Катя только головой покачала. В конце концов, Нинка более-менее внятно объяснила ей, что случилось на лестничной площадке, то и дело давясь от смеха. Вот только за смехом этим прятались обида и злость.

Проклятый Ефим.

А ведь так складно врал ей, когда с точно такой же страстью целовал ее на палубе теплохода или на крыше. Свинья.

Пока Катрина разогревала картофельную запеканку с мясом, Нинка доставала один за другим подарки, поясняя, что и кому должно достаться. Говорить больше о Келле она не хотела, а потому пыталась отвлечься.

– Так, магниты – можешь ими облепиться, хе-хе. Венецианские маски – каждому своя, умора, да? Эта рубашка – Леше. Вроде бы должна подойти, – говорила она, роясь в своих многочисленных пакетах. – Не фуфло какое, а ограниченная серия от Бонне, – назвала она очередного деятеля моды, в которых отлично, как и дядя, разбиралась. – Это – ваза Томасу. Отец решил, что он оценит. Нельке – браслет. Что дарить твоему брату, я решительно не знаю. Поэтому ему – алкоголь. Ты видела его пьяным?

– Не доводилось, – покачала Катя головой. – Он после рейдов и так, как пьяный.

– А это тебе, – протянула ей огромный пакет Нинка.

– Что это?

– Твое самое красивое платье!

Внутри лежало коктейльное атласное платье цвета румян с элегантно задрапированной юбкой в стиле 60-х и с декольте, украшенным прозрачным кружевом. Ткань была отличного качества, да и сам наряд казался очень красивым.

– Спасибо, – слабо улыбнулась подруге Катя. – Красота… Не стоило.

– Я лучше знаю, что стоило, а что нет. Вкусно Леша готовит все же, – похвалила Нинка с набитым ртом.

– Это не Леша, а я, – сообщила ей со смехом подруга. Журавль тотчас подавилась.

– Ты-ы-ы? – протянула она, закашлялась и стала судорожно пить воду из высокого стакана. – Ты что делаешь, Катька? – прокашлявшись, сиплым голосом проговорила Нинка. – Чуть подругу на тот свет не отправила. С такими заявлениями надо быть аккуратнее.

После животрепещущих разговоров обо всем, что происходило за время отсутствия Журавля, Нинка пошла на балкон, где и дышала воздухом, пока хозяйка дома мыла посуду.

Вспомнив Келлу, Нинка совсем не по-женски стукнула кулаком по перилам. До боли.

С соседнего окна испуганно сорвалась птица и улетела от греха подальше.

– Не переживай, – легла не плечо Ниночке рука Кати.

– Я и не переживаю, – дернула плечом та. – Было бы из-за кого.

– Я же вижу, – возразила Радова.

– Ничего ты не видишь, – огрызнулась ее светловолосая подруга, которая не желала признавать, что Синильное рыло, действительно, заставляет ее сердце болеть.

– Смотри, какое небо красивое, – ласково сказала Катя, задрав голову.

– Небо как небо, – никогда не ценила Нинка подобного. – Обычное, утреннее. Ненавижу утро…

– Ты, наверное, обратишь внимание на небо, если там только какое-нибудь слово появится, – вздохнула Радова.

– Матерное, – хихикнула Нинка и невинным тоном озвучила парочку из них, заставляя Катю морщиться.

– Я ведь красивее ее? – вдруг спросила Журавль ни с того ни с сего. Катрина тотчас поняла, кого ее подруга имеет в виду.

– Я ее не видела, – осторожно отвечала она. – Но я уверена, что да.

– Вот же синяя борода, – кровожадно стиснула на перилах пальцы Нинка. – Придушила бы! Все настроение испортил! Я хотела сделать тебе классный сюрприз, а взамен мне в очередной раз смачно харкнули в душу. Да как он смел со своей марамойкой тут вообще появляться!

– В тебе пропадает настоящий женский талант, – заметила Катя.

– Это какой? – удивилась блондинка.

– Обвинять во всем всех, кроме себя. Ты ведь сама не захотела с ним быть, верно? – посмотрела в голубые глаза подруги Радова. Розовый рассвет оттенял их, придавая лавандовый оттенок.

– Еще бы, мне не нужен второй сорт, – фыркнула Нина. – Если бы Рыло встал на колени, я бы еще подумала. Но он ведь начал обвинять меня! Меня, представляешь? – в голосе ее был неподдельный праведный гнев. – Притворялся влюбленным, паук ему в глотку! – Она сжала пальцы так, что костяшки побелели.

– Но ты ведь тоже притворялась, – справедливости ради заметила Катя, которая одна из немногих могла говорить Нинке в лицо правду.

– Положим, притворялась, – стиснула зубы Журавль. – Но я бы не притворялась, если бы Рыло не притворялся! Все, давай не будем, – вдруг хрипло сказала она. Катя, вздохнув, кивнула и заправила Нине за ухо выбившуюся прядь светлых волос.

– Как он целуется? Расскажи! – вдруг спросила Журавль с огромным любопытством.

– Кто?

– Можно подумать, у тебя целый гарем, – хмыкнула Нинка. – Антон, естественно. Господин Пыль.

– Хорошо, – широко улыбнулась Радова и автоматически дотронулась пальцами до нижней губы.

Нинка довольно-таки ехидно посмотрела на подругу.

– Просто хорошо? – занудливо уточнила она. – Или?..

– Очень хорошо. Нет, – поправилась Катя, и глаза ее сделались мечтательными, – безумно здорово. До головокружения. Мне кажется, с ним я лечу…

– Главное, не залететь, – тоном профессиональной бабушки добавила Нинка. – Надеюсь, вы с ним уже… не того, – выразительно поиграла она бровями.

Как бы Тропинин ни раздражал ее, как бы ни хотелось вырвать его пакли и пустить по ветру, ей было интересно. Все-таки, можно сказать, первые взрослые отношения у единственной и лучшей подруги. Ниночка считала своим долгом проконтролировать их, чтобы ее дурочку не облапошили, как это сделал смертник Максим.

– Эй! – возмутилась Катя. – Сама ты того, – и она весьма выразительно покрутила пальцем у виска.

– А что? – сделала ангельские глаза Нинка. – Вы уже большие девочка и мальчик. Хотя ты-то у меня совсем еще тут, – теперь уже Нинка дотронулась указательным пальцем до виска, – ребенок. Хочешь, я тебе раскрою тайны взрослых людей, о том, как отсрочить появление наследников? – изящно вывернула она.

– Отстань, – злобно посмотрела на нее Катрина, а Журавль весело расхохоталась.

– А вы, значит, с Келлой, взрослые, да? – спросила Радова невинным тоном. Нинка тотчас замолчала. – И как он?

– Ничего так, – на автомате отвечала Нинка и, поняв, что сморозила, злобно уставилась на подругу. – Я же сказала, хватит об этом ничтожестве говорить! И запомни, Катька, это я его сделала. Я – его, а не он – меня. – Блондинка зло усмехнулась, но Радова все же заметила в ее голубых глазах странный блеск.

– Конечно, ты, – ласково сказала она и обняла Журавля.

Они болтали еще несколько часов, делясь впечатлениями и рассказывая друг другу последние события. Постепенно Ниночка даже успокоилась – Катрина всегда благотворно влияла на ее взрывоопасный характер.

– Когда «На краю» уезжают? – как бы между прочим поинтересовалась она, прежде чем покинуть квартиру Радовых.

– Уже завтра, в полдень, – посмотрела на часы Катя. Настроение ее резко изменилось, что не укрылось от внимательной Нинки. – Сегодня последний день в городе…

– Понятно, пусть резвятся, пока могут, – изобразила равнодушие Журавль. – Кстати, сегодня у меня тусовка важная, так что мы не увидимся, – объявила она голосом ужасно занятого человека.

Подруги улыбнулись друг другу.

Катя отлично понимала, что никакой тусовки у Ниночки нет и не будет – просто она была не из тех людей, которые открыто скажут: «Знаешь, твой любимый завтра в городе будет последний день, и поэтому я не буду мешать вам прощаться».

В лифт, в котором не так давно ехал Келла, Нинка входила с улыбкой и помахала на прощание Кате. А вот выходила она в совершенно другом настроении. В глазах ее пылал голубой огонь, который мог сжечь все на свете, кроме проклятого издевательского чувства то ли любви, то ли ненависти.

И она все еще помнила, как Келла ее целовал.

Ее, а не какую-то там девку из групи.

Достать бы его сердце из грудной клетки…

* * *

Проводив Нину, я ушла в свою комнату – досыпать. С одной стороны, я была рада, что увиделась с подругой, по которой успела соскучиться, а с другой, в голове вертелись навязчивые мысли.

«Сегодня последний день. Сегодня наш последний день. Последний», – крутилось у меня в голове, и от этого становилось тревожно и даже страшно. До этого дня я не разрешала себе думать о том, а что же будет с нами дальше?

Сможем ли мы преодолеть расстояние?

Разберемся ли в себе?

Докажем друг другу свои чувства?

Я бездумно лежала в кровати, глядя на привычное серое небо сквозь стекло окна, на которое падали косые капли дождя. И уже начала скучать по нему, хотя он еще и не уехал.

«Люблю тебя», – сказала я ему мысленно, зная, что если напишу сообщение – скорее всего, разбужу, а Антону нужно набраться сил и немного поспать после бессонной ночи.

Сама же я так и не смогла уснуть и вскоре выбежала из дома, чтобы забрать одну вещь.

Антон приехал за мной через несколько часов, перебросился парой слов с вечно восторгающейся при его виде Нелли, вручил ей какой-то сверток, заставив ее счастливо завизжать, и забрал меня с собой, не желая ни на кого больше тратить времени.

Этот день мы провели вместе, как и все предыдущие, гуляя, держась за руки, разговаривая, останавливаясь и целуясь. У нас не было маршрута, мы просто шли вперед, наслаждаясь друг другом, и каждая минута, каждая секунда, проведенная вместе, была бесценной.

Мы оба понимали это. Но никто ни слова не сказал о расставании. Наверное, я и Антон должны были не выпускать друг друга из объятий в этот день, шептать ласковые слова, клясться в вечной любви и верности или же молчать, слушая стук сердца друг друга и дыхание, но мы вели себя, как обычно, словно позабыв о том, что это – последний день.

Последний – одно из самых страшных слов. А мы ничего не боялись. И вместе со странным чувством – предвестником тоски и расставания – в наших сердцах появилась странная уверенность.

Решительность идти навстречу невзгодам и перебороть их всех.

В этот день закончился затянувшийся дождь, и впервые появилось солнце – ближе к вечеру, слабое, но все же пробившееся сквозь серую завесу. Идя, держась за руки, по мокрому тротуару, перешагивая лужи, мы видели радугу, и я вновь вспомнила тот самый день, когда мы с Антоном гуляли после дождя. А через пару кварталов должен был появиться тот самый сквер, где высилась статуя Аполлона.

– Напоминает тот день, – вдруг сказал Антон, как и я, глядя в небо. Он крепко, не отпуская, держал меня за руку.

– Напоминает, – согласилась я.

Меня тоже посетило странное чувство дежавю. Тогда мне казалось, что у нас все только начинается. И впереди ждет что-то большое и светлое, как солнце и радуга после ливня. И тот внезапный поцелуй в лифте… И почему я тогда смеялась, как дурочка?

– Что ты загадал тогда? – спросила я вдруг. – Там, у статуи?

Антон только загадочно улыбнулся.

– А ты?

– Говори первый.

– Я хотел стать известным, – признался он.

– А я хотела любви, – ответила я тихо.

– Я тоже ее хотел, но не мог этого понять, – Антон улыбнулся мне, и я в который раз поняла, что у него – самая красивая улыбка в мире.

Самые светлые улыбки у тех, кто знает, что такое тьма, какой бы она ни была, какую бы форму ни принимала: боли, одиночества, страха…

Тогда мне казалось, будто бы и он просил любви. Но нет – Тропинин был верен своему призванию. И меня это не обижало. Любовь у него уже есть, и я никуда от него не денусь, а признание ему, музыканту, необходимо.

Мы дошли до Аполлона и, не сговариваясь, решили вновь загадать желания. Одновременно коснулись холодного влажного камня статуи.

Я прикрыла ресницы.

«Пусть Антона станет известным, – подумала я. – Он – достоин».

– Загадал? – спросила я первой. А вместо ответа он наклонился и поцеловал меня.

Вечером с неба ушли и тучи. Предсумеречные лучи заходящего солнца подсвечивали здания и верхушки деревьев оранжевым теплым светом. А Антон и я, не чувствуя усталости, гуляли по высыхающим дорожкам.

Ночью мы тоже были вместе. Нет, между нами ничего не произошло – просто жаль было расставаться даже на минуту. Сначала я хотела позвать Тропинина к себе, но он сказал, что отец уехал и квартира пуста.

– Не подумай, что это намек, – даже как-то сурово сказал он, открывая дверь и пропуская меня первой – как настоящий джентльмен. – Но у тебя слишком шумно и много отвлекающих факторов, – явно имел он в виду моих буйных родственников и их гостей.

– Все что могла, я уже о тебе подумала, – излишне жизнерадостно объявила я ему, проходя в прихожую. Тотчас зажегся свет.

– А если я заманил тебя к себе, малышка? – вдруг широко улыбнулся Антон, захлопнув входную дверь и прижав меня к стене. – И сейчас сделаю что-нибудь… Плохое. – Он замолчал, явно давая возможность разыграться моей фантазии.

– Сделай, – насмешливо согласилась я, и Антон легко, почти невесомо несколько раз поцеловал меня в шею, заставляя меня откинуть голову назад.