Ирэн Фрэн - Набоб

— Тогда надо напасть первыми, — ответил не желающий сдаваться Ботсон. — Напасть сейчас же, господин президент, и задавить в зародыше всю эту индийскую сволочь, которая сговаривается против нас с остатками французских солдат!

— Правильно, атаковать их, атаковать, это единственный выход, — завопили члены Совета.

— Для этого нам придется дождаться благоприятного момента, — сказал Вантиссар. — Я вполне разделяю ваше мнение, но пока никто не объявлял нам войны и наши сведения весьма туманны. Подождем, пока ситуация прояснится.

Президент взял перо и окунул его в чернильницу. Теперь, в конце октября, уже не было жарко, но его лоб был покрыт испариной. Казалось, он испытал некоторое облегчение.

— Наконец, господа, мы пришли к ясному и обоснованному решению, которое делает честь нашей нации! Твердость, спокойствие, хладнокровие — всех этих качеств недоставало нашим соседям из Шандернагора, и именно поэтому они теряют свои колонии!

Уоррен понял, что должен вмешаться.

— Я не согласен.

— Как?! — воскликнул Вантиссар. — Давайте наконец успокоимся, Гастингс! Можно подумать, что вам нравится сеять раздор среди нас! Вы — отличный агент Ост-Индской Компании, с этим никто не спорит. Но что касается всего остального, ради бога, избавьте нас от ваших выходок! Лучше направьте вашу энергию на коллекционирование миниатюр или приложите ваши византийские таланты к изучению персидских рукописей. Умоляю вас!

Члены Совета внезапно утратили свой чопорный вид и расхохотались. Они действительно не могли понять, почему агент Компании предпочитает скупать у индийцев миниатюры, а не алмазы и бриллианты. Над Гастингсом подтрунивали за то, что он переводит индийские легенды, судя по рисункам, весьма фривольные.

Вантиссар пожалел о том, что дал волю раздражению.

— В общем, дорогой мой Уоррен, я благодарен за то, что вы напомнили мне детали частной торговли и убедили меня в том, что следует ограничить злоупотребление властью со стороны некоторых из наших агентов.

Ботсон побледнел.

— Господин президент… Большинство членов Совета с этим не согласно. Всем агентам Компании приходится вести торговлю с учетом собственной выгоды, чтобы компенсировать неудобства здешней жизни и скудость получаемого жалования. И один только Гастингс считает их ворами.

— Знаю, Ботсон. И тем не менее я подпишу этот меморандум.

— Вы нас предаете.

Вантиссар не ответил.

— Вы предаете Ост-Индскую Компанию!

— Хватит, Ботсон! Все вы высказали свое мнение. В том, что касается войны, со мной согласны все. А это и есть самое главное: сохранить для нас Бенгалию, сохранить Индию!

— Извините, господин президент, но эти два решения противоречат друг другу, — опять вмешался Уоррен. Все тем же бесстрастным тоном, абсолютно не смущаясь ироничных реплик присутствующих, он продолжал говорить дерзости: — Я напомню, как мы добились победы в Бенгалии. Смирением, господа, не забывайте об этом. Вспомните, как представился Великому Моголу один из наших первых директоров: «Смиреннейший прах у ног твоих, Джон Расселл, управляющий Ост-Индской Компанией». Горе нам, если мы впадем в самодовольство!

— И что же нам посоветует наша прекрасная Кассандра? — усмехнулся Ботсон.

Уоррен повернулся к Вантиссару:

— Нам следует принудить Индию к повиновению, иначе она недолго будет нас бояться. Но этого не добиться блестящей военной победой, тем более если авантюристы, весь этот сброд, искатели приключений, начнут исподтишка возбуждать индийцев. Следует просто разделить индийцев. И это не так трудно сделать. Натравим один народ на другой. Маратхов на раджпутов. Мусульман на индусов Декана или Бенгалии, какая разница? У нас большой выбор! Индия представляет собой мозаику: надо разъединить составляющие ее кусочки. Мы будем играть наверняка: мы можем опереться на нашу репутацию во всем мире. Мир — это деревня, господа, деревня, центральная площадь которой — океан. От Балтийского моря до берегов Тихого океана, индийский путь — наиболее универсальный; поэтому мы не можем позволить себе ослабить позиции в Бенгалии. Если же мы поступим иначе, господин Ботсон и господин Спенсер, то вам не видать ни органди, ни гиней, ни les chittes, ни муслина, ни масулипатамских шалей, ни прозрачных тканей, ни перкали… И главное, — добавил он, искоса взглянув на Ботсона, которого подозревал в тех же махинациях, что и Спенсера, — главное: конец контрабандной торговле бриллиантами в Лондоне!

— Вы меня оскорбляете, сударь!

— Нет, Ботсон, — спокойно ответил Уоррен. — Я просто полагаю, что невозможно одновременно вести большую войну в Индии, поддерживать положение в ней Ост-Индской Компании и сколачивать огромные состояния!

Спокойный тон Уоррена, а возможно, также неприятные ощущения, вызванные долгим воздержанием от алкоголя, привели Ботсона в исступление. Он вскочил и закатил Уоррену пощечину. Такого в истории Ост-Индской Компании еще не было.

— Господа! — вскочил Вантиссар.

Уоррен тоже поднялся со своего места и, покачнувшись, ухватился за спинку стула. Стоящий напротив него, раскрасневшийся Ботсон взял из табакерки новую понюшку, продемонстрировав тем самым свое презрение к оппоненту.

— Мы уладим это дело, как положено джентльменам, — медленно произнес Уоррен. — Не забывайте, что я из рода Гастингсов.

— Нет, Гастингс! Я запрещаю вам это! — крикнул Вантиссар. — Совет, так же, как и я, единодушно осуждает безобразную выходку вашего противника. Выйдите вон, Ботсон. Гастингс, слышите, я официально запрещаю вам ему отвечать. Осуждения Совета вполне достаточно, чтобы поставить его на место!

Ботсон подчинился, изобразив полное равнодушие.

Уоррен снова сел. Дать отпор. Сохранить самообладание. Как ни странно, он больше не думал о себе. Он положил ладони на стол. Руки не дрожали. Прикосновение к гладкому, лакированному красному дереву успокоило его; он опять почувствовал запах Индии, гнилостный и тяжелый от специй. «Уже октябрь. В Англии идут дожди, стоят туманы, листья падают на зеленую траву, — думал он, не замечая сочувственных взглядов коллег. — Почему Индия разжигает среди европейцев такие необузданные страсти? Порядок, покой, здравомыслие — все терпит здесь поражение».

Уоррену захотелось встать и уйти, крикнув напоследок: «Я возвращаюсь в Лондон, я больше не работаю на Компанию!» Но подобное заявление было бы совершенно легкомысленным. Он знал, что не сможет вернуться в Англию раньше, чем через три-четыре года, ведь ему нужно заработать на приданое для сестры. Поэтому придется соблюдать правила Компании. Надо набраться терпения и ждать.

Именно в эти минуты тишины, когда члены Совета постепенно обретали хладнокровие и вместе с Вантиссаром готовились облечь в форму официального предложения идею о войне и запрете частной торговли, Уоррен Гастингс принял решение, которое должно было изменить судьбу Индии, и даже самой Англии.

Придет время, и он вернется в Лондон. Наверняка, в Оксфорде или еще где-нибудь для него найдется место преподавателя персидского языка, или философии, или даже истории, какая разница? Там он будет спокойно ждать своего часа, когда судьба даст ему возможность вернуться в Индию, имея в руках всю полноту власти.

Март — апрель 1763 года

Наступил 1763 год. На следующий день после карнавала Совет Бенгалии, тешась сознанием собственной решительности, отдал приказ о наступлении на северных набобов, угрожавших интересам Англии.

За несколько дней до этого, 10 февраля, победа Англии над Францией была подтверждена подписанием Парижского мирного договора. В Калькутте о нем еще не знали, но сообщения прибывших из Лондона курьеров позволяли предположить, какие именно соглашения будут достигнуты: Франция уступит своей сопернице Канаду и все зависимые от нее территории, Сенегал, кроме острова Горе, Гренаду, без Гренадин, и, наконец, все свои владения в Индии, за исключением пяти факторий. Политика сохранения островов, поставляющих сахар, одержала верх над всеми другими соображениями; поля сахарного тростника на Антильских островах предпочли безмерным пространствам Индостана; что до факторий, то их решили сохранить, уступив желаниям крупных торговцев Лориана, Нанта и Бордо, а также элегантной публики, помешанной на шелках и муслине. Однако версальские дипломаты не знали, или притворялись, будто не знают, что фактории Янаон, Карикал и Маэ — всего лишь бесформенные постройки, в спешке нагроможденные на сонных песчаных берегах, а Шандернагор благополучно обветшал под натиском бенгальских лиан и сырости. Разбитый ревматизмом, погрязший в долгах и постоянно преследуемый финансистами Компании, Дюпле, утратив вместе с властью и доверие, остался не у дел и доживал последние дни. Что до Пондишери, то всем уже было известно, что этот некогда прекрасный город превратился в груду развалин, заросших кустарником и населенных змеями.

Тем не менее англичан не покидала тревога. И в Лондоне, и в Калькутте опасались, что пережитое в Индии унижение рано или поздно заставит французов, оглушенных поражением, но не забывших дней своей славы, попытаться взять реванш и отвоевать землю, которую они потеряли. Англичане подозревали, что Шуазель тайно плетет какую-то интригу; и история с похищением плана крепости только подтвердила их опасения. Английский министр не мог не подписать договор, потому что должен был успокоить сограждан, уставших от войн в колониях и от войн вообще. Известный подстрекатель Вольтер неожиданно выразил англичанам своего рода поддержку своими остротами о снежных полях Канады и о том, что Индия «годна лишь на то, чтобы провоцировать великие войны и припудривать нос нашим возлюбленным». Но философия отходила на второй план; заразившемуся оспой королю Людовику XV жить оставалось недолго. Кто знает, может быть, вскоре на трон взойдет государь, более заинтересованный в колониальных завоеваниях? Так что следовало быть настороже. Весной 1763 года самым мудрым решением было как можно скорее подавить возмущение набобов, которое могло нанести урон процветанию английской торговли, а в результате — могуществу британской короны.

Оставаясь членом Совета Бенгалии, Уоррен Гастингс разделял это мнение. Надо было быть идиотом, чтобы не подписать решение о выступлении против набобов. Последние два года из глубин Индии приходили все более тревожные известия. Угроонг, одно имя которого вселяло ужас, привлек на свою сторону всех воинственных джентльменов удачи. Англичанам же удалось объединить под своими знаменами только жалкую кучку интриганов. Набоб Бенгалии больше не сдерживал гнева по поводу того, что английские суда увозят его сокровища в нечистые земли, лежащие по другую сторону Черных Вод. Он поднял восстание, и Угроонг сразу же к нему присоединился. Другой набоб, Шуджа-уд-Доуле, единоличный правитель богатой провинции Ауд, также вступил в войну и даже похвалялся, что восстановит былое могущество Великого Могола, которого временные несчастья заставили покинуть Дели и искать у него убежище. Судя по всему, индийцы успели забыть о том, что два года назад тот же самый Угроонг не побоялся проявить неуважение к Великому Моголу, напав на Агру во главе джатов. Ему показалось мало разграбить сокровищницу императора моголов, взять красную крепость и разорить ее дворцы. Он явился в Тадж-Махал, великолепный беломраморный мавзолей, где покоились император Джехан-шах и его супруга Мумтаз-Махал. В ярости от того, что ему не удалось отколупать драгоценные камни, украшающие гробницу, он разломал серебряные ворота. Его ярость и желание устрашить население повели его еще дальше: в тихую долину, где полтора века назад самый чтимый из императоров, Акбар, приказал похоронить себя в огромном бело-красном мавзолее. Не удовлетворившись разрушением его минаретов, Угроонг привел орду своих солдат прямо в погребальный зал, находящийся глубоко под землей. И там, при свете факелов, он собственными руками сорвал мраморную плиту с гроба императора. Никто толком не знал, что произошло потом; случайно уцелевшие охранники мавзолея рассказывали только, что Угроонг дико рычал и вопил от ненависти и восторга. От усопшего императора остались только отсеченные кисти рук и несколько разбросанных по полу позвонков. Останки Акбара унесли разъяренные солдаты и раскидали их по всему полю. К утешению англичан, бриллиант Кох-и-Нур («Гора Света») задолго до этого был перенесен из гробницы, в которой европейские путешественники видели его сто пятьдесят лет назад, в более надежное место. Видимо, исчезновение знаменитого камня и вызвало такую ярость солдат. Каждый месяц до Калькутты доходили слухи о грабежах и насилии. Больше ждать было нельзя; надо было нанести удар. Англичане решили предпринять крупномасштабную экспедицию на северо-запад Бенгалии, в княжество Ауд, где под командованием Угроонга объединились двое мятежных раджей.