– Я не понимаю, – говорил Кирилл весело, – зачем? Для чего люди это делают? Нет, ну серьезно? Иногда я боюсь людей. Особенно женщин. Никогда не забуду, как нас позвали выступать в один из клубов в Нью-Йорке. Тогда мы только-только набирали высоту после выпуска первого альбома, о стадионах даже не мечтали. Народу в клуб натолкалось уйма. И куча человек стояли прямо около сцены. Гектор был умнее и отошел подальше, к комбику. А я, как идиот, прыгал у самого края. Пою я «Второй сон», – назвал он, видимо, одну из композиций группы, – и тут чувствую, что кто-то схватил меня за ногу. Опускаю глаза – и вижу, что на моей щиколотке руки. Одна девчонка достала до меня и зачем-то стала лезть в носок!

Мы с Нинкой переглянулись и рассмеялись. А Кирилл продолжал:

– Я не знаю, откуда в ней было столько силы. Она вцепилась в мою ногу и не собиралась отпускать. И потом стала развязывать мне шнурки. Я пытался отцепиться, пихал ее. – Кирилл показал нам это забавное движение, словно пытался стряхнуть что-то с ноги. – Одновременно пел, а она умудрилась развязать шнурки и стала стягивать кроссовок. Как я не упал вместе с гитарой – уму непостижимо. Больше я рядом с краем сцены в клубах не ходил.

– Забавно, – в очередной раз хмыкнула Ниночка, которая сейчас вела себя довольно мило, хоть и не стремилась выглядеть ангелом. Кирилл с интересом глянул на нее и покачал головой.

– Мы тоже так думали, пока на Гекату не напал тот псих с ножом, – отвечал ей Кирилл мягко, но тоном совершенно изменившимся: серьезным.

– У Гектора был шанс стать легендой, – не растерялась Нинка. – А если ты скажешь, что он уже – легенда, это будет банально.

– Не хочу быть банальным в глазах красивой девушки, – подмигнул ей Кирилл и погладил себя по темным волосам. – Легенда – это я.

Губы Ниночки дрогнули в противной улыбке.

– Клоун, – сказала она.

– Шут, – поднял кверху палец Кирилл.

В музее-заповеднике, который некогда был летней загородной усадьбой московских правителей, мы провели несколько удивительных часов. Я с любопытством смотрела по сторонам, фотографировала архитектуру и вообще наслаждалась моментом. Сочетание простора и увядающей осени казалось пленительным. Свое очарование было и у архитектурного ансамбля, сохранившего едва уловимый дух старины: церкви, палаты, остроги, памятники деревянного зодчества – чего только стоит реконструированный деревянный царский дворец! Особенно часто сердце мое забилось около устремленной ввысь, словно белая птица, церкви Вознесения.

Потеряв счет времени, я смотрела на нее, и осенняя легкая, как дуновение ветра, светлая тоска упала на мои плечи, как невесомый кардиган.

Звон колоколов вдалеке согревал душу. И глянцево-синее небо казалось вечным. А воздух был прозрачным и хрупким, как стекло.

Мы прошли сквозь Садовые ворота с многовековыми дубами, которые были свидетелями того, как творилась история, полюбовались панорамными видами на Москву-реку с высокого берега и даже прокатились на теплоходе. Плывя, я смотрела на спокойную гладь, в которой тонуло бесконечное небо, и думала об Антоне. И мысли о нем согревали сердце, хотя руки мои были холодны.

– О чем думаешь? – голос Кирилла вывел меня из задумчивости.

– О том, какой сегодня чудесный день, – честно ответила я. – Человек, которого я люблю, далеко, но здесь мне кажется, что он близко.

– Ты так его любишь? – спросил музыкант.

– Так люблю, – согласилась я, не отрывая взгляд от речной глади. – А почему ты спрашиваешь?

– Мне интересна психология любви, – признался Кирилл, и я перевела на него удивленный взгляд. – Не пойми неправильно. Я могу показаться тебе странным, но… Мне интересно, что чувствуют влюбленные.

Я подняла бровь.

– Ты никогда не влюблялся? – удивилась я.

– Увлечения были. Страсть, желание, привязанность, дружеские чувства, – перечислил Кирилл, сев рядом. – А так, чтобы сама любовь, счастливая и славная… – Он замолчал, отрицательно покачав головой, давая этим бесхитростным жестом понять, что не было.

– Любовь бывает не только счастливой, – возразила я.

– Тогда это не любовь, – твердо сказал Кирилл.

– А что же?

– Один из видов страдания. Если становится совсем скучно и нет проблем, придумываешь себе любовь в несчастливых декорациях. И любишь.

– Глупости, – спокойно сказала я.

Он пожал плечами, и взгляд его внимательных цепких темных глаз переместился с меня на берег, мимо которого мы проплывали.

– Зачем тебе вообще любовь? – спросила спустя почти минуту я.

– Должен попробовать все, – сообщил задумчиво Кезон. – Я в жизни такое пробовал, Катя, что тебе даже говорить об этом не буду. Но то, что доступно другим, я попробовать не могу – любовь. Смешно.

– Может быть, она тебе и не нужна? – предположила я, умиротворенная погодой и красивыми видами, что открывались нам с середины Москвы-реки. Берега, мимо которых мы проплывали, утопали в багряно-желтой опадающей зелени.

– Нужна, – живо возразил Кирилл. Такой тон обычно бывает у мальчиков, которым взбрело в голову, что им жизненно необходимо купить точно такую же машинку, как и у друга в песочнице.

– Нужна – тогда ищи, – легкомысленно посоветовала я, не зная, что эти слова в некоторой степени предрешат и мою судьбу.

– О чем базар ведем? – подошла к нам Журавль, раздобывшая в баре на нижней палубе воду. Она с видом великой мученицы протянула каждому из нас по бутылочке.

– О любви, – ответила я.

– О чем? – фыркнула Нинка. – Как можно говорить о том, чего не существует?

На этом наш разговор о чувствах закончился, не успев толком начаться. И Кирилл вновь смешил нас, рассказывая занятную историю о том, как Визарда не пускали на собственный концерт в Лос-Анджелесе. В какой-то момент, правда, один из парней на палубе как-то слишком внимательно присмотрелся к его лицу, и Кирилл вынужден был поглубже натянуть капюшон на голову, а шарфом, которым он обмотался, закрыть половину лица.

Через час мы вернулись обратно, и Кезон и Нинка с нескрываемым удовольствием ступили на землю. Первого немного укачало в конце пути, а вторая просто хотела быстрее убраться отсюда и агитировала нас за какой-нибудь классный бар.

Если для меня времяпровождение в Коломенском было сродни небольшому чуду, то вот подруга откровенно скучала, плелась следом, то и дело бурча так, что слышала только я, что тут скучно. И вообще, «время, как и деньги, нужно тратить с умом». Единственное, что ее удерживало тут – наличие «Лорда», который сейчас казался совершенно обычным парнем. Она откровенно ему не хамила, не глумилась – только исподтишка, но и ангелом казаться не хотела. Милые улыбки, щебетание и вежливость как в воду канули. Рядом с Кезоном Нинка вела себя почти так же, как и обычно, что показалось мне крайне странным.

Прогулка по Коломенскому ничем необычным не ознаменовалась. Кирилл не делал двусмысленных намеков, не приставал и вообще показал себя с самой хорошей стороны. Мы шли, болтая обо всем на свете, как будто бы и не был он рок-стар с мировой славой. Несмотря на то, что Кирилл не ложился, выглядел он бодрым и даже отдохнувшим. Только глаза были слегка красноватыми, зато голос – веселым, и жесты – уверенными. Он не только говорил сам, но и с охотой слушал нас, и вообще оказался приятным собеседником, с которым было легко общаться, несмотря на то, что Кирилл был звездой.

– Спасибо, что согласились скрасить мне одиночество, – подмигнул нам Кирилл, когда мы возвращались обратно, сидя в его черном микроавтобусе.

– Спасибо тебе, что привез в столь чудесное место, – язвительно сказала подруга.

– Не за что, – отвечал музыкант.

– Я тоже так думаю, – заявила Журавль, заставив Кирилла рассмеяться.

Вежливость – Нинкино все.

– Тяжело жить двойной жизнью? – поинтересовалась почему-то она.

– Я не живу двойной жизнью, – чуть нахмурились темные брови Кирилла. – Я – это я. Мой образ – это мой образ и не более. Я становлюсь Кезоном тогда, когда выхожу на сцену. Во мне реально просыпается кто-то другой, яростный малый. Но как только я смываю грим, я вновь становлюсь самим собой. Только тс-с-с, девчонки, – прижал он указательный палец к губам. – Об этом никто не должен знать.

– За все надо платить, – заявила Нинка.

– Без вопросов, – поднял ладонь в воздух Кирилл. – Что хочешь? Замуж не возьму, – предупредил он. – Я человек честный, а у меня Геката есть.

– Не смею разбивать вашу пару. Мне хватит пропусков за сцену. Вдруг я однажды захочу отомстить твоей принцессе, – задорно сказала Нинка, и Кезон покорно согласился.

До отеля мы доехали без особых происшествий. Кирилл и Нинка болтали, подкалывая друг друга, и удивительно было, как они быстро нашли общий язык. А я смотрела из окна микроавтобуса в синее небо, по которому ветер гонял перья облаков, погрузившись в свои мысли.

Я и не подозревала, какой сюрприз ждет меня по возвращении.

Стоило мне выйти на улицу и сделать десяток шагов, как я увидела вдруг впереди, неподалеку от отеля, знакомую до боли фигуру: спиной ко мне стоял высокий широкоплечий статный молодой человек в кожаной куртке и темных джинсах. Он, подняв голову и засунув руки в карманы, разглядывал вывеску.

– Антон! – позвала я внезапно севшим тихим голосом. И забыв обо всем на свете, не думая, как это выглядит со стороны, сорвалась с места и бросилась к нему.

А он все-таки услышал – а может, почувствовал что-то, – обернулся и подхватил меня на руки.

Хотелось ли мне раньше плакать от счастья?

Я не помнила.

Но знала, что сегодня, сейчас – определенно хотелось.

* * *

– Ты куда?! – заорала Нина, увидев, как подруга вдруг резко рванула вперед.

Но Катя даже не обернулась – скорее всего, банально не слышала ее.

– Явился, – усмехнулась блондинка, поняв, к кому мчится Радова.

Клей – такой клей. Приклеил ее к себе намертво. Не оторвать, не отрезать.

Нинка, привыкшая, что все внимание Кати обычно достается ей, поначалу даже ревновала подругу. Да и белобрысый после его забав не казался Ниночке заслуживающим доверия. Если бы не просьба Кати, она бы наизнанку вывернулась, но ему бы отомстила. Однако подруга просила не вмешиваться, и Нинка, как бы ни хотелось ей открутить беловолосую головушку подлеца, отступила на шаг. При всех своих недостатках и желании командовать другими Журавль понимала – она не имеет права решать за Катю, быть ли ей с Тропининым или нет. Какой бы близкой подругой, почти сестрой та ей ни была.

Рассуждала Нинка просто – если бы кто-то вмешался в ее отношения с кем-либо, она бы не простила. А Катя, хоть и выглядит цветочком – иди и сорви! – на самом деле выкована из тонкого железа. Сказала, что не поедет с Кеем – и не поехала. Зато за те несколько недель, которые они провели в родном городе, так вскружила ему голову, сама того не подозревая, что Нинка решила – блонди уже никакая месть не нужна. Любовь тоже умеет наказывать – во благо, не иначе.

Честно говоря, сначала Нинка даже и не верила, что Катька влюбилась в Тропинина, посмевшего быть звездой. Ей казалось, что это всего лишь фантазии подруги, романтическая чушь, «розовая сгущенка», которой запросто можно быстро объесться, но время шло, а Катя не забывала своего Антона. А самое главное, она стала меняться. Нина не могла этого не заметить и не оценить.

– Это кто? – спросил Кезон, наблюдая с долей веселого сожаления, как Катя подбегает к светловолосому парню, стоящему около отеля, а тот оборачивается, подхватывает ее на руки, кружит осторожно, а после целует, обнимая одной рукой за талию, а вторую запустив в распущенные темные волосы.

– Катькин парень, – пренебрежительно отвечала Журавль. – Начало-о-ось, – брезгливо посетовала она, видя, что целующиеся Антон и Катя не в силах друг друга отпустить, и продолжила:

– У них любовь до гроба и все такое. Так что, – вдруг насмешливо посмотрела она на Кирилла, – тебе с ней не светит.

– А с тобой? – лукаво глянул на нее музыкант.

– А со мной тебя ослепит, парень. Как же все-таки ты отличаешься от того типа, что совершает безумства на сцене, – задумчиво провела указательным пальцем по подбородку Нинка. – Кстати, пока у меня хорошее настроение. Спасибо за вчерашний концерт. Ты был крут – а я редко говорю добрые слова, – сказала серьезно Журавль. – Цени, – панибратски похлопала она Кирилла по плечу.

– Польщен, – улыбнулся тот в ответ. – Что ж, мне пора, спасибо вам с Катей за приятные часы.

Они попрощались, и Нинка, громко цокая каблуками, направилась к отелю, видимо, решив не мешать влюбленным. Кирилл же еще некоторое время смотрел на них, и внимательный взгляд его запоминал каждое движение, каждую деталь: вот они отстранились, пристально глядя в глаза друг друга, и Антон ласково поправляет выбившуюся прядку Катиных волос; вот Катя берет его лицо в ладони, улыбаясь так счастливо, что кажется, будто светится изнутри, и покрывает короткими поцелуями; вот их пальцы переплетаются и прижимаются к груди Антона, в которой – Кирилл был уверен наверняка – его сердце бьется чересчур быстро.