Валентина Коростелева - На ветрах разбойных лет

– А если… снести эту «крышу»?

– Пробовали некоторые, да зубы обломали. А ты и вовсе из головы выкинь эти мечты пионерские!..

– Посмотрим, – больше для себя сказал Николай…

А в это время Иван Петрович томился в камере следственного изолятора. Выстрел на даче услышали соседи и позвонили куда следует. А Сергея «скорая» увезла в больницу. К радости отца, рана оказалась не смертельной, да и стрелял он не целясь, а больше для острастки. И, если бы знал, что грабитель один, – попытался бы обойтись без ружья. Но он услышал резкий стук, а потом голоса (оказалось, соседские – за забором) и, когда дверь распахнулась, всерьёз испугался и нажал на курок…

Олег Петрович, не найдя в грабителе своего соседа, – готов был впасть в отчаяние. И потому рвался исправить, насколько это возможно, положение, в котором оказались отец и сын.

Он добился свидания с Иваном Петровичем, и… еле узнал его. Вместо могучего телом и духом друга увидел буквально побелевшего в одночасье, сломленного болью старика.

– Иван! Я всё сделаю, чтобы тебя оправдали, не сомневайся.

Но Ивану своя судьба, казалось, была вовсе не важна.

– Как Сергей? Ты был у него? Что он говорит? Рана очень серьёзная?

– Слава Богу, нет. Поэтому, прошу тебя, возьми себя в руки, успокойся.

– Сергей, Сергей… Вот и встретились… Не знаю даже, как я его почти в темноте узнал! Одну фотографию он прислал, и то из Чечни: мол, может, не свидимся больше… – Иван Петрович размазывал, не стесняясь, слезы по щекам. – Но узнал сразу, понимаешь?

– Как не понимать! Больше того, Сергей не держит на тебя зла…

– Он это сам сказал, да? Сам, да? – Иван Петрович впился глазами в лицо друга.

– Я это понял, когда разговаривал с ним… Поверь, Иван, это так! Не терзайся, прошу тебя…

– Значит, не сам… Значит, не простил, – почти застонал Иван Петрович. – А за что прощать? Ведь это я их оставил, ведь это он без отца рос… и вот докатился до чего… Я, только я во всём виноват! – Иван Петрович уже почти никого не видел.

– Друг мой, опомнись! Ты ещё нужен ему! Ох, как нужен!.. И ещё: очень хотела повидать тебя Изольда… Не пустили пока. Я-то всеми правдами и неправдами продрался!.. Очень она переживает, даже плачет…

– Изольда – плачет? Господи, да что же я натворил!.. Ты успокой её, скажи, что со мной всё в порядке, ладно? – Иван Петрович потихоньку приходил в себя. – Не хватало, чтобы она из-за меня убивалась!.. Ты, Олег, передай ей от меня большой привет, скажи, что я держусь, ладно?

– Какой разговор! – Олег Петрович был рад, что хоть это сработало. Тем более, что не чувствовал себя виноватым в «импровизации»: видел, как дорого стало Изольде внимание со стороны Ивана. И подлить масла в такой огонь – это же святое дело! Тем более что Изольда действительно беспокоилась о нём.

После этого свидания Олег Петрович снова пришёл к следователю.

– Опять за друга просите? Не ходите, не тратьте зря время. Раз стрелял, значит, будет отвечать. А то, вишь, распоясались совсем! Уже милиции для них не существует!..

Следователь был рад – перед образованным, судя по всему, порядочным человеком, – показать свою верность закону. Роль эта ему очень нравилась, и он почти вальяжно развалился в рабочем кресле с высокой спинкой.

Олег Петрович всё это хорошо и увидел, и понял, и думал, с какой стороны зайти к собеседнику.

– Ну, посадите вы отца. А парень так и будет катиться – по наклонной!

– Почему катиться? Сергей говорит, что вовсе не собирался никого грабить.

– Водички просил попить, так?

– Ну, может, и водички… Их сейчас немало, маются без дела, а ведь здоровые ребята! – следователь не заметил, как стал противоречить сам себе.

– Какое здоровые! Этот не раз пытался найти работу: не берут. На правой руке двух пальцев нет, да и, говорят, уж больно вы горячие, фронтовики войны чеченской… А власти наши в основном в собственный карман гребут, – до ребят ли им этих!..

– Ну, вы уж того… перебираете… А если так уж за друга страдаете, да и за сына его, добейтесь, чтобы Сергей снял с отца обвинение. Суд ещё может тут как-то среагировать…

– Спасибо за совет, я сейчас же в больницу поеду, – Олег Петрович, забыв попрощаться, поспешил на улицу. Он был уверен, что Сергей сразу согласится, что всё очень скоро устроится…

У выхода его ждала Изольда.

– Как он?

– Передавал большой привет, – у Олега Петровича явно повысилось настроение. – Держится молодцом. Я сейчас поеду к Сергею в больницу…

– Сейчас нельзя. После пяти вечера только, я узнавала.

– Вы хотели навестить его?

– Да… А что?

– Изольда, я думаю, пока не надо этого делать. Неизвестно ещё, как Сергей прореагирует… А надо, чтобы он письменно снял обвинение с отца. К тому же… он ведь Чечню прошёл, понимаете? Психика ещё не вошла в берега. Плен – это дело серьёзное…

– Вы так думаете?… Ну, хорошо. Я вам верю. Так, говорите, Иван Петрович молодцом держится?

– Ещё каким! – воскликнул тот, но, поняв, что переиграл, сказал твердо: – Он думает о вас, и ему от этого значительно легче.

Изольда с облегчением вздохнула, взяла Олега Петровича под руку и, будто про себя, негромко прочитала всплывшее из памяти:

О, Судьба, ничего не итожь,

И не надо мечты оперенья, —

Сдёрни с неба вселенскую ложь,

Подари мне тепла и смиренья!

Я сегодня не девочка та,

Что зависит от сна и погоды.

Знаю я: в глубине – высота,

В укрощенье гордыни – свобода.

Лишь хватило бы сил побороть

Лихоимство привычек столетних!..

Есть два слова – Любовь и Господь,

Остальное – лукавые бредни…

В палате, куда поместили Сергея, были ещё двое: пенсионер с переломом ноги и новичок-бизнесмен с вывихом плеча. Сергей больше отмалчивался, зато товарищи по несчастью без устали спорили. И, не будь на «бойцах» смиряющих шин и осточертевших повязок, – схватки было бы не избежать.

– Вот и я говорю, что такие, как вы, растоптали в человеке всё святое! – вскипал пенсионер.

– Нет, вы только посмотрите на него, послушайте! Просто ха-ха! А мне вот недавно один бывший солидный коммунист, сегодня рядовой электрик, рассказал такую историю.

– Ну, ври, Емеля… Писано-переписано, село Денисово, писал кот да кошка, да брат Ермошка, да я немножко…

– Да ты послушай! А то ведь упёрся, что тебе козёл…

– Кто-кто? – снова вскинулся пенсионер и, застонав от боли, упал на кровать.

– Да хватит вам, черти полосатые! Сколько можно? – не утерпел Сергей.

– Вот и вы, кстати, послушайте. Электрик этот был в своё время начальником участка на стройке, а снабженцем там же – то ли Лев Борисович, то ли Борис Львович, не помню уже… Ну и вот, нашли они общий язык и потихоньку справили себе два небольших дачных домика…

– Воровали, стало быть.

– И тут я с вами совершенно согласен. Домики эти, по нынешним меркам – тьфу, и говорить бы не стоило. А тогда это – частная собственность, и неизвестно, на какие шиши… Дошло это до партийной комиссии, которой руководила тогда Фурцева…

– Это которая по культуре? – продолжал уточнять дотошный пенсионер.

– Ну да, уже позднее… Ну вот, электрик мой, а тогда начальник участка, стоит перед высокой властью, бледнеет, краснеет и повинную голову всё ниже опускает… Ну, естественно, исключают его из партии, домик конфискуют, на работе позор, дома слезы…

– А другой?

– Да не торопи ты, дед, – рассказчик входил в роль, уже предвкушая близкую победу над упрямым соседом.

– А другой не стал клонить всё ниже голову, а подходит к Фурцевой и сказывает такие речи: – Я вам обо всём доложу без утайки, но при одном условии. Вы тоже расскажете этой комиссии, откуда у Вас дача на Рублёвском шоссе, на какие такие деньги построена? Или о том, на какие тысячи летает к Вам на выходные ваш – законный, конечно, – супруг? Из-за границы, между прочим?

– Ну и что?… – ещё не зная, как реагировать, спросил пенсионер.

– А то, что дело против снабженца быстренько прикрыли! Так о какой святости вы плачете до сих пор?

– О такой! Не надо всё в кучу сваливать! Что с молодёжью творится – вы не видите?

– Ну, всё, пошли по новой! – Сергей спрятал голову под подушку.

«Без них тошно, всё в голове перемешалось, – мучился он. – Что делать?… Как быть с отцом? Писать ли обо всём матери? Нет, она не должна ничего знать. Хватит с неё».

Но это значит, остаться одному, снова одному – с безденежьем, с коленом этим… деревянным, с отцом, встречи с которым он все эти годы и не желал, и ждал невольно… И не хотел простить ему поломанную жизнь матери, и тянулся к отцу, как всякий мальчишка… Он в сотый раз вспоминал ту недавнюю злополучную ночь, и выстрел, и испуганное лицо отца, и… такие родные руки, обнимавшие его, Сергея… И он снова чуть не застонал. Слава Богу, спорщикам было не до него.

В палату постучали. Это был Олег Петрович. Положив на тумбочку фрукты, он поудобнее уселся рядом с Сергеем, готовясь к серьёзному, душевному разговору. Спорщики с минуту смотрели на посетителя, но, не увидев в нём ничего интересного, продолжили своё «святое» дело.

– А фильм «Калигула» вы смотрели? Ведь это просто безобразие! Причём не забыли дать широкую рекламу! А на деле – задушили за милую душу…

– А кто вас заставлял смотреть? – и начинающий бизнесмен с удовольствием расхохотался. – А что особенно понравилось?

– Кстати, фильм действительно во многом сомнительный… Я вижу, вам не хватает третейского судьи, – заметил Олег Петрович.

– Да уж!.. Преогромное спасибо!.. Да что с вас, пенсионеров, взять, отстали от жизни совсем… Но, как говорят, – кое на кого… не обижаются.

– Сам дурак! – вскипел с новой силой его заклятый друг.

– Ну, пошло-поехало, – Олег Петрович был даже рад, что соседям сейчас не до них. – Сергей… я хочу поговорить.

– Знаю, о чём, – молодой человек напрягся, как струна, на лице заиграли желваки, глаза с каким-то нездешним упрямством уставились в угол палаты. – Мол, отца пожалеть надо!.. А он нас пожалел, когда за секретаршей увязался? Пожалел, а? Когда оставил нас с матерью?

– Но ведь алименты…

– Да что вы мне зубы заговариваете? Когда деньги заменяли мужа, отца? – тут голос его дрогнул, он отвернулся от гостя.

– Серёжа… жизнь – очень сложная штука, не всё можно предусмотреть…

– Почему же мы с матерью должны платить за сложности эти? – Сергей смотрел на гостя, уже не стесняясь слез. – А кто за это заплатит? – он показал правую руку.

– Как это… случилось? Если можешь, расскажи.

– И рассказывать нечего, – ещё по инерции непримиримо продолжал Сергей. И всё-таки искренние, душевные слова тронули его почерневшее сердце. – В плен я попал. Задремал на посту – и выкрали. Полгода – в яме с крысами… Думал, помешаюсь. Тогда и пальцы отстрелили. За упрямство. Предлагали жениться на их девке. Дом давали в придачу. Говорили, я ей понравился.

– А она тебе?

– Ничего плохого, но жениться по указке я не хотел… В конце августа освободили «федералы». А когда вернулся, потыкался туда-сюда в поисках работы, – всё бесполезно. А тут один товарищ так называемый и надоумил: мол, ничем не рискуешь, отберёшь деньги – и половина твоя! Мол, баба пугливая, одного голоса хватит, припугни только… А деньги у неё не свои, рыночные… Подпоил меня немного, как бы между прочим…

– Это в первый раз когда?…

– Ну да! Разозлился я тогда, покрушил там мебелишку… А тот опять пристаёт, мол, уговор дороже денег! И аванс даёт…

– Понятно, Сергей. Я сегодня был у Ивана, – весь извёлся он. О себе и не думает, так что это я сам пришёл. Очень переживает за тебя. И не хочет вторично терять, ты понимаешь?

Сергей не выдержал, сунул голову под подушку. Но задрожавшие плечи выдали его снова. Олег Петрович прикрыл их рукой…

«От зари, до зари,

От вина до вина,

О любви говори,

Пой, гитарная струна!..» —

неслось из открытой форточки второго этажа старого панельного дома… Тимофей уже заканчивал уборку около подъезда и хотел двинуть дальше, но Верка-«артистка» и Генка-«матрос» в третий раз начали так полюбившуюся песню, это в одиннадцать часов, почти утром! И вывели-таки Тимофея из равновесия, и заставили подняться в квартиру. Он ещё не забыл, как отхаживал Ваньку-«барабанщика», их дружка, которого сбила с ног собачья атаманша в борьбе за объедки. Не забыл, как болело за всю троицу сердце, как ум поневоле пытался искать выход из всего этого… И вот тебе, на! С утра пораньше уже гуляют! На жратву, значит, денег нет, а на зелье это проклятое – есть!

Толкнув не закрытую по-хорошему дверь, он вошёл в квартиру – и чуть не задохнулся от густого смога табачного дыма и паров алкоголя вперемежку. Рванулся к окну, открыл нараспашку.