Спальни оказались идентичными и радовали глаз холодного светло-лавандового оттенка стенами, блестящими белыми навесными потолками со светодиодными панелями и встроенными шкафами таких размеров, что, казалось, за раздвижными дверями скрывается еще одна комната. Фотообои нестандартной формы, на которых был изображен ночной мегаполис, картины с яркими абстракциями, светильники и люстры причудливых форм добавляли изюминку.

В гостиной, поделенной визуально на несколько зон, было немного иначе: там главенствовали белые и серые цвета, а контраста добавляли черный и лиловый. Угловой низкий диван стоял напротив стены с огромным экраном и стереосистемой, а между ними пристроился прозрачный столик; прозрачные же стулья стояли около замысловатой стойки бара, за которым около окна располагалась обеденная зона: вновь стол из прозрачного пластика и стулья ему под стать.

Видно было, что дизайнер поработал над помещением, и я какое-то время просто ее рассматривала, особенно засмотревшись на ванную, чьи пол и стены были отделаны натуральным камнем: там, кроме навороченной душевой кабины, были презабавные раковины, а в углу стояло нечто, похожее на лестницу, на «ступенях» там аккуратными стопочками лежали полотенца.

Два дня с Антоном в этом номере – достойная награда за каждую мою томительную минуту ожидания.

В голову вдруг неожиданно закралась мысль, что это будет этакая репетиция нашей жизни вдвоем.

Радуйся, что тут нет плиты, а то бы наваривала кое-кому борщи. Жизнь вдвоем ей подавай… Втроем не хочешь?

Я держала Антона за руку, лежащую на моем колене, и не сводила глаз с любимого лица: уставшего, но такого же красивого. Или же гладила по волосам – их цвет стал еще более естественный, сохраняя при этом благородный пепельный оттенок. Или целовала украдкой, не понимая, что улыбаюсь.

Нинка на все это смотрела со смесью презрительного высокомерия и жалости.

– Посмотришь на тебя, Катька, – сказала она мне, – и хочется создать первую в мире клинику по избавлению от любовной зависимости. А то прям жалко вас, бедолаг, – авторитетно заявила подруга, недобро поглядывая на молчащего Тропинина. У них воцарился напряженный, но все же нейтралитет, что устраивало нас троих. Иногда они, правда, срывались.

– Зато я счастливая, – тепло улыбнулась я подруге и положила голову на плечо Антона, рядом с которым сидела.

– Счастливая и сумасшедшая, – фыркнула подруга. – Ну, обалдеть теперь.

– Скучаешь по Келле? – не вовремя вставил Кей. – Как-никак привороженный. Вдруг страдает парень? – вкрадчивым тоном спросил он.

Журавль одарила его взглядом, которым, в лучшем случае, удостаивались крысы:

– Десять баллов, Белоснежка. Твои сказочные шутки на грани фантастики. В какую сторону и чем мне смеяться?! – театрально всплеснула она руками.

– В любую, кроме моей, – отвечал парень спокойно. – Я восприимчив к бактериям. А чем… – Тут он замолчал и весьма язвительно отвечал: – Обычно смеются ртом. Но если ты умеешь делать это другим местом, сходи на шоу талантов. Вдруг оценят? – и он погладил меня по лицу, положив на щеку ладонь.

– Твой труп судмедэксперты оценят, – мрачно выдала подруга. – Я тебе кадык вырву, если не заткнешься, мышка.

– Хватит, – возмутилась я. – Вы же не дети! Антон, – укоризненно посмотрела я на Тропинина, – пожалуйста, не провоцируй Нину. И ты, Нин, – перевела я взгляд на Журавля, – не реагируй так.

– Он меня оскорбляет! – возмутилась блондинка.

– Я тебя не оскорблял, – возразил Антон. – Ты сама себя оскорбила. План с приворотом – блеск, – он даже лениво похлопал в ладони.

– Зато я не играла с чувствами, – вздернула подбородок Нинка. – Весело было, актер? Или ты раздвоением личности страдаешь, болезный?

– Не страдаю.

– Точно, Тропка, ты как «Киндер сюрприз», два в одном, – расхохоталась она, придя в непонятный восторг от своего сравнения. – Сверху шоколад, а внутри гремящая дебильная игрушка. Или там три в одном? – попыталась вспомнить она рекламный лозунг. – Точно! Сюрприз забыла!

Антон, кажется, рассердился – он очень не любил упоминаний о том, что поначалу лишь играл, и даже выражение его лица вдруг стало холодно-отстраненным.

– Замолчите! – вскочив, проорала я, и эти двое, слава богу, заткнулись и в пререкания не вступали.

Быть может, подруга действительно была права.

Когда я подходила к прихожей, улыбаясь своим счастливым мыслям, то совершенно случайно услышала разговор Нины и Антона, которые думали, видимо, что я все еще в ванной комнате.

– Ты, слушай меня внимательно, – сказала Нинка Антону приглушенным голосом, не злым, а уверенным в своей правоте, – ты же знаешь, что с тобой будет, если сделаешь что-нибудь не так?

– Знаю, – спокойно ответил тот. – Можешь не волноваться.

– Я не могу не волноваться, Тропинин, – огрызнулась подруга. – Она же еще дурочка, а ты умеешь выворачивать душу наизнанку. И вместо того, чтобы плюнуть, вываливаешь туда помои. Имей в виду, блондин, обидишь Катю – будешь иметь дело со мной. Сейчас я к тебе добра, потому что она рядом с тобой счастлива, – с сожалением констатировала Журавль.

– А теперь послушай меня ты, Демоница, – ответил Антон. – Не придумывай ерунду. Для тебя это пустой звук, но твою подругу я люблю. И сделаю счастливой.

– Почему ты решил, что для меня это пустой звук? – фыркнула Журавль рассерженно. – Я поверю на слово, что ты сделаешь Катю счастливой. Но не говори того, чего не знаешь. Я не тот человек, который будет счастлив в любви, – добавила она. – Поэтому для меня любовь – сумасшествие.

– Буду откровенен, раз на то пошло, – неожиданно произнес с затаенной горечью Антон. – Ты никогда не думала, что сама виновата, раз несчастливая в любви? У тебя был неплохой шанс с Келлой. Но ты предала его.

– Замолчи, – приказала ему Нинка, голос которой стал звонким от ярости. Но тот не внял ее указанию.

– Предала не тем, что притворялась влюбленной из-за наследства, – был в курсе всей истории Антон. – Ты предала его своей гордостью. А он о тебе помнит. Ненавидит, но помнит. Я вижу.

– Я. Сказала. Замолчи. Закрой свой грязный рот! – крикнула подруга. – Беспокойся не обо мне, мальчик, а о том, чтобы твою девочку не перехватил другой.

На этом их странному разговору, который перерастал в ссору, я решила помешать и с улыбкой вошла в ярко освещенную прихожую. Между Антоном и Нинкой летали молнии.

– Я оставила вас всего на пару минут вместе, но мне кажется, вы готовы подраться, – укоризненно сказала я. – Что случилось?

– Ничего, – хором ответили они и злобно друг на друга посмотрели, заставив меня улыбнуться.

– Вы прямо как брат и сестра, – объявила я весело. – Оба высокие, светлоглазые, светловолосые и злые.

Антон усмехнулся, Ниночка закатила глаза.

– И я вас прошу, – твердо сказала я. – Если вы уважаете меня, не ругайтесь.

– Наш малыш просто злится, что в свое время не смог поиграть со мной, – пропела Журавль.

– Да я счастлив, что с тобой не связался, – устало отвечал Тропинин.

– Вы глухие или тупые? – перевела я с одного на вторую сердитый взгляд. – Я же просила вас прекратить.

– А мы и не начинали, – заявила Ниночка и неожиданно потрепала Кейтона по волосам. – Теперь он мне как младший братик, да, Антошка?

– Я старше, – мрачно заявил он.

– Раз старше, неси мой чемодан, – не растерялась подруга. – Сестренка слаба и руки ее немощны, – воздела она к потолку запястья.

Антон действительно понес ее чемодан – я настояла на том, чтобы проводить подругу к машине Матвея, который уже ждал Нину.

Перед тем, как сесть в автомобиль, Журавль обняла меня, больно похлопав по спине.

– Устрой в этом притоне дурновкусия безнравственность, – шепнула она мне со смешком.

– Что-что? – не сразу поняла я.

– Уложи его на лопатки, – зашептала горячо подруга на ухо, и из-за ее дыхания стало щекотно. – Удобный момент, малышка. А потом мне все расскажешь, – Ниночка захихикала.

– Слушай, – подняла я на нее тяжелый взгляд, – езжай, а?

– Никакой благодарности! – объявила Нинка, щелкнула меня по носу и скрылась в салоне автомобиля, успев ненароком показать средний палец Антону, делая вид, что поправляет несуществующие очки.

– Как ты с ней общаешься? – спросил задумчиво он, положив мне руку на плечо.

– Ты плохо знаешь ее, – вздохнула я, прижавшись к Антону. – Она лишь кажется такой… М-м-м, противной и эгоистичной, привыкшей, чтобы все было так, как хочет она. Да, Нина совершает ошибки, но в душе она хороший человек. Где-то глубоко в душе, – уточнила я и добавила:

– Дружба – это всегда компромисс.

– А любовь? – спросил Антон.

– А любовь не имеет условий. Она просто есть, – уверенно произнесла я. И, кажется, Антону понравился мой ответ.

Мы отправились гулять по ярко освещенным глянцевым улицам, переплетя пальцы. Теперь я уже не замечала улиц, домов, людей, а, как завороженная, видела, слышала и чувствовала только Антона. Мы шли сквозь толпу, разговаривая и целуясь, не замечая усилившегося ветра и чуть накрапывающего изредка дождя. Через часа два мы оказались на кажущемся пустынным Тверском бульваре, и я, как девчонка, смеясь, шагала по бордюру, а Антон держал меня за кончики пальцев.

Мы не чувствовали холода – чувство любви все перебило.

В какой-то момент мы оказались на лавочке, и нас так тянуло друг ко другу, что сопротивляться было преступлением против чувств.

– Ты меня с ума сводишь, – прошептал Антон, запуская пальцы в мои волосы.

– Взаимно, – тихо сказала я и положила голову ему на грудь. Сейчас, рядом с ним, я чувствовала себя цельной. Как будто бы вернула то, что потеряла однажды, и эта цельность делала меня счастливой.

Когда все же дождь хлынул, Антон, не растерявшись, завел меня в одно из кафе поблизости, название которого я даже не запомнила. Мы сидели в углу затемненного заведения, в котором играла приятная живая музыка, пили крепкий ароматный глинтвейн и вновь целовались, целовались, целовались…

Пару раз мы были где-то на грани приличия, и губы горели, и ладони – от прикосновений, и внутри разгоралось нежное пламя, пока еще едва заметное, голубоватое, и в этом пламени отражались звезды.

Настоящее романтическое безумие.

Дыхание становилось тяжелее, объятия – откровеннее, а ощущения – острее. Но все это мне безумно нравилось, и чуть ниже солнечного сплетения зарождалось белое солнце – его лучи скользили по телу и четко били по нервным окончаниям, метко стреляли по самым чувствительным точкам.

В какой-то момент, когда я откинула голову назад, разрешая целовать себя в шею, Антон вдруг остановился, нехотя убрав руки, и даже отодвинулся слегка.

Не смей! Я требую продолжения банкета! У бабочек истерика!

– Стоп, – произнес он тихо и мою руку со своего пояса тоже убрал. Глаза у него были совершенно пьяными, но он держал себя под контролем. – Катя, стоп. Сейчас не прекратишь – не остановлюсь.

– Вот оно что, – лукаво глянула я на Тропинина и вдруг засмеялась, прикрыв ладонями лицо. Отчего-то мне стало смешно. У нас все не как у людей.

– Ты опять смеешься, – укоризненно произнес Антон, видимо, вспомнив наш первый поцелуй.

– Прости, – выдохнула я. – Просто у тебя взгляд такой разочарованный. Как у собачки.

И я опять засмеялась, не в силах сдержаться. Тропинин мне сейчас, и правда, напоминал песика, которую обделил лаской любимый хозяин.

Парень вздохнул, видимо, решив, что я немного не в себе, и подозвал официанта, попросив принести холодной воды и виски.

С горя пить сейчас начнет! Хорошо, хоть не бутылку заказал, а стакан!

– А я хочу еще глинтвейн, – заявила я. Антон удивленно посмотрел на меня.

– Думаешь, ты один расстроен? – подмигнула ему я, чувствуя себя не только весело, но и уверенно. – Я тоже залью с тобой горе, зайка.

– Какое горе? – не понял Тропинин, и я взъерошила ему волосы.

– У нас с тобой одно горе на двоих, – теперь я, поиграв бровями, ущипнула его за щеку. Он был такой миленький, что просто хотелось затискать его. Как плюшевого зайку.

– Может быть, лучше вино, а не глинтвейн? – спросил Антон.

– А ты понимаешь в винах? Ты, как-никак, золотая молодежь, – в шутку поддела я его. Да что за реакция-то странная такая? Может быть, из-за глинтвейна? Как-никак, алкоголь, а он не только согревает.

Антон недовольно посмотрел на меня и поморщился.

– Не понимаю, – он открыл меню в серебристой коже и уставился на предлагаемые вина.

А я, демонстративно глядя в сторону, положила руку ему на колено. И два пальца зашагали по плотной джинсовой ткани вверх.

– Катя! – воскликнул Антон, ловя мою руку за запястье. – Что с тобой?

– Любовь голову вскружила, – честно призналась я. Мои щеки горели.

Он коснулся моего запястья губами, принюхавшись к тыльной стороне.