– У тебя в голове есть особый винтик. Как открутится – начинаешь творить веселье, – пояснила с полным ртом Нинка. – Чего только твой цыганский номер в зоопарке стоит. Жизнь в вашей семье нормальным не сделает, – покрутила она сразу двумя пальцами у виска.

– Ну, спасибо, – в шутку надулась я.

– Пофалуфта, – прошамкала мне в ответ Ниночка. – Я теперь тоже макаруны хочу.

* * *

Те, кого Журавль ласково назвала Леночкой и Дашенькой, а позже нарекла гнидами, громко и настойчиво цокая каблуками, вышли из кафе «Старый парк» и направились к припаркованной неподалеку типично женской маленькой машинке ярко-оранжевого цвета.

– Кошмар, – откинула со лба прядь длинных белых волос девушка-вегетарианка. – Что за подружка у Журавль? Ты видела, да, видела? Сидела и ела мясо! Мя-со! Отвратительно!

– Видела, – отвечала брюнетка. Мясо и она есть любила – особенно шашлыки, но предпочитала об этом не распространяться. – И мейка на ней никакого не было. Она странная… Предпочесть макарунам какой-то «Наполеон». Лен, а ты слышала их разговор до того, как мы подошли? – поспешно перевела она тему и причем на волнующую. – Это же бомба!

– О Лесковой? Слышала, конечно, не глухая, – отвечала раздраженно блондинка, отключая сигнализацию в автомобиле. – Даша, получается, слухи про Лескову и Журавль – это правда? – спросила она почти с восторгом. – О, май гад!

Девушки совсем не так все поняли, а что не поняли – дофантазировали.

– Наверное, – первой уселась в машину брюнетка. – Получается, Лескова и Журавль были вместе, потом расстались…

Тут она захихикала, прижав кончики пальцев к ярко накрашенным губам.

– Журавль нашла эту девчонку, – продолжила Лена. Восторг в ее голосе только усиливался. – Но Лескова не хочет отпускать ее? Да уж, Лескова – та еще стерва. Я тут на днях слышала, раньше Лескова долго встречалась с одним крутым боем. А после кинула ради… Знаешь кого?!

– Ради кого? – подалась от любопытства ближе к блондинке ее подруга. – Ради Журавля?!

– Да нет же! Ради его брата-близнеца! – торжественно выдала Лена. – А потом стала встречаться с его братом и Журавлем!

– Обалдеть! Всегда знала, что Лескова – та еще змея. Кстати, помнишь, у нее тоже брат был? – вдруг вспомнилось Даше.

– Помню, но не в моем вкусе – худой и длинноволосый, – поморщилась, как от лимона, светловолосая Лена. – Фу.

– А мне нравился, – мечтательно улыбнулась Даша. – Он такой хорошенький и гала-а-антный, – протянула она, вспоминая родственника Лесковой, которого видела пару раз несколько лет назад. Хоть они с Алиной и были похожи, но отличались, как небо и земля. – Куда только пропал?

– Сестренка со свету сжила, – хихикнула Лена. – Все соки выпила.

– С ним встречалась подружка Алины. Давно еще, – вспомнила брюнетка дела минувших дней. – Дочка Ивановых.

– Каких Ивановых? – не сразу поняла ее подруга.

– У которых сеть ювелирных магазинов и бутики меховые, каких еще, – закатила глаза Лена.

– А, Ольга! Я видела ее пару месяцев назад! – оживилась брюнетка. – В Ницце. С ребенком. Мы перебросились парой слов.

– Что за ребенок? Нагуляла? – пожирала подружку глазами любопытная Лена, забыв включить зажигание.

– Откуда мне знать? Иванова села в машину – куда-то торопилась, но кто в ней был, понятия не имею. Может, и мужик.

– А вдруг брат Лесковой? Женились и свалили подальше?

– Жаль, если так, – вздохнула Даша, которой родственник Алины все-таки нравился.

Хоть у нее и было много молодых людей, но Арин запомнился ей тем, что однажды около клуба вступился за нее перед неприятными парнями, посадил к себе на машину и подвез домой.

– Знаешь, что я подумала? – вдруг задумчиво сказала блондинка, закусив пухлую губу. – Журавль и Лескова, как ни крути, знают толк в моде… И они далеко не тупые… А если это станет новой фишкой?! – вдруг возопила она на весь салон.

– Что именно? – вытаращилась на нее Даша.

Лена вновь закатила умело накрашенные глаза.

– Ну как ты не понимаешь, дурочка! Отношения!

– Какие?! – едва не подпрыгнула от громкого голоса подруги Даша.

– О май гад, что ты за идиотка! Чисто женские отношения! Между двумя девочками! Розовые, как твои новые туфли!

– Что-о-о?!

– Лескова и Журавль просто так ничего не делают. Эти две стервы всегда знают, что в тренде, всегда в хэдлайнерах. Думаешь, они просто так друг на друга запали? Ха, конечно! Все отлично знают, что у них с ориентацией все полный порядок. Да они просто в курсе всех тенденций! Знают, какие роли играть. Но ничего, – пообещала блондинка и подмигнула подруге, – теперь и мы с тобой прошаренные! Знаем, что делать.

Темноволосая Даша в ответ только хихикнула – какой дурак откажется быть в тренде?

– Подвинем Лескову с Журавлем, – расправила девушка плечи. – Им пора скатиться с пьедестала.

– Сегодня и начнем, – согласилась ее подруга.

Оранжевая машина тронулась с места и вскоре скрылась за деревьями.

* * *

Свою трапезу Нинка заканчивала в почти хорошем настроении.

– Ты прямо-таки как мужик, – пошутила я, видя с какой довольной миной подруга доедает кусок черничного пирога – макаруны ей категорически не понравились. – Поела – и довольна жизнью.

– Если бы я была мужиком, – мечтательно вздохнула Нинка. – Сколько бы возможностей… Тысяча угрюмых орков, я бы так повеселилась! – воскликнула она с азартом, взмахнув десертной ложечкой.

– Можно подумать, сейчас ты веселишься мало, – заметила я.

– Мужикам живется легче, – уверенно заявила Журавль, закидывая ногу на ногу, и проходящий мимо молодой мужчина невольно засмотрелся на вырез юбки. – И куда приятнее быть донжуаном-соблазнителем, чем девицей легкого поведения. Ненавижу гендерные стереотипы, – буркнула она.

– И каким бы ты была мужиком? – с интересом, граничащим с сарказмом, спросила я.

– Невероятным, конечно, – усмехнулась Нинка. – Опасным блондинчиком.

– Как Кей? – невинным тоном поинтересовалась я.

– Не таким опасным, – по-змеиному улыбнулась Журавль. – Его опасность граничит с откровенным дебилизмом. Раздвоение личности – это сильно, – никак не могла она воспринимать моего парня как единое целое. Тихий одногруппник в очках никак не вязался в ее мозге с образом яркой рок-звезды. – Но я была бы крутым мужиком. С собственным гаремом, байком и набила бы тату на рукавах, – страдала подруга от того, что глава семейства Журавль запретил делать своим отпрыскам проколы и татуировки на теле, грозя за сию провинность лишить финансовой поддержки. Ирка, старшая сестра Нины, по ранней молодости указа отца ослушалась и проколола пупок. От дяди Вити это не укрылось, и он взъелся настолько, что не давал Ирке денег даже на проезд, пока та от пирсинга не избавилась. Нинка же любила деньги куда больше, чем гипотетические тату.

– А, по-моему, ты бы больше была похожа на Келлу, – еще более невинным тоном сказала я, едва сдерживая смех. – Он тоже опасный. И дерзкий, да?

– Не говори об этой падали, – мигом помрачнела Журавль, и кулак ее непроизвольно сжался. – У Рыла есть только одна опасность – еще немного и он станет свиньей. Хрю, мать его, – добавила она в сердцах и поведала мне воистину эпичную историю о том, что произошло в отеле.

– И, главнее, отвертку мою, урод, забрал, – возмущалась она искренне. – Собирает, гоблин поганый, все, что плохо лежит. Философия нищеброда в действии, – заключительным аккордом фыркнула она, когда мы уже, расплатившись, вставали со своих мест.

– Он в душе аристократ, – улыбнулась я, каким-то неуловимым образом чувствуя, что что-то в душе подруги изменилось – она стала говорить о Ефиме вслух. И, хоть Ниночка обзывала его так, что порою у меня краснели уши, это был неплохой сигнал, ведь раньше подруга предпочитала молчать.

– И вообще, если бы не было революции, это место вполне могло принадлежать ему, – продолжала я, внимательно следя за ее реакцией. – Антон говорил, что в начале века тут жила какая-то прабабка Келлы.

– В ад его, в самый глубокий котел, вместе с прабабкой и прочей родней, – отмахнулась Ниночка. – Сейчас в цене не голубая кровь, а зеленые денежки. И вообще, подруга, запомни – не говори мне о синильном выродке, если не хочешь, чтобы я тебя задушила. О'кей?

– Хорошо, – примирительно улыбнулась я и вдруг спросила серьезно: – Но ведь ты что-то чувствовала?

Нинка смерила меня долгим тяжелым взглядом. Голубые глаза потемнели и, казалось, в них засверкали искры холодного огня.

– А если и чувствовала, то что, думаешь, это смешно? – ответила она вопросом на вопрос.

– Не думаю, – ответила я честно. – Что смешного в любви?

Удар кулака по столу заставил меня вздрогнуть. На нас оглянулись с соседнего столика.

– Не переходи эту черту, Катя, – сказала Журавль, и голос ее был тих – в противовес стуку. – Я никого не люблю. И больше эту тему мы не поднимаем.

– Договорились, – улыбнулась ей я примирительно, видя, что еще чуть-чуть – и она придет в ярость. – Извини, если обидела.

– Чтобы обидеть Нину Журавль, нужно быть богом обижалова, – впрочем, уже пришла в себя подруга. – А ты на эту роль, Катька, совсем не тянешь. – И она, видимо, в порыве чувств, потянулась ко мне и, засюсюкав, ущипнула за обе щеки, естественно, больно, и я едва отбилась от нее.

О Келле мы больше не говорили, но все-таки то, что в подруге что-то изменилось, казалось мне почти очевидным.

Неподалеку от выхода мы задержались – сначала я увидела симпатичное объявление о наборе на базовые курсы в кулинарную школу «Мистерия вкуса», которая, видимо, находилась при этом же кафе. И мне вдруг безумно захотелось попасть на эти самые курсы, хотя, честно говоря, денег на это у меня не было, а просить у родственников в последнее время становилось все как-то более неловко, и я все чаще задумывалась о небольшой подработке.

А затем я вновь засмотрелась на акварельные картины, среди которых появились несколько новых. Они были чудесными.

– Как красиво, – завороженно глядела я на пейзаж с зимним рассветом, нежный и воздушный.

– Фигня, – лениво отозвалась подруга, которая высокое искусство не очень-то и ценила. – Томас веселее холсты малюет. От одного вашего Чуни уписаться можно. От восторга, – добавила она, хихикнув.

– Это очень здорово написано, – возразила я. – Смотри, как технично! И ничего лишнего, все так гармонично. Эта техника называется, если я правильно поняла, «по-сырому», – вспомнилось мне. – То есть рисуют по предварительно смоченному листу. Поэтому такие мягкие переходы и цвета нежные, почти прозрачные.

– Иногда ты не в курсе элементарного, а иногда знаешь забавные вещи, – хмыкнула Нинка. – Я тебе говорила, что ты странная? Ах, да. Две тысячи раз с лишним.

– Ну, ты посмотри, как здорово! – не слышала я Журавль. – Я бы повесила такую картину у себя дома…

– Правда? – раздался за нашими спинами негромкий глубокий женский голос, навевающий ассоциации с темным бархатом, по которому так приятно проводить открытой ладонью.

Мы обернулись – за нашими спинами стояла высокая темноволосая женщина лет сорока с небольшим, в синем, до колен, платье строгого покроя, которое отлично подчеркивало женственную фигуру. Ажурный белоснежный воротник и скромные украшения то ли из серебра, то ли из белого золота добавляли ее образу изысканности. Мне было всегда интересно сопоставлять картины и их создателей. А эта женщина, по крайней мере, сейчас не была похожа на всех тех художниц, как опытных, так и начинающих, с которыми я имела честь быть знакомой. Подтянутая, стильная, с аурой какого-то легкого спокойствия и уверенности, она была скорее похожа на бизнес-леди, а не на представителя творческой профессии, с их болезненным надрывом в душе и лихорадочным блеском в глазах. Если художники казались мне воздухом, то эта женщина была настоящей представительницей стихии земли.

– Я рада, что мои картины понравились вам, – улыбнулась она тем временем. Слов Нинки брюнетка явно не слышала.

– Очень, – искренне отвечала я. – У вас такие атмосферные работы. Словно в окно смотришь, а не на картину.

– Так это вы их написали? – мигом преобразилась и подруга в ангела и повторила мои недавние слова, чтобы выглядеть умнее. – Чудесно. У вас замечательная техника! «По-сырому», да?

– Верно, это мой любимый прием, хотя я использую не только его. – Вы разбираетесь в живописи? – подняла и без того несколько изогнутую бровь женщина.

– Совсем чуть-чуть, – делано смущенно улыбнулась Ниночка, – просто ее папа, – ткнула она меня в плечо, – художник.

Я недовольно покосилась на подругу. Рассказывать всем и каждому, что я – дочь художника, казалось мне глупым. А вот Журавль любила хвастаться сим фактом. Она упорно продолжала считать мою семью крайне творческой, ехидно обзывая интеллигенцией.

– Его зовут Томас Радов, – продолжала с легкой душой Нинка, строя из себя знатока искусства. – Может быть, слышали?