– Дочь, ты чего? Не проснулась ещё?

Тарелка была пуста, Алина так и не поняла, что съела. Но узнать это ей всё же удалось, когда мама положила себе добавку: кашу из пшённых хлопьев с тыквой и яблоком, яйцо, поджаренное на хлебе с ломтиком помидора, и творог с изюмом. Похоже, Алина пока съела только творог, потому что мама норовила подсунуть ей кашу и яйцо на хрустящем тосте.

– Мам, спасибо, мне уже хватит. Всё супер-вкусно, как всегда.

Мама укоризненно цокнула языком – мол, опять доча плохо покушала; Алина благодарно чмокнула её в пухлую щёку. Она сознательно усвоила эту подчёркнуто ласковую манеру обращения с матерью. Время шло, приходило понимание: с мамой надо помягче, маму надо беречь. Не ехидничать, не придираться, не доводить до слёз, убрав раз и навсегда своё жало при разговоре с ней. Какой бы холодной и беспощадной язвой Алина ни была, с мамой нельзя так. Пары раз, когда у той «забарахлило» сердце, Алине хватило, чтобы всерьёз испугаться.

Осенённая идеей, она метнулась к компьютеру и отправила сообщение:

«Валя, а кто говорит, что я зову тебя на романтическое свидание? Любимый человек? Отлично, я за тебя рада. Но это никак не мешает нам увидеться. – Она нашла на карте 2GIS магазин Валентины, обратила внимание на часы работы. – Если сегодня не можешь, давай завтра в 8 вечера я подъеду к магазину. У меня к тебе есть парочка вопросов, которые лучше задать при личной встрече».

Ответ ей удалось прочесть только в одиннадцать утра, во время небольшого перерыва в работе.

«Хорошо, давай завтра. Только не в 8, вечер у меня занят. А в обеденный перерыв с 12.30 до 13.30 я, пожалуй, смогу ответить на твои вопросы».

Вода из пригоршни окатила лицо Алины, капельки повисли на бровях. Глядя своему отражению в зеркале в глаза, она проговорила:

– Ну что ж, Алина Максимовна, у тебя на всё про всё – один час. С полпервого до полвторого.

Завтрашнего дня она ждала, как блинчика со сковородки. Хоть она и освободила названный временной промежуток от дел, Аксентьев чуть всё не испортил своим звонком. Но Алина ответила твёрдо:

– Виктор Анатольич, извини. Смогу только после двух подъехать.

И вот она на своём подержанном (но никто об этом факте не знал) «ламборгини» припарковалась у магазина. На двери висела обескураживающая табличка «обед». «Неужели продинамила?» – ёкнуло готовое раздосадованно взвыть нутро. Но рядом раздался голос, за один звук которого Алина отдала бы всё на свете:

– Здравствуйте... То есть, привет.

Валентина, в винно-красном пальто и ажурном чёрном палантине, заколотом брошью-розочкой, ждала её снаружи. Уже не служебно-вежливая улыбка приподнимала уголки её губ, а сдержанно-загадочная, мягкая, под стать осеннему солнцу. Денёк выдался ясный и тёплый, листья с шорохом осыпались на тротуар с каждым лёгким порывом ветра.

– Так вот, значит, кто скрывался за ником «А.А». – Валентина поправила на плече ремешок сумочки, подтянула сползающий с волос палантин. – Мне кажется, я тебя помню... Ты ведь Алина Аверьянова, да?

– Она самая, – двинула бровью та, пытаясь припомнить, как и когда их пути могли пересечься ранее.

– Просто одна моя подруга училась на курсах в центре «Европа» и очень мне его хвалила, – объяснила Валентина, приветливо поблёскивая светло-серыми, как вербные пуховки, глазами на ярком дневном солнце. – Я недавно заходила туда и видела твой портрет на стене в вестибюле. У меня хорошая память на лица.

– А в связи с чем заходила? – Алина галантно открыла перед ней дверцу машины, приглашая сесть.

– Да мне бы английский надо подучить...

– Ну, тогда ты зашла по адресу.

Через двадцать минут они шли вдоль пруда с утками в любимом парке Алины, беседуя о цветах в общем и о кактусах в частности. Оказалось, что Валентина тоже их разводила – не зря в её блоге Алине попалось изображение этого цветущего ёжика растительного мира.

– Ох, я совсем забыла, – спохватилась Валентина. – Что за вопросы у тебя были ко мне?

«Вопросы», честно признаться, были приманкой, поводом для встречи. И первый из них Алина задала сразу же:

– Скажи, почему я так сладко засыпаю, побеседовав с тобой в комментариях или личных сообщениях? Или даже просто почитав на сон грядущий твой блог? Какая бы зверская бессонница меня ни мучила – вырубаюсь и всё тут. Что в тебе есть «этакого»? Ты – колдунья, что ли? Не пойму...

– Может, немножечко и колдунья, – улыбнулась Валентина, и Алина отчётливо ощутила на сердце нежное прикосновение вербы. – Но совсем немножко. Мне просто очень хотелось тебе помочь.

– Даже несмотря на все мои безобразия? – усмехнулась Алина.

– Ну, ты ведь никого не оскорбляла, а пристрастие к полемике и спорам ещё не вошло в перечень уголовно наказуемых деяний. – И Валентина слегка зябко повела плечами, поправляя палантин. Она с чуть приметной улыбкой Моны Лизы наблюдала за утками, и её глаза ласково искрились.

– Ну, если ты немножечко колдунья, то, наверно, знаешь, что у меня в кармане, – загадочно двинула бровью Алина.

– Не поверишь – понятия не имею! – рассмеялась Валентина.

– Зато я кое-что о тебе знаю, так как очень внимательно читала твой блог и твои ответы на комментарии. Ты играешь в шахматы. – И Алина извлекла на свет божий карманную доску с плоскими фигурками на магнитиках. – Может, партию?

– Ты вызвала меня в обеденный перерыв, чтобы сыграть со мной в шахматы? – разразилась Валентина нежно-серебристыми раскатами озорного смеха.

– А почему бы нет? Ведь это не романтическое свидание. – Алина присела на скамейку и развернула доску.

– А давай, – неожиданно согласилась Валентина, садясь напротив.

Насчёт того, что их встреча – не романтическое свидание, Алина всё-таки слукавила. Но это было самое странное свидание в её жизни: они сидели, как два пожилых дяденьки-шахматиста, которые обычно играют в парках или во дворе на свежем воздухе, и увлечённо передвигали фигуры. Чего она только не делала с девушками на свиданиях! И верхом каталась, и воздушных змеев запускала, разве что в космос не летала... Но в шахматы ей довелось играть впервые. В них Алина была не слишком сильна, а потому быстро продулась, хоть и сопротивлялась, как могла, и старалась подольше думать над ходами. Обеденный перерыв тем временем безжалостно истекал.

– Ну что ж, спасибо тебе за интересную прогулку, но мне пора на работу, – с улыбкой сказала Валентина. – Было очень приятно пообщаться.

Когда они шли по тропинке к машине, им встретился мужчина с азиатской овчаркой. Огромная лохматая псина вдруг рванулась на поводке и басовито залаяла на Валентину. Та вздрогнула и испуганно отпрянула, а Алина, заслонив её плечом, вперила в зверюгу свой «фирменный» (или, скорее, отцовский) взгляд. Её верхняя губа приподнялась, по-звериному обнажая ровные, отбеленные у стоматолога зубы. Алина не издала ни звука, но пёс вдруг поджал хвост и трусливо прильнул к ногам хозяина.

– Ну что, понял, кто тут вожак? – хмыкнула Алина.

Хозяин уже призвал собаку к порядку, и они пошли дальше.

– Ух! – поёжилась Валентина. – Ну и зверь! Морда, как у медведя. – И добавила чуть лукаво: – А с тобой, оказывается, опасно встречаться на узенькой тропинке!

– Да, чревато, – сказала Алина без улыбки, но тут же постаралась смягчить жёсткое (опять же отцовское) выражение на лице. – Но только не для тебя, Валя.

Валентина, как и Лада, тоже уклонялась от конфликтов, но при этом бесхребетной не казалась. Когда Алину угораздило по привычке отпустить рискованную шуточку, Валентина посмотрела на неё мягко, но пристально и испытующе-внимательно, со своей лёгкой улыбкой Моны Лизы, и та вдруг ощутила себя идиоткой – настолько глупыми и неуместными показались её собственные слова под этим загадочно-мудрым взглядом. Так, наверное, божество смотрит на людей – своих неразумных детей, когда они в очередной раз набедокурят. Её сердце трепыхалось, словно зажатое в мягкой ладошке Валентины. Она стояла безоружная, беззубая, без своего ядовитого жала – и влюблённая до соплей и слёз. Она почти ничего не знала о Валентине и, вместе с тем, как будто была знакома с ней сто лет. И дело здесь было не в фактах биографии, они ей не требовались, чтобы чувствовать: перед ней – Женщина, та самая Леди, перед которой она готова преклонить колени. А может, к чёрту иерархию, эту модель «вожак – стая»? Может, любовь – это не взгляд снизу вверх, а когда душа говорит с душой на равных?

Алина ещё ни по ком так не скучала в своей жизни. Разлука, даже временная, темнела огромным холодным океаном, беспросветно отделявшим её от Валентины; тоска выкручивала её внутренности, как в центрифуге, выматывала до стиснутых зубов, до стона, а зов влечения дырявил ей сердце своим настойчивым обстрелом. Её рука сама тянулась к клавиатуре или телефону, чтобы написать: «Привет, Валя. Как ты?»

«Ну и накрыло же меня», – поражалась Алина величию и мощи этой волны цунами. Тайфун... Нет, горная лавина. «Оно» тащило, волокло с собой, закатывало в снежный ком, и невозможно было ни остановиться, ни отдышаться и разумно взглянуть на вещи. В этом бурном потоке не было места трезвому расчёту, анализу и критике.

«Это» творилось с ней, похоже, впервые в жизни. Всё, что было до – даже Лада – детские игры, пародия на чувства, жалкое подобие отношений. Мысли водили хороводы вокруг Валентины, и ей лишь огромным усилием воли удавалось входить в деловую колею, но когда она всё-таки переключалась, работа просто пёрла. Такого адреналинового кайфа она не испытывала даже на горных лыжах и сноуборде. Бешеная скорость, щекочущая лезвием бритвы опасность, риск, ветер в ушах и упругая струя обжигающего воздуха в лёгких – ничто по сравнению с этим мощным дыханием, которое открывалось в её груди сейчас. Это и была жизнь на максимальных оборотах, когда дышалось вот так. Прежде она вяло плелась по тропинке своей судьбы, а сейчас будто села на крутой и могучий байк и помчалась по широкой трассе. Хотелось рычать, притопывать и жадно ловить этот поток энергии, щедро хлынувший на неё Ниагарским водопадом. Хотелось... нет, не писать стихи, хотя это было тоже своего рода вдохновение. Зрело желание затеять что-нибудь масштабное, развернуться так, как она ни разу раньше не осмеливалась. Если не превзойти отца, то хотя бы наступить ему на пятки. И теперь Алина была уверена, что у неё достанет на это и смелости, и ума, и сил. Сейчас она жалела, что избавилась от некоторых отраслей своего бизнеса, но тогда был тяжёлый период, болезнь не позволяла ей вкалывать, как прежде. Но что сделано, то сделано; что отрезано – назад не приставишь. Оставалось только идти вперёд и искать другие пути и возможности, какие-то новые ниши, в которые она могла бы удачно вписаться и закрепиться там. И Алина принялась за дело. Теперь её интересовала сельхозтехника и выпечка хлеба.

Ей очень пригодилась её редкая способность быстро ориентироваться и осваиваться в новых для себя областях – не просто быстро, а молниеносно. А когда она начинала действовать, Вселенная сама ей помогала... а может, и трогательный букетик веточек вербы, маяча где-то за плечом, служил ей незримой музой, путеводной звездой и ангелом-хранителем. Валя прочно ассоциировалась у неё с этим деревом. Встречи были редкими и дружески-целомудренными, но драгоценными и долгожданными; они переписывались, иногда гуляли в парке, пили кофе. Валентина не пускала Алину на свою территорию, оберегая свой дом от вторжения, но Алина не настаивала и не давила на неё. Она понемногу наблюдала, подмечала, думала. И всё крепче влюблялась.

Ей пришлось много помотаться по поездкам – и по стране, и за рубеж. Теперь у неё хватало сил. Пару раз она, правда, простыла в дороге и однажды подцепила грипп, но даже эта хворь прошла мимолётно, не нанеся ей серьёзного вреда. Она занималась параллельно двумя предприятиями, работая порой по двадцать четыре часа в сутки. Мама беспокоилась:

– Алиночка, ты перенапрягаешься... Вымотаешься – сляжешь с обострением! Побереги себя, а?

– Мамуль, не переживай, всё будет хорошо, – неизменно отвечала Алина – так мягко, как только могла. – Обострений больше не будет, вот увидишь.

Однажды зимним вечером тёмно-синяя «мазда» Алины припарковалась у цветочного магазина (решив, что «ламборгини» – чистой воды пижонство и выпендрёж, Алина избавилась от него). Опираясь на дверцу, она вышла на пушистый чистый снег; с тёмного неба сыпались лёгкие, танцующие в свете уличных огней хлопья. Она с улыбкой смотрела, как стройная женщина в короткой светлой шубке и вязаном палантине запирает дверь магазина и возится с рольставнями.

– Такси подано, Валентина Алексеевна. Куда прикажете вас доставить?

Валентина немного вздрогнула от неожиданности и обернулась. Мягкая, вечерне-зимняя, уютная улыбка тронула бежево-розовые губы.

– Привет, Алин... Нет, спасибо, я на своей машине.

Снегопадное пространство между ними сократилось до минимума: Алина, неторопливо поскрипывая шагами по сахаристо искрящемуся покрывалу, подошла к Валентине. Тростью она уже не пользовалась, её походка стала твёрдой и уверенной.