— Подойдите!

Старшую женщину Мадеку рекомендовали как опытную повитуху. Двух юных мусульманок он получил как бакшиш от мелкого землевладельца, который разорился и не мог заплатить налоги. А третью он купил в Лакхнау, где она была баядеркой и жила в доме развлечений. Эта девушка в совершенстве владела искусством любви, но все же не могла сравниться с Сарасвати. Мадек был искренне к ней привязан. Он назвал ее Мумтаз-Махал, именем любимой супруги императора Джехан-шаха. Он сделал это в насмешку над самим собой и для того, чтобы избавиться от иллюзий относительно любви.

Этим утром у него было игривое настроение, и он захотел подразнить ее:

— Мумтаз-Махал, красавица из красавиц, как тебе понравилась моя суженая?

Мумтаз опустила глаза; фамильярность хозяина смущала ее.

— Мадек-джи, — вмешалась повитуха, — эта девушка слишком молода, чтобы судить о таких вещах. Поверь моему опыту повитухи! Дочь Барбета родит тебе прекрасных детей. Она готова к материнству: у нее пушок там, где должен быть пушок, выпуклости там, где должны быть выпуклости, и запечатано то, что тебе предстоит открыть.

Мадек недоверчиво посмотрел на нее. Только недавно он всерьез задумался о том, что собирается жениться на тринадцатилетней девочке, которую никогда не видел. Он попросил прислать ее портрет, но ему отказали. Тогда он узнал, что местный обычай позволяет жениху послать к невесте женщин из своего дома; если у будущей супруги обнаружится какой-нибудь телесный изъян, заключенный с отцом контракт мог быть аннулирован. Мадек решил проверить все до брачной ночи, после которой уже ничего нельзя было бы предпринять.

— Повитуха, скажи мне правду: есть ли у этой девочки изъяны?

— Их нет.

— А ее лицо?

— Ей всего тринадцать лет!

— Но ведь уже сейчас можно понять, будет девочка красавицей или уродиной!

— Это женщина — Хастини, — сказала повитуха.

— Хастини… — повторил Мадек, напрягая память.

— Да, женщина-Хастини, — повторила повитуха и стала декламировать стих из древней книги: — «Ее пышные волосы сияют и сворачиваются в шелковистые пряди, ее взгляд воспламенил бы и бога любви, он заставил бы покраснеть трясогузок! Тело этой изящной женщины напоминает золотую лиану, ее твердые и пышные груди напоминают две золоченые вазы…»

Внезапно она замолчала и сложила руки в намасте. Очевидно, традиция предписывала остановиться на этом месте. Ясно, что больше он ничего не узнает. Мадек вытер со лба пот. Его мучил один вопрос: какое место в этой иерархии Камы, бога любви, занимает Сарасвати? Когда-то Бхавани спросил его:

— Знаком ли ты с нашими традициями любви, Мадек-джи?

Мадек покачал головой.

— Как жаль! Ах, Мадек, возможно, это — самое главное сокровище, которое нам даровали наши боги! Когда-нибудь, когда ты пожелаешь жениться, я объясню тебе… А тебе обязательно надо жениться! — И он указал на Сарасвати: — Понимаешь, одиночество вредно; душа, лишенная любви, покинутая, несчастная, обречена на вечные поиски своей половины, которую она потеряла в своей прошлой жизни… Запомни, Мадек, есть четыре типа женщин: женщина-лотос Падмини, искусная женщина Читрини, женщина-слониха Хастини и, наконец, ниже всех, женщина-раковина Шахини. Поэты говорят, что Падмини встречается редко — одна на десять миллионов женщин, Читрини — одна на десять тысяч, Хастини — одна на тысячу, а Шахини есть повсюду… Угадай, какой женщиной является Сарасвати!..

«Стало быть, дочь Барбета — Хастини. Нет, все эти типы женщин — вздор, — решил Мадек. — Главное — это желание. Мне нужна покорная, живая, находчивая подруга. Мумтаз поможет ей».

— А вы что можете добавить? — обратился он к двум мусульманкам.

— Повитуха говорит правду, господин Мадек!

— Дурочки! Вы же северянки, вы ничего не понимаете в любви!

— Она говорит правду, господин, она говорит правду! — залепетали они и простерлись у его ног.

«Потаскушки, — подумал он. — И почему я не избавился от них? Потому что тогда меня сочли бы глупцом: ведь в этой стране сила военачальника измеряется размерами его гарема». По правде сказать, в последнее время его больше интересовало золото, чем женщины. Мадек вздохнул и велел им подняться. Он оставит их у себя; что ни говори, они все же скрасили ему несколько вечеров во время муссона.

— Ступайте! А ты, Мумтаз, останься!

Мумтаз подняла глаза и прикрыла рог краем накидки. Этот целомудренный жест у проститутки всегда удивлял Мадека.

— Расскажи мне о ней, Мумтаз. Хороша ли она для любви?

— Как знать, Мадек-джи… Она придет к тебе девицей. Тебе придется ее всему научить.

— Но ты ведь можешь определить, будет ли она хороша. В доме в Лакхнау ты встречала таких малышек.

— Не я их выбирала!

— Ты ведь знаешь, Мумтаз, знаешь…

— Да, я знаю. Ей тринадцать лет, господин, и она дочь фиранги. У нее очень светлая кожа, а здесь это очень ценится. Повитуха не солгала тебе: у нее пушок там, где должен быть пушок, выпуклости там, где должны быть выпуклости, и запечатано то, что тебе предстоит открыть. Но ей всего лишь тринадцать лет, она еще не полностью сформировалась, так иногда бывает с дочерьми фиранги. Кости немного торчат, на бедрах слишком мало жира, понимаешь? Я видела таких, как она, в доме развлечений, они были рабынями, привезенными из Аравии. Такие девочки окончательно формируются только к шестнадцати-семнадцати годам. Ей надо будет давать верблюжье молоко, лукум… Но ты и сам все это знаешь, господин, ты ведь тоже фиранги!

— Она еще не окончательно сформировалась! Но мы поможем ей сформироваться. Правда, Мумтаз?

Она покраснела и опять поднесла край накидки ко рту:

— Да, господин Мадек.

— Согласно обычаю, я могу лечь с ней в постель только через десять дней. Ты будешь рядом со мной, хорошо?

— Да, господин Мадек.

— А теперь иди!

Она удалилась, плавно покачивая бедрами. Мадек проводил ее взглядом, отметив, что она очень напоминает владычицу Годха.

Спустя полчаса Мадек уже въезжал в город. Это было потрясающее зрелище. Доблестный бледнолицый воин в расшитой золотом одежде, в парчовом тюрбане и с огромным аметистом, царственно восседал на великолепном белом слоне. От ушей до кончика хобота Корантен был украшен цветами, павлиньими перьями, каббалистическими знаками, символами любви и благосостояния, и все это в розовых, голубых и белых тонах, которые гармонировали с цветом парчовой попоны. На лбу слона переливался оправленный в золото аметист. Такой же, как на тюрбане Мадека.

«Надо будет в ближайшее время женить Корантена, — размышлял Мадек. — Нельзя допустить, чтобы такое животное окончило жизнь, не оставив потомства. Сразу же после свадьбы я поговорю об этом с Арджуной. Этот зверь приносит мне счастье, и я хочу, чтобы он разделил мою радость».

Праздник должен был продлиться десять дней. Расходы предстояли огромные, но Мадека это не очень-то заботило: вот кончится муссон, он проведет в новом году еще одну кампанию, и с лихвой возместит все затраты. Слухи о его свадьбе, должно быть, прокатились по всей Бенгалии, достигли Декана и страны джатов, где властвовал Угрюм; какие-то таинственные посланники оттуда уже несколько раз приезжали в Панипат и пытались затеять с ним переговоры. Он увиливал от них, ссылаясь на предсвадебные заботы. «Еще три месяца, — мечтал он по ночам, — и я доберусь до Могола. До самого Могола, и тогда все поймут, чего стоит фиранги».

Наконец Корантен остановился перед дворцом Барбета. В первое мгновение Мадек не узнал здания: весь фасад был украшен позолоченными гирляндами, а земля перед ним усыпана цветами. Папаша Барбет встретил Мадека у входа и повел на галерею, где отец Вендель уже раздавал благословения.

— Здравствуй, сын мой! — поприветствовал он Мадека.

— Здравствуй, иезуит!

— Иди за мной, Мадек, тебя ждет невеста.

Они вошли в зал, и Вендель указал на мушарабию, деревянную решетчатую загородку.

— Она здесь. Я хочу ее видеть, — сказал Мадек.

— Только после свадьбы, сын мой, не раньше.

— Как это? У нас ведь христианская свадьба!

— Ты теперь вельможа, Мадек. А у вельмож есть такой обычай! Если ты его нарушишь, то опозоришь себя.

— Опозорю себя?! Но ты говорил, что я увижу ее в день бракосочетания! А теперь хочешь заставить ждать еще десять дней! Как же ты собираешься нас венчать?! — воскликнул Мадек.

Барбет приложил ладонь к его губам:

— Тише! Ты не можешь не знать этого обычая.

— Я недавно приехал на север. И со свадебными обрядами не знаком. Я воин, а не волокита, гоняющийся за приданым!

— Поверь мне на слово: у моей дочери нет изъянов! Ты ведь посылал к ней женщин, а теперь готов оскорбить меня. Прошу тебя, замолчи.

— Ладно, дорогой тесть, но пусть нас сейчас же обвенчают!

Отец Вендель сразу же затянул молитву; из-за перегородки до Мадека донесся хор женских голосов, нараспев читавших латинские тексты. Он попытался угадать среди них голос суженой. «Пусть он будет приятным, — загадал он. — Будь она даже самой прекрасной из женщин, я не смогу вынести жены со скрипучим голосом». Погрузившись в размышления, Мадек не вникал в смысл слов. Полученный от отца Венделя тычок под ребра вывел его из задумчивости.

— Мадек, Мадек, подойди, уже пора! — Иезуит приоткрыл верхнюю часть мушарабии. Мадек приблизился, привстал на цыпочки, но увидел лишь маленькую фигурку, закутанную в красное с золотом покрывало.

— Умоляю, Мадек, не делай ничего такого, что может уронить тебя в глазах окружающих! Протяни руку над перегородкой и, ради Господа Всемогущего, опусти глаза и не двигайся!

Мадек подчинился. На его руку легла дрожащая нежная ручка. Отец Вендель опять заголосил, и ему вторил женский голосок.

— Твоя очередь отвечать, Мадек, — сказал отец Вендель.

— Отвечать? — не понял Мадек.

— Да, на хинди. Я спрашиваю тебя, согласен ли ты взять ее в жены.

— Ну, да, да, — закивал Мадек.

Иезуит повторил вопрос, повернувшись к мушарабии. Нежные пальчики пожали руку Мадека, и слабый женский голосок ответил на хинди «да». Вендель замахал кропилом и опять заговорил по-латински, потом взял руки новобрачных и разъединил их. Церемония закончилась.

«По крайней мере, у нее приятный голос», — подумал Мадек и, наполовину удовлетворенный, пошел обратно по темному коридору.

* * *

После церемонии бракосочетания Мадек пригласил Барбета и всех его родственников мужского пола в свой лагерь, где подобающим образом их одарил. Потом начался пир. В течение десяти дней гости услаждали свои языки и желудки. В изобилии подавались кари с пинтами травяного ласси; чапати и рис с шафраном; манговое варенье, густое, горячее и освежающее, как муссонные дожди; зеленые лимоны, сваренные в масле и уксусе; горячий чай со специями и привкусом свежего имбиря — истинное наслаждение в летнюю жару; разнообразные шербеты, бисквиты с сиропом, сочащиеся медом оладьи, выпеченные в форме цветов; пироги с молоком, в котором специально растворялись зелья, возбуждающие влечение: дурманящий ром, пальмовое вино; и огромное количество мяса. Местные повара, наследники древних могольских традиций, мариновали и фаршировали куропаток, запекали в земляных печах целые туши козлят, жарили на вертелах быков. По окончании трапезы, когда обожравшиеся гости мучились отрыжкой и метеоризмами, им подавали большие серебряные чаши, чтобы они могли рвотой облегчить свои желудки. Насладившись пиршеством, они начинали подумывать о чувственном наслаждении, засматриваясь на служанок, полуобнаженных танцовщиц. Случалось, что кто-нибудь из гостей, не в силах дождаться ночи, на некоторое время покидал пирушку, но по большей части условности все-таки соблюдались. Гости расходились поздно, но до утра из шатров доносились крики и стоны.

Как проводила эти дни Мария Анна, Мадек не знал. Однажды вечером он позвал Мумтаз в свой шатер.

— Это нехорошо, Мадек, — сказала она. — Ты должен десять дней соблюдать воздержание, как и твоя невеста.

— Я хочу только поговорить с тобой.

— Поговорить?

— Что делают женщины в ожидании первой брачной ночи?

— Я не знаю, — улыбнулась Мумтаз. — Ты же взял меня из дома развлечений. Я никогда не была замужем.

— Но ты же наверняка видела свадьбу, хотя бы раз или два, когда была маленькой.

— Да… Но что ты хочешь узнать? Женщины живут взаперти. Днем лежат на кушетках, едят, украшают себя и невесту, дают ей разные советы… Вечером они раздевают ее, купают, поют старые песни, рассматривают ее, играют с ней, как с куклой, рассказывают ей о своей первой брачной ночи, о том, как они рожали. Знаешь, Мадек, твоя малышка и не заметит, как пройдет время, у нее сейчас последние дни счастья!