— Тогда вперед за Ксюшкой, — сказал Дмитрий и повернул ключ зажигания. Машина мягко заурчала и легко тронулась с места.


Девочка, как только увидела их, заверещала от восторга и бросилась Дмитрию на шею. Она целовала его глаза, лоб, нос, щеки и приговаривала:

— А я знала, что ты придешь, я знала…

Застигнутый врасплох столь бурным проявлением детской радости, он только улыбался, растерянный, но счастливый.

— Ксюшка, быстро одевайся, а я пока за Сашей схожу, — сказала Катерина.

— Иди-иди, мамочка, со мной дядя Дима останется, — махнула ей рукой дочка.

Катя только покачала головой, а сама подумала, чем же смог подкупить девочку этот молчаливый и всегда серьезный мужчина?

Дмитрий опустил Ксюшку на пол, и она тут же убежала в группу и вернулась, ведя за собой слегка упирающуюся девочку с голубым бантом в волосах.

— Вот! — показала она пальцем на Дмитрия и, повернувшись к девочке, добавила: — Видишь, а ты говорила, что я врушка. Вот мой дядя Дима.

Голубой бант от смущения чуть качнулся, но глаза девочки сощурились, и она спросила:

— А где же собака, которая танцевать умеет?

— На конкурсе танцоров, — невозмутимо ответил Дмитрий. И, обращаясь к Ксении, добавил: — Быстро собирайся, сейчас мама с Сашей придут.

Но Ксюша опять побежала в группу: ей хотелось всем показать своего гостя, о котором она столько рассказывала.

В прихожую, где тесной шеренгой стояли шкафчики с детской одеждой, вышла воспитательница с пачкой рисунков в руке. Она внимательно посмотрела на Дмитрия и спросила:

— Значит, это вы дядя Дима?

Дмитрия стало раздражать столь усиленное внимание, и он ответил несколько резче, чем хотел:

— А в чем проблема?

Женщина спокойно протянула ему верхний листок из пачки:

— Вот это рисунок Ксюши «Моя семья».

Поколебавшись долю секунды, Дмитрий взял листок.

На рисунке были изображены четыре фигуры. Женщина, мужчина, девочка и собака. И все они улыбались. Даже собака. Мужчина одной рукой держал за руку девочку, а в другой виднелся поводок собаки. Короткая стрижка, плотный торс, изображенный в виде прямоугольника, большие ноги, короткая стрижка. Дмитрий узнал себя.

— Я не знаю, как у вас складываются взаимоотношения с мамой Ксении, но девочка считает вас членом своей семьи. Она живой, общительный, талантливый и, как все талантливые дети, очень ранимый ребенок. Вероятно, для нее был большой трагедией разрыв с отцом. Поэтому… — Женщина запнулась, но тут же продолжила, глядя ему в глаза: — Будьте, пожалуйста, осторожны с девочкой. И даже если у вас не сложатся отношения с Катериной Александровной, пожалуйста, оставайтесь для Ксении другом хотя бы еще некоторое время. Ей это очень нужно.

Воспитательница ушла, а через секунду в раздевалку вбежала Ксюша. С разбегу она споткнулась на ровном месте, упала, тут же вскочила, привычным движением потерла коленку и села на банкетку рядом со своим шкафчиком, на котором было изображено ярко-зеленое яблоко. Она открыла дверцу, вытащила свои вещички и, вытянув оранжевые колготки, стала их медленно-медленно натягивать.

— Ксения, — поторопил ее Дмитрий, — даю тебе не больше пяти минут. Я жду в машине, если тебя через пять минут не будет — мы уезжаем. Дорогу домой ты знаешь.

Ксюша посмотрела на него с испугом. Дядя Дима явно не шутил.

— Я сейчас, сейчас, — заторопилась девочка, запрыгав на одной ножке, стараясь попасть ногой куда надо, — только подождите.

Дмитрий, чтобы скрыть улыбку, отвернулся и вышел. Навстречу ему шла Катерина и держала за руку мальчика.

— Здрасте! — обрадовался Санька.

— Привет, — поздоровался с ним Дмитрий, — пойдемте в машину, там Ксению подождем.

Катя удивилась, но возражать не стала. Она была уверена, что Дмитрий все рассчитал верно, а Ксюшке подчас так не хватало строгости.

Когда они уже подходили к выходу, их догнала Ксения. Катя невольно рассмеялась: болоньевые штанишки надеты были задом наперед так, что на животе образовался пузырь с карманом слева, куртка была нараспашку, а рукавички на резинке и шапочка с помпоном волочились по полу — девочка так боялась опоздать, что не стала их надевать.

— Чучело-мяучило на трубе сидело! — глядя на нее, стал дразнить ее Санька.

— Мычило-качучело песенку пропело! — не дала себя в обиду Ксюша.

— Ладно, — успокоил их Дмитрий, — мужчины — в машину, а дамы пусть приведут в порядок туалеты.

— Вот так, — не удержался опять мальчик, — мужчины — в машину, а дамы-мадамы — в туалет!

Взрослые рассмеялись.


Через несколько минут дружной компанией они выгрузились из машины рядом с кафе «Баскин Роббинс», Дети стремглав бросились к витрине, украшенной разноцветными кружками, похожими на праздничное конфетти.

— Мне зелененькое, красненькое и желтенькое, — заторопилась Ксения, старательно тыкая пальчиком в стекло витрины.

— А мне еще и синенькое, — подхватил мальчик.

— Пожалуйста, девочке — по одному небольшому шарику киви, малины и лимона, а мальчику вместо лимона — черничное, — заказал Дмитрий.

— А ты что будешь? — обращаясь к Катерине, спросил мужчина.

— А я бы просто сливочное… А ты?

— А я не люблю мороженое. Хотя… — он улыбнулся, глядя на счастливых детей, которые не отрываясь следили, как продавец в форменной одежде — совсем еще мальчик, вероятно подрабатывающий студент, накладывает в вазочки разноцветные шарики, — за компанию и мне, пожалуйста… беленькое.

Катя смотрела на детей, радостно чирикающих и уплетающих за обе щеки радужное мороженое, и ее душу переполняло счастье. Дмитрий дотронулся до ее руки, их взгляды встретились, и он увидел в ее глазах волнение, растроганность и благодарность.

— Катюшка, переезжай ко мне, — неожиданно предложил Дмитрий.

Улыбка моментально слетела с ее губ, а взгляд стал тревожным.

— Катенька, мне очень одиноко. Я скучаю без тебя, без Ксюхи.

Дмитрий внимательно смотрел в ее расширившиеся от удивления, растерянные глаза, стараясь не пропустить ни малейшего движения ее души.

— Я тебе ничего не хочу обещать, ничего пустого говорить. Только хочу, чтобы ты узнала меня получше. И если решишь, что тебе и дочурке со мной будет хорошо…

Он замолчал, пытаясь прочитать ответ в ее мечущемся взгляде.

— Это так неожиданно, — наконец проговорила она. — Я просто застигнута врасплох…

— Ладно! — Дмитрий хлопнул тяжелой ладонью по краю стола и решительно встал, обрывая разговор. — Ребятня, на выход!

Дети стремглав соскочили с высоких стульев и, накинув курточки, наперегонки ринулись к выходу Катя, чуть помедлив, встала и направилась вслед за ними. Дети опять устроились на заднем сиденье, а она — рядом с водителем. На улице уже давно стемнело, и яркие лучи фар прорезали темноту позднего ноябрьского вечера. Внезапно вспыхнули уличные фонари, и все вокруг заискрилось в нежном блеске только что выпавшего, свежего, еще не примятого городской толпой снега. Дети притихли, уставшие от впечатлений сегодняшнего дня.

Машина остановилась у подъезда. Ксюша и Санька, словно обретя второе дыхание, стремглав выскочили из машины, принялись играть с вновь выпавшим снегом, подбрасывая его пригоршнями вверх и восторженно провожая взглядом падающие снежинки, переливающиеся в полете теплым желтым светом фонаря. Было по-вечернему тихо, но город продолжал жить своей жизнью: иногда хлопали входные двери, раздавалось шуршание шин проезжающего автомобиля, слышался отдаленный смех. Дмитрий повернулся к Катерине, и в его глазах она прочитала желание, такое жгучее желание, что ошпаривает, словно горячий пар, и заставляет бешено клокотать пламя внизу живота, Он дотронулся до ее руки, и Катю словно ударило током. Она торопливо отдернула руку и судорожно прикусила губу. Коленки предательски дрожали, и она застыла в напряженном ожидании.

Дмитрий смотрел на нее, надеясь уловить хотя бы оттенок ответного чувства в ее глазах. Но она глядела прямо перед собой и ничего не видела. Страх сковал не только ее тело, но и мысли.

Дмитрий, наверное, почувствовал это и, чтобы успокоить ее, включил радио.

— Завтра ожидается температура минус пять — минус восемь, снег. Ветер умеренный, два-три метра в секунду, — бесстрастным голосом говорил диктор.

— Вот уже и зима… — прошептала Катерина, стараясь унять дрожание коленей.

— Холодно, — подтвердил Дмитрий.

— Да разве это холодно? Наоборот — свежо.

— Наверное…

Лицо Дмитрия пылало. Казалось, что он не слышит собственного голоса и сам не понимает, о чем говорит, как глухонемой, которого научили проговаривать несколько фраз. Он завороженно смотрел на нее, и для него в этот миг больше не существовало ничего, кроме этого прекрасного, побледневшего лица и прикушенных в волнении губ… Больше всего на свете ему хотелось коснуться своими губами этих губ, увидеть, как уходит ее напряжение, как разглаживаются тонкие морщинки вокруг глаз, как затуманивается взгляд и тяжесть ресниц становится невыносимой.

Он наклонился к ней, но страх, промелькнувший в ее расширившихся зрачках, остановил его. Он отвел взгляд и с тяжелым вздохом откинулся на спинку сиденья.

— Катюшка, я не буду тебя торопить, не хочу… — В нем клокотал пожар желания, она чувствовала это, но Катерина слышала только ровный и чуть отрывистый, глухой голос. — Я хочу, чтобы ты знала, что в любой момент я жду тебя.

Может быть, если бы он говорил о любви, о тех чувствах, которые переполняли его, она сама бросилась бы к нему в объятия, стремясь ощутить его тепло и наконец найти в этом тепле такой долгожданный покой.

— Я иду по лужам, мне никто не нужен! — девичий голосок в динамике настойчиво напоминал о своей независимости.

И Катя как будто очнулась. Ей тоже никто не нужен! Она мысленно стряхнула с себя мерзкую, липкую пелену страха. Она молода и независима. Действительно, не зависима ни от кого. Никто и никогда теперь не сможет заставить ее раскрыть свое сердце, никто не проникнет в ее душу и не наследит там. Отныне и навсегда она закрыта. Для всех.

Катя передернула плечами, скидывая остатки скованности. Взмах ресницами — и она спокойно взглянула Дмитрию в лицо. Он смотрел на нее так ласково, как смотрят только на тех, кого очень любят и… жалеют.

Она почувствовала, как предательски сжалось ее сердце, в то время как все ее существо просило, молило о нежности и ласке. И этот мужчина, она чувствовала это, мог поделиться с ней своим теплом и подарить ей радость наслаждения. Но ее разум был непреклонен, напоминая, что после праздника наступят будни и разочарование принесет боль, что радость будет мгновенной, а боль — долгой и сильной, что останется шрам, который будет кровоточить всю жизнь.

— Спасибо за дивный вечер, — стараясь казаться спокойной, сказала она и открыла дверцу машины.

Оказавшись на улице, она невольно поежилась от резкого, порывистого ветра. Ей было жаль расставаться с теплом и уютом машины, ей хотелось услышать слова, которые смогли бы переубедить ее. Ее решение не было окончательным. Ее сердце, душа, все ее существо рвалось к нему. Но страх все еще жил в ней, заставляя и делать, и говорить не то, что хотелось, а лишь то, что казалось необходимым. И сейчас ей нужно было время, чтобы разобраться в себе, в своих чувствах, понять себя. Она пошла к двери своего подъезда, но, не удержавшись, оглянулась и, несмотря на то что за темными стеклами машины никого не было видно, улыбнулась и помахала рукой, мысленно представляя себе, как наблюдает за ней Дмитрий, как сосредоточенное выражение его лица сменяется легкой улыбкой. Она открыла входную дверь и позвала детей. Машина, осветив двор лучами фар, развернулась, словно большое, неповоротливое животное, и скрылась за углом.


Ночью Катя никак не могла уснуть. Она лежала без сна, терзаемая яростным волнением своего вдруг проснувшегося желания. Видения из недавнего прошлого будоражили ее. Нагое загорелое тело с четким рельефом мышц — кровь прилила к щекам, томяще заныли губы. Остановившийся взгляд темных, почти черных глаз из-под густых бровей — в нем было что-то звериное, — ноющая тяжесть внизу живота заставила все ее тело застыть в напряжении. Катя рассердилась на саму себя и сдвинула ноги, но от этого ей не стало легче. Тогда она встала, прошла в ванную комнату и открыла кран. Мерный шум воды, стучащей по гладкой белой поверхности ванны, немного успокоил ее. Она погрузилась в воду. Ласковая, теплая вода сняла напряжение мышц. Катя лежала долго, пока не почувствовала, что вода стала слишком прохладной. Тело ее успокоилось, и навалилась усталость. Промокнув тело мягким махровым полотенцем, она юркнула под одеяло и мгновенно заснула.

В ту ночь она впервые увидела эротический сон. Когда-то в юности яркие ночные видения тоже приходили к ней, но наутро она не могла вспомнить ничего, что заставляло метаться ее во сне, вскрикивать и покрываться потом. На этот раз, когда проснулась, она помнила все подробности сна вплоть до самых мелких его деталей. Тяжесть и жар его тела, мускусный запах его напряженной плоти, яростные до боли ласки. И глубокие, горячечные толчки внутри нее. И ей было и стыдно, и радостно от того, что она смогла наконец освободить болезненную силу своего желания во сне. Она блаженно потянулась и скользящей походкой направилась на кухню.