Валентина Коростелева - На ветрах разбойных лет

– Где мой главный? Вернулся из больницы?

– Ну, да…

– Чего мямлишь, зови его сюда! – Хабит будто помолодел, энергия так и рвалась наружу.

Главный бугай остановился на пороге, боясь гнева Хозяина.

– Ну? – Хабит взял его за горло.

– Сбежал Лев Трофимович…

– Куда? След его взял?

– Нет, он вместо себя другого оставил, пока я момент выжидал…

– А другой – кто? Где он сейчас?

– Да я только дверь отворил, как он нажал на звонок, и врачи бросились к палате… Пришлось дать задний ход, – объяснял он почти хрипя.

Хабит с трудом заставил себя разжать руки: пригодится ещё. И вдруг вспомнил о главном, показал фотографию:

– Хороша, а?

– Да уж… ничего не скажешь… – ещё не веря, что гроза пронеслась, отвечал бледный раб.

А Хабиту всё ещё хотелось говорить о русской красавице, за которой не надо ехать за моря и горы. И оттого, что Лена близко, нетерпение Хабита возрастало с каждой минутой. Все местные красотки, ждущие его взгляда и внимания, а больше – денег, не стоили одного мизинца этой необыкновенной девушки. Мысленно он уже был рядом и тонул лицом в её пышных, спадающих на плечи, волосах. Он чувствовал, что пьян уже этим ожиданием. А что будет, когда это превратится в явь?!.

– Чтобы к концу недели она была в загородном доме, понял?…

Бугай уже подходил к двери, как Хабит окликнул его.

– Ты знаешь, что я не прощаю тем, кто становится поперёк моей дороги. Кашу эту – насчёт зарплаты в конвертах – заварил некий Николай. Говорят, и ему тогда, у офиса, досталось, но ты подумай, как его отдельно наказать. Пошевели мозгами. Чтоб без большого шума, но наверняка… Всё понял? Тогда – вперёд и с музыкой! – закончил Хабит, бросая взгляд на фотографию Лены.

До открытия тяжёлых металлических дверей, за которыми всегда дежурит очень бдительный милиционер, оставалось минут пятнадцать, а пенсионные страсти набирали привычную точку кипения.

– Вот наш список! Мы не успели пройти до обеда.

– Ничего не знаю! – парировала крепкая накрашенная продавщица с рынка. – Где вы все были? Вон, только одна бабка стояла. За ней я и буду!

– Не могли же мы мёрзнуть ещё час здесь! Три часа до обеда отсидели, это мало, что ли? – стойко сопротивлялась пожилая женщина в платке.

– Ничего не знаем! – шумел уже внизу у крыльца сухопарый мужик с острыми глазами.

– Да вот же список наш! – пробовала защитить своих «товарищей» бабка.

– А ты, дорогая, молчи! А то и тебя не пущу, – срезала ее продавщица.

– Что-то вы уж больно резвы, и на пенсионерку мало похожи, – заметил негромко Тимофей, у которого тоже были вопросы к этой конторе.

– Потому что я вкалывала чуть не с детства, и пенсию заработала не за письменным столом, как некоторые! – она покосилась на писателя, которого в небольшом городке многие знали в лицо.

– Хорошие книги создавать – не так просто, как вам кажется, – послышался знакомый Тимофею голос. Он взглянул вниз и увидел Веру Ильиничну, свою первую учительницу.

– Потому и пенсия, небось, не с нашу! – гнула своё боевая бабёнка.

– Шестьсот рублей, не хотите?

– А может, вы одну книгу всю жизнь рожали, и ту – так себе! – не унималась спорщица.

– Извините, у Михаила Матвеевича вышло двенадцать книг, и все пользуются хорошим читательским спросом, – негромко, но чётко внесла поправку Рина Петровна Маслова, бывший библиотекарь. – Кстати, раньше он бы персональную получал!

– А чё тут удивляться, всё с ног на голову поставлено! – подхватил охотно сухопарый мужик. – Кто в конторах просидел всю жизнь – сейчас поплёвывает в нашу сторону: как же, госслужащий! А мы – чьи служащие? На кого всю жизнь пахали?

И вдруг все замерли. Бабка у дверей всхлипывала в платочек.

– Дорогая, ты чё? Ну, извини, если обидела… – среагировала продавщица.

– Да не потому я… Вот, проработала всю жизнь в колхозе, здоровье угробила, а ведь ничего мне в этот раз не прибавили! Говорят, кофицент мал…

– В том-то и дело! Объявили на всю страну, мол, пенсии повышаем!.. И чё получилось? Повысили тем, у кого они и так выше были! У кого эта коварная цифра не ниже 0,8! А нам опять фигу показали! А цены на всё ползут вверх, и для всех разом! Хотя, между прочим, доллар «спал» всё лето! – вскипел мужик под одобрительный гул собравшихся.

– И вправду, дайте людям сначала просто выжить, а потом уже делите, кого обласкать, а кого так оставить! – поддержала бывший библиотекарь. – А коэффициентом этим совсем головы задурили! Уж вроде не такая глупая я, образование имею, а ничего понять не могу!

– А чё понимать-то? Надо ведь как-то обосновать наше положение нищенское! Вот и вдалбливают, что, мол, не заработали мы на нормальную стариковскую жизнь! – мужик, судя по севшему голосу, вконец расстроился.

– Говорят, в следующем году будут повышения… – попробовала разрядить обстановку женщина в платке.

– Будут, но пока мы их дождёмся, цены на всё снова вырастут! Сотню дадут, а триста отнимут. И что получится, соображаете? – не выдержал и писатель. – После дефолта цены выросли в четыре-пять раз, а пенсии – в два раза, и то не у всех!

– Так ведь это ж надо совесть иметь, государству-то! А где она у него?

– Небось, и та на запад уплыла, – заметил кто-то.

– А жить-то как-то надо! Вон, донашиваю старые тряпки и обутки. Ни сшить нового, ни обувь починить, ни комнату отремонтировать – ни на что это денег нет! Только на хлеб, да крупу, да лекарства… За квартиру однокомнатную уже сто пятьдесят плачу! Почти треть пенсии!

– А тут-то чего мёрзнешь? – спросила продавщица.

– Taк вот, ещё справку о приработке принесла. Может, на десятку какую прибавят…

– А ты к депутату обратись, которого в Москву выбирала! Он-то, как сыр в масле теперь катается! И о пенсии своей уже хорошо позаботился! Пусть поможет слуга народа! – предложил остроглазый мужик.

Тимофей смотрел на старую женщину и жалел – не только её, но и всех, кто тут мёрзнет в ожидании конца обеда у сотрудников ПФ. Невесёлые мысли и его доконали, человека терпеливого и лояльного к властям. «Ну за что вот эти люди, среди которых нет ни бомжей, ни бандитов, – терпят столько унижения? Почему они, отпахавшие свой, как правило, сорокалетний стаж на производстве, в поле, за писательским столом – должны просить милостыню у государства, которому отдали жизнь и здоровье? Разве это можно выразить коэффициентами и другими цифрами от лукавого? Сколько же можно экономить на стариках?!» – Тимофей, бывший передовик соцсоревнования, электрик по профессии, а ныне дворник волею судьбы, достал из кармана и принял очередную спасительную таблетку…

– Пора открывать! – продавщица стукнула в дверь каблуком.

– Да откроют, не стучите, сейчас всех примут, – заметил писатель. – Им с нами тоже не просто. Не они эти законы меняют, а мы поневоле…

– … всех собак на них спускаем, это точно! – согласился мужик. – Так ведь довели уже! Эти пенсионные страсти из меня гипертоника сделали! А я ведь был самый спокойный в бригаде… Вот тебе и «заслуженный отдых»!..

Когда Тимофей, наконец, добрался до нужного кабинета, строгая женщина объяснила, что и его коэффициент не дотягивает до необходимого уровня.

– Но вы же мне говорили, что я набрал максимум, что справок больше не нужно!

– Мало ли что тогда было. А по новым правилам – так…

– Хороши же ваши правила! – вспылил Тимофей и, почувствовав знакомую тяжесть в сердце, вышел. Присел в коридоре, принял таблетку и подождал Веру Ильиничну.

– Слава Богу, муж поправляться стал, так я сообщила данные сберкнижки… А как вы?

– Да все более-менее. Хотя и не без приключений. Да вы заходите, за чайком и поговорим как надо. Идёт?…

Сегодня у Славки было прекрасное настроение. Во-первых, чуть ли не впервые за последние годы получил пять по математике! Это вам не хухры-мухры! Славка уже представлял, как вечером он так небрежно, будто случайно, положит перед отцом дневник, уйдёт в свою комнату, будет шерстить будто бы с интересом первую попавшую книгу, а потом услышит громкий восторженный голос отца, на который все сбегутся, и Славка будет наслаждаться минутами истинной славы…

Так он предвкушал своё заслуженное счастье, когда возвращался из школы через густой, давно заросший сквер… И вдруг кто сильно ударил его по голове, Славка упал и почти потерял сознание, но не настолько, чтобы не чувствовать боль от следующих ударов, которые вовсе не были предназначены для хрупкого ещё подростка… Он только на миг увидел не лицо, а упитанную морду обидчика, и тут же получил новый удар, отчего уже согнулся калачом и был готов умереть, такая боль пронзила всё тело и мозг. Но всё же снова вывернулся на миг, выкрикнул – «За что?!». И услышал грубый хохот: «А ты спроси у отца, он всё расскажет! Да и привет ему заодно передай!»

Славку вскоре подобрали прохожие, выяснили, кто такой, помогли добраться до дома.

Надо думать, что, увидев внука, бабушка сама чуть не свалилась от ужаса, но привычная ответственность за каждого в семье взяла верх, и, стараясь удержаться от громких причитаний и слёз, она уложила внука на диван и вызвала скорую.

Врач, повидавший многое на своём веку, тоже был поражён зверством обидчика, но постарался не показывать это Славке, дабы не лишить его уверенности в том, что всё обойдётся.

– А вы смотрите, – обращался он к бабушке, – какой молодец парнишка-то: другой бы квартиру слезами залил, а этот – держится, да ещё как! Ну, просто настоящий мужчина! А значит, одолеет эту напасть. Правда, Славка?

Славка, чтобы не разочаровать врача и бабушку, сжимал зубы и часто моргал, чтобы никто не видел его слёз.

– Сейчас мы тебе сделаем укол, чтобы не так всё болело, а бабушка сходит в аптеку за лекарствами. – И уже тише – хозяйке: – А милицию вызвать надо!.. И не спорьте! Развелись сволочи, никакого укорота нет!

Но бабушка решила подождать с работы Николая, а потом уже решать, что к чему.

… Николай тоже был потрясён случившимся: такой наглости и жестокости даже он, уже немало повидавший, – не ожидал от этих выродков. А надо было ещё как-то объяснить всё это сыну, пострадавшему ни за что, но по его, отцовской вине, это точно. Выдохнув перед открытым окном обиду на судьбу и ненависть к неизвестному подонку, он прошёл к сыну, сел около дивана…

– Пап, ну, за что они так? – слабым голосом спросил сын, и не столько словами, сколько взглядом, от которого у Николая сжалось сердце.

– Не могут пережить своё поражение, не хотят терять большие деньги.

– Но ведь силы явно не равные, да? Если они всё – равно… – Славка хотел добраться до всего этого умом.

– А против правды – всегда силы неравные, – ты это запомни, сынок. Так что каждый выбирает сам, как ему жить.

Славка помолчал, и снова вскинул на отца глаза.

– А ты ведь выбрал уже, да?

– Как видишь. Плохо только, что немногие способны на честный бой. То, что они хотят… вот так… расправиться со мной, – это подлость. И дело совсем не в том подонке, что напал на тебя…

– Но ты ведь… не оставишь это…просто так?! – Славка чуть исподлобья смотрел на отца.

Отец подумал, потом пересел на край дивана.

– Понимаешь, найти этого подонка – ещё полдела. И ты не сомневайся, я сделаю это…

– И накостыляешь ему? – Славка даже приподнялся на локте, но охнув, опять лёг.

– Я сдам его в милицию, так вернее. Но главное – обезвредить тех, кто посылает на нас таких подонков, понимаешь?

– А ты их знаешь?

Отец вздохнул.

– В общих чертах – да. Тут надо всем миром навалиться. С одиночками они расправляются легко… и подло.

Славка, подумал, взял отца за руку…

– Выходит, и я пострадал за правду, да?

Отец сжал его руку, но, справившись с собой, отпустил.

– Выходит, что так. И сейчас молодцом держишься. Словом, настоящий боец.

А для мужчины это главное. – И он наклонился над сыном, поцеловал его в голову. – И потому я горжусь тобой, сынок.

Славка опять еле сдержал слёзы, уже от радости.

– Ты сейчас спи, набирайся сил, а завтра мы съездим с тобой в поликлинику, – всё-таки лучше убедиться, что ничего опасного нет. Хорошо?

– Конечно, пап. Спасибо тебе.

Николай в ответ улыбнулся, вышел из комнаты, подошёл к окну в гостиной, раскрыл его и долго глотал воздух, пока сердце более-менее успокоилось…

Этот вечер Олег Петрович и Мария решили провести вместе – просто отдохнуть от рабочей недели. Хозяин поставил в приёмник дискету с хорошей инструментальной музыкой, сел на диван рядом с Марией, приобнял её, чувствуя, как огромное счастье разливается и в душе, и по всему телу… Мария прикрыла глаза, не веря, что в жизни её появились вот такие минуты и даже часы, когда и говорить ни о чём не надо, всё так ясно и великолепно, как хороший майский день…