Михаил, – сказала Зоя Тарасовна как можно спокойней.

– Чёрт знает что, на дворе ночь, а тут… – наконец звякнула цепочка, потом замок, и дверь открылась.

Включили свет. Нюра сидела, глядя перед собой на пустую стену. Пришедших как будто и не заметила.

– Что с тобой, сестра? – Зоя Тарасовна начала её тормошить. – Что случилось-то, говори!

И Нюра, очнувшись вдруг, заплакала. Зоя Тарасовна влетела в комнату.

– Ты что натворил, говори, разбойник! – приступила к сидевшему у телевизора Михаилу.

– Ничего! Цела твоя сестра, успокойся, – буркнул тот, пытаясь отделаться от энергичной гостьи.

– Я тебе покажу, «ничего»! Говори, опять измывался? – она дёрнула, не выдержав, его за плечо. Серая небритая физиономия взглянула на неё, отводя глаза в сторону.

Михаил понял, что так просто не отделаться: в дверях, невольно сжав кулаки, стоял Тимофей.

– Ну чего, чего?… Пожурил немного, пошто обед мужу не приготовила, вот и всё. Чё уж, и сказать ничего нельзя?

– А кто ножом перед моим носом размахивал? Кто не выпускал из квартиры? – послышалось из прихожей.

Михаил по-звериному взглянул в ту сторону, отчего даже Тимофею стало не по себе.

– Ну и что! Я здесь хозяин! Хочу – пью, хочу – жену бью! Кому какое дело! – Михаил встал и двинулся прямо на Тимофея, сузив и без того узкие, скользкие глаза…

– Михаил! Не смей! – Зоя Тарасовна бросилась между ними. Михаил, не глядя, оттолкнул её в сторону и встал у порога, впиваясь в гостя взглядом и торопя развязку. Тот понял, что надо действовать, и одной рукой схватил его за шиворот грязного пиджака, другой влепил увесистую пощёчину. Михаил на миг растерялся, но через секунду с хриплым криком бросился на соперника. А тот, не сдерживая себя, во власти непонятной злости лупил, что есть мочи, ещё крепкого, вёрткого свояка, пока тот не свалился к его ногам… И – вдруг разом обессилел, сел на стул.

Стало так тихо, что Тимофей, не выдержав, ушёл в ванную и долго мыл там руки.

Домой они шли втроём с Нюрой.

– Господи, что с человеком водка делает! Ведь жили же вы хорошо, правда, Нюр? – разбила Зоя Тарасовна молчание.

– Хорошо – нехорошо, а жить можно было… Нет, ведь это только во сне приснится, как он ухаживал за мной! А поженились – меняться стал. Не сразу, конечно. Но дружки своё дело сделали.

А Тимофей думал о том, что нельзя Нюре оставаться там, надо что-то предпринимать. И о том, в какого зверя может превратиться нормальный прежде человек. А ведь тоже, небось, начинал с маленькой. И о том, что водка – тоже наркотик, и тоже смертельно опасный. Поскольку погибает не только сам человек, сдаваясь этой заразе, но и то, что действительно могло бы составить счастье: уютный дом, семья, любовь и согласие. Но если с наркотиками ведётся война, то водка всё ещё нежится в лучах спасительных мужицких баек о русских традициях, о том, что «пьян да умен – два угодья в нём». Уж какой там ум, когда мозги набекрень!

…Подошли к ЖЭКу, и через минуту Тимофей вышел к «парочке».

– Вот вам метлы, и чтоб к вечеру дворы были чистыми! – И, подумав, добавил: – И своя квартира – тоже!.. А там поговорим, – и, не давая «подшефным» опомниться, исчез в конторе.

За последнее время столько всего свалилось на Олега Петровича, что порой, оставшись наедине, он всерьёз опасался и за нервы, и за голову свою – во всех смыслах. Посвящать в свои страдания внучку Лену он не имел права: пусть учится более-менее спокойно. Фотография погибшей жены по-прежнему висела на стене, но и она не помогала. Зато одна минута на террасе дачи Марии, где друзья собирались по важному делу, одна минута – под звёздным небом, когда он только приобнял её за плечи, – такой забытой радостью пронзила его, что до сих пор не уходила из памяти, а главное – из сердца. И он понял: только Мария может его спасти.

«Вот эгоист!» – выругал он себя, но тут же и оправдал: как доверчиво, тоже молча, «откликнулась» сильная, независимая Мария! Да что скрывать, он полюбил её ещё тогда, в юности! И Маша была, судя по всему, неравнодушна к нему, но свалившийся, бог знает откуда, этот горный инженер, ловелас по призванию, – всё перевернул в её жизни, а в его – и подавно. И вот… после стольких лет… разве это может быть случайным?! И он, зная, что внучка сегодня останется в Москве у подруги, пригласил Марию в гости. Конечно, под вполне серьёзным предлогом: посоветоваться как с человеком деловым, имеющим прямое отношение к бизнесу… Но ведь годы прошли! Но, несмотря на дружеские встречи, он почти не знал её – другую: и побитую жизнью, и, может быть, именно поэтому – непривычно резкую, хотя и по-прежнему красивую: статную, голубоглазую, с густыми, подкрашенными по возрасту волосами, естественно обрамляющими чистое, приятное лицо. Он почти её не знал! Господи, да от всего этого и свихнуться можно!..

Он врубил радио, а оттуда:

«Как упоительны в России вечера!..»

И вдруг стало не только легче, но и веселее. Он схватил тряпку, стал наводить чистоту, азартно подпевая «Белому орлу»:

«Пускай всё – сон, пускай любовь – игра,

Ну что тебе – мои порывы и объятья?!.

На том и этом свете буду вспоминать я,

Как упоительны в России вечера!..»

А в это время Мария, придя из парикмахерской и хорошо глянув в зеркало и не очень узнав себя, чуть не заплакала от обиды и досады…

– Господи, да это же кукла Барби, а не русская женщина! – и она бросилась в ванную, и с помощью воды стала разрушать всё то, что так долго «строила» на её голове молоденькая мастерица.

– Деньги берут – будь здоров, а чтобы глянуть на человека, а не на фигли-мигли с бигудями, – на это ума нет! – причитала она, с трудом раздирая уже налакированные волосы. В конце концов причесалась как обычно и немного успокоилась. Но сомнения, уже другого порядка, одолевали её с не меньшей силой, чем в это же время – Олега Петровича.

– Ведь я его, по сути, совсем не знаю! Да, сегодняшнего! – рассуждала она, наглаживая выходной костюм с блестками. – Он такой тактичный, умный, а я – баба базарная! – она накинула на себя жилет, глянула в зеркало. – Ну, уж нет! Переборщила ты, Мария! Смотри, вон какая интересная женщина!.. А впрочем… я же иду… для разговора делового! Тогда причём этот костюм?… Нет, надо что-то почти простое, но элегантное…

Она стала снимать с плечиков вещи, прикладывать к себе, глядя в зеркало… Но душевные сомнения не отпускали.

– Я женщина, я должна быть скромной… Тогда к чему все эти приготовления, ожидания, от которых – кругом голова?… Но если я забьюсь в угол, – будет всё кончено. Он не такой, чтобы играть со всем этим… А если… То что потом? У меня сын, который мне ещё дороже и который обязательно вернётся ко мне!.. А у него – внучка Лена: такая умная и культурная… На что ей чужая баба в доме?… Боже мой, что же делать? Этак голова разорвётся!.. – и она включила радио.

«Как упоительны в России вечера…

В закатном блеске пламенеет снова лето,

И только небо – в голубых глазах поэта…

Как упоительны в России вечера!..»

И Мария почувствовала, как волшебный, входящий в хорошую моду романс поднимает её туда, где уже нет власти прозе жизни. Она поняла, что сейчас важна только правда сердца. И, чему-то улыбаясь, быстро и легко закончила сборы…

«Будь, что будет, а я раскрою карты!» – решил наконец Олег Петрович и стал вспоминать всё, что полагается знать кавалеру, пригласившему любимую женщину к себе домой… И когда Мария вошла в гостиную, то на миг замерла от неожиданной картины: в комнате был полумрак, на столе, рядом со свечами, стояло шампанское, в центре красовался какой-то экзотический, с башенкой, торт. Тут же бутерброды нескольких видов, конфеты ассорти, фрукты…

– Как… красиво! – опомнившись, молвила Мария.

Олег Петрович, обрадованный такой реакцией, предложил ей кресло.

– Нет, – заспорила она, – я вот тут, на стуле пристроюсь…

– Такой женщине – только кресло! – мягко, но убедительно возразил он, взял её руку и поднёс к губам.

Мария испугалась, что он услышит, как сильно колотится её сердце, и сама села в удобное кресло. Олег Петрович включил «Маяк», чуть слышно.

– Так какой совет вы хотели получить, Олег Петрович? – Мария с трудом, но всё-таки упорно «держала марку».

– А, совет?… Ну, да, вот какое дело. Углядел я тут пустой подвал в доме… Там когда-то был красный уголок…

– Ну и что? – Мария была рада вернуться к привычной уверенности.

– А вы видели, сколько бомжей, прости Господи, развелось вокруг?

– Да уж… И хорошего от них не жди! И воруют иногда, и прочее…

– Вот я и думаю, как бы это устроить там что-нибудь путёвое? Чтобы и работа им была, и ребятню дворовую чему-то хорошему научить…

– Ой, Олег Петрович, это же здорово! Тут надо покумекать… А что это… знакомое… звучит?…

Олег Петрович дотронулся до приёмника…

«Как упоительны в России вечера!..» – звучало уже на «Маяке» по чьей-то заявке, и они вдруг вместе рассмеялись, и Олег Петрович протянул руку, – и души их, и они сами слились в этой чудесной мелодии танца…

– Ну, что же, начнём? – Пётр Петрович, сухопарый, высокий мужчина, обведя острыми глазами собравшихся, начал заседание комиссии. – А что-то нас мало сегодня? Комиссия – вся, семь человек, а вас только четверо?

– Так праздники же отгремели, Пётр Петрович…

– Вот уж, действительно, отгремели. Милиция, бедная, глаз не сомкнула. Революцию Октябрьскую охаяли, а праздновать не перестали!

– Дак ведь для нас, русских, был бы повод, а уж название придумаем! – попробовал пошутить Лев Трофимович. Внешне он выглядел тем же – респектабельным, вальяжным, но на душе кошки скребли. Не зря же Петра Петровича звали в городе «серым кардиналом». Ему бы в царской сыскной полиции лет сто назад развернуться – цены бы не было! Глядишь, и до революции бы не докатились. Так нет, угораздило родиться с опозданием и оказаться именно здесь, и возглавить именно эту комиссию – по налогам и страховым взносам в пенсионный фонд! С таким замом Глава города может спокойно спать, – по крайней мере, ночью. От глаз его, Петра Петровича, некуда скрыться, хоть и зал для заседаний, где собиралась комиссия, достаточно большой.

Хабит, откинувшийся на стуле («не слишком удобно, могли бы и пару кресел поставить для таких, как он!») – был, как всегда, весь в себе, хотя внешне открыт и спокоен. Дескать, вот я, весь перед вами, скрывать нечего, и вообще это недоразумение, что я здесь. Дружба с Главой города, которая стоила ему в своё время немалых денег, была для Хабита почти охранной грамотой. И всё-таки надо держать ухо востро с этим «кардиналом».

– Так начнём, – повторил Пётр Петрович и обратился к Фёдору Алексеевичу, директору Дома культуры: лучше танцевать от малого, как от печки. Много с культуры нынешней не возьмёшь, но температуру разговора нагнать можно и нужно. – Так что, Фёдор Алексеевич, так и будем из месяца в месяц лясы точить? Или делом займёмся?