Наталья Осис - Начальник Нового года

Катин герой (или он был скандинавский бог?) стоял у всех на дороге, как большое дерево. Катя аккуратно обошла его и тронула за рукав.

Никогда еще Катя не видела, чтобы у человека так быстро менялось выражение лица. Только что он стоял с трагическим видом и не замечал, как его толкают, а теперь вдруг вздрогнул от прикосновения, удивился, обрадовался. И чем дольше смотрел на Катю, тем больше радовался. Катя неожиданно почувствовала себя кинодивой.

– Там никого нет за моей спиной? – на всякий случай спросила она. Оглядываться не стала, но пальцем за спину себе показала.

Его лицо на секунду застыло, а потом он расхохотался.

– Вы даже лучше, чем я думал, – сказал он, все еще смеясь.

– А вы обо мне думали? – удивилась она. – Впрочем, я тоже о вас думала – только что, пока ехала вниз на эскалаторе. Вы нашли мою подметку?

– Да! – Он обрадовался, как ребенок. – Вы видели, да?

– Эммм, – сказала Катя, – я, кажется, больше не понимаю, о чем мы говорим.

– Стоп, – решительно произнес вдруг он совсем другим голосом (кстати, вполне геройским). – Вам неудобно, вас толкают, и вообще здесь ничего не слышно. Вы поднимались, кажется, вверх, да? Пойдемте.

Он взял Катю под локоть и уверенно повел обратно к эскалатору, пропустил вперед и сам встал ступенькой ниже. Катя повернулась и увидела, что он стоит ужасно близко и опять пялится на нее так, как будто она телевизор, в котором показывают его любимый фильм. Потом он потряс головой и проговорил:

– Я не знаю, как вас зовут.

– Я тоже не знаю, как вас зовут, – ответила Катя. Все это было похоже на странный сон, и ей захотелось еще раз его потрогать.

– Вот так! – сказала она, пробежавшись пальцами по его плечу, как по клавиатуре. Он сглотнул и как-то странно повел шеей.

– Это было что? – спросил он совсем другим голосом – густым и тяжелым.

Катя отдернула руку.

– Гм… – прокашлялся он, – вы можете за меня держаться, если хотите.

– Нет, спасибо, я лучше за перила, – поспешно ответила Катя.

Катин герой наклонил голову и уставился себе под ноги.

– Жизнь меняется. Стремительно и неуловимо, – сказала Катя, обращаясь к золотистым кудрям, подрагивающим от движения эскалатора. – Я вот в последнее время вообще не понимаю, что вокруг меня происходит…

– Люди смотрят… странно, – оживился он.

– …Да, и говорят совершенно непонятные вещи, – закончила фразу Катя.

– Это колдовство. Магия. Злые чары. И их надо разрушить, – сказал он серьезно.

– Как?

– Есть способ, – без улыбки ответил он. – Подержитесь, пожалуйста, еще раз за меня. Вот так, как вы раньше сделали, только двумя руками. Мне придется взяться за вас – иначе нельзя, не получится. Теперь можно.

Он поцеловал ее прямо в середину рта, готового к улыбке. Перехватил ее покрепче и снова поцеловал. Поцелуй не кончился даже тогда, когда кончился эскалатор. Он просто приподнял ее вместе со всеми ее сумками и перенес куда-то в сторону. А когда он поставил ее и отпустил, то ей пришлось взяться рукой за колонну – чтобы не упасть.

Мир вокруг как будто бы дрогнул и качнулся.

«Как будто мир качнется вправо, качнувшись влево», – пронеслось в ее голове.

– Что это было? – удивилась вслух она, трогая кончиками пальцев свои губы.

– Чудо. Это было чудо.

Катя смотрела на своего героя и не знала, надо ли еще придерживать мир за колонну, чтобы он не качался, или уже можно отпустить.

– Макс. Меня зовут Макс, – сказал он, отступил на шаг и протянул руку для рукопожатия.

– Максим, очень приятно. Меня зовут Катя. – Она вложила в его огромную ладонь кончики пальцев. Только кончики. Больше не надо, хватит уже… качаться.

– Катя! Как же я не догадался! Конечно же, Катя. А день у меня как смешно начинался! С ответа на вопрос: один поцелуй или много секса? – Максим прислонился спиной к колонне и счастливо засмеялся.

– И вы сказали «много секса», а теперь вот подумали и решили, что один поцелуй – тоже ничего.

Катин мир быстро и непоправимо вернулся на место. Рядом с ней стоял светловолосый скандинавский бог и смеялся над чем-то своим, совершенно непонятным. А то, что было, наверное, называется – шутка богов. Они так шутят. Теперь совершенно понятно, что они так шутят. Им от этого смешно.

Целуются боги, конечно, здорово. Катя не помнила, чтобы раньше у нее от одного поцелуя начинал качаться весь мир вокруг. Но у них это шутки, а у нас тут жизнь, работа…

– Работа! – закричала Катя, хлопнула себя по лбу и быстро побежала: к страшноватому заказчику она опаздывала ровно на то время, которое длилась шутка. А сколько времени она длилась, Катя даже примерно сейчас не могла сообразить. Небольшой кусок вечности – это понятно. Но, переводя в привычные единицы, сколько же это будет? Хотя бы примерно?

– Работа была во сколько? Может, еще не так все страшно? А сумки не тяжелые? А то я могу их понести. Я тоже хорошо бегаю.

Макс мерно бежал рядом и не выглядел странно. Наверное, скандинавские боги все хорошо бегают и разговаривать привыкли на бегу. Катя на бегу разговаривать не умела.

– Это тот заказчик, к которому вы в прошлый раз шли? Да?

– Да! – Если вот так, по одному слогу, то и у Кати получалось быть как боги. А это значит, что у нее получалось божественно! Катя засмеялась, и у нее закололо в боку.

– Почему вы смеетесь?

Катя перестала профессионально дышать носом и начала дышать ртом.

– А мы так и будем с вами?

– Как?

– На «вы».

– Уф! Добежали!

Катя остановилась около подъезда. И согнулась пополам. Макс остановился рядом и тоже, кажется, переводил дыхание, хотя и не так явно, как Катя.

Входная дверь распахнулась, и из нее показался консьерж.

– Вечер добрый! – произнес он с интонацией то ли обвиняющей, то ли угрожающей.

Макс и Катерина как по команде подняли головы.

– Сергей Сергеич звонил, просил посмотреть, все ли в порядке. Вы тут, кажется, от кого-то убегали? Вон от него? – Консьерж ткнул толстым пальцем в Макса.

– Мы просто так бежали, – все еще задыхаясь, объяснила Катя. – Потому что я опаздывала.

– А он почему бежал? – Подозрения консьержа, кажется, усилились.

– Ему бегать нравится, – ответила Катя.

– Потому что я с ней, и мы вместе бежали, – одновременно с Катей сказал Макс.

– Вместе пускать не велено. Мне велено только реставратора… реставраторшу… вот ее, – отодвинул Катю от Макса консьерж.

Пришлось Максу подвинуться, хоть он и был молодым богом.

– Кать, а нельзя?.. – через плечо консьержа спросил Макс.

Она покачала головой.

– А на сколько это? Час, два?

Катя успела только пожать плечами, и дверь за ней захлопнулась.

– А какое нижнее белье ты носишь? – перегнувшись через стол, спрашивал Тину не по сезону загоревший Славик Скворцов.

– Не поверишь, полюбила в последнее время Intimissimi, все-таки пришлось признать, что Диор лучше платья шьет, чем Линжери.

– А сейчас на тебе что надето? – каким-то ненатуральным, театральным басом спросил он.

Тина непонимающе посмотрела на Славика. Глаза у него были подернуты маслянистой пленкой, рот приоткрыт, взгляд совершенно бессмысленный.

Тина привстала с низкого диванчика и ловко влепила в лоб Славику сочный щелбан. А потому что нечего.

– Славка, ты опупел? Ты что это меня спрашиваешь?

– А-а? – тряхнул головой тот.

– Ты – Славка Скворцов. В четвертом классе я тебе рассекла щеку застежкой от портфеля. И у тебя кровь не останавливалась. Мы все думали, что у тебя несворачиваемость крови, как у царевича Алексея, – нам про него только что на истории рассказывали. А в пятом классе тебя покусала кошка. Не собака, а именно кошка. И все ржали, а ты говорил: что вы ржете, больно же. А когда мы были в колхозе, ты утопил весло. Ау! Я тебя знаю столько лет, сколько… уже некоторые не живут. Ну? Сообразил теперь, где ты и с кем разговариваешь?

– Да… – лицо Славика уже расплылось в непосредственной улыбке, за которую его все любили, – а тебя мы на шкаф сажали, помнишь?

– Еще бы, – буркнула Тина, плюхаясь обратно на диван, и скрестила на груди руки.

– Мы туда портфель твой закинем и смотрим, как ты сначала парту придвинешь к шкафу, на парту – стул, на стул – ты сама. Дальше тебе надо влезть на шкаф, потому что мы портфель специально поглубже засовывали, к стене. Как только ты влезешь на шкаф, мы – раз! – и отодвинем парту. А ты на шкафу сидишь. Ножками болтаешь! – Лицо у него теперь было похоже… на лицо Славика. Милого, доброго Славика, которого любили все без исключения.

– Гм-м… Вовсе это было и не так весело, – ворчливо сказала Тина. Она все еще сердилась. – Не отвлекайся, скажи, у тебя что? Кризис среднего возраста? Любовница бросила? Или не было никакой любовницы, а просто жена не дает?

– Валя! – скандализированный Славик всплеснул руками. – Ты что говоришь?

– Ага! Дошло! – Тина, сдвинув брови, уперла Славику в грудь указательный палец. – Ты! Это ты начал. ТЫ спросил МЕНЯ про нижнее белье! Брр-р-р-р! – Она поежилась и потрясла головой. – Мне теперь что, на свалку все школьные воспоминания выкидывать? В мусорку? Из-за одного твоего дурацкого вопроса? Я не хочу. У меня было счастливое детство.

– И у меня. У меня тоже было счастливое детство. А теперь все как-то по-другому. – Сейчас Славик был похож на сморщенный воздушный шарик, оставшийся со вчерашнего праздника.

– Как будем исправлять ситуацию? Есть идеи? – поинтересовалась Тина.

– Будьте любезны! – гаркнул вдруг Славик куда-то в пространство. – Водки принесите!

– Понятно, – сказала Тина себе под нос. – Красиво ухаживать за мной никто не будет. Либо про белье, либо жаловаться.

– Что, Валечка? – устало потер глаза Славик. – Хотя, действительно, что это я?

– Вот именно! – обрадовалась Тина.

– Как я мог предложить даме водки? – удивлялся сам себе Славик. – Спасибо, водку унесите, а принесите коньячку… какого у вас там есть… лучше бы «Мартеля».

– Слав, ты же за рулем! – напомнила Тина.

– Это «Мартель»? «Мартель» – это хорошо, – говорил между тем Славик официанту.

– А? – переспросил он уже в который раз у Тины.

Та только закатила глаза. Славик моргнул.

– Ну, хорошо, унесите!

– Шутку новую знаешь? – наконец-то обратился он к Тине.

Тина покачала головой.

– Слово, обозначающее крах всех надежд, из шести букв. Вторая «и».

– Фиаско, – устало сказала Тина. Шутка была старая. А фиаско новое. Но оттого не менее неприятное. И ведь ничто не предвещало. Тина специально начала со Славика, он был такой… солнечный. Такой веселый. «Машина по производству хорошего настроения» – звал его брат Митя.

– Да-с, фиаско. И в жизни у меня последнее время полное фиаско, – говорил между тем Славик. – Устал. Ничто не радует. Засады. Кругом одни засады. Бизнес мой лихорадит. Рассказать? Но тебе, наверное, неинтересно. А ты говорила – «жена». Как жена, не знаю, мы живем в одном доме, но почти не видимся. Встречаемся только в отпуске с детьми. Изображаем счастливую семейную пару. Пятизвездочные отели с системой «все включено», вместе с тайским массажем и аниматорами очень таким парам, как мы, помогают. Я их прямо вижу, таких же, как мы. Нас много. Иногда я ночью просыпаюсь и думаю: а если все? А если не просто много, а все такие?

«И мы с моим бывшим были такими», – пронеслось в голове у Тины.

– Будьте любезны, коньячку принесите! – перебил сам себя Славик. – У вас там, кажется, «Мартель» есть….

– Славик!!!

– А, да, унесите. Спасибо.

– Что еще говорила? – обратился он снова к Тине. – А! Спать с женой? Не знаю, не пробовал. Давно. А что, надо?

– Не знаю, – совсем уже растерялась Тина.

Но Славик ее не слушал.

– Поумирали у меня все, Валька. Вот в чем дело. Сначала мама. Рак. Врачи, больницы, морфий по рецептам с печатями. Жена помогала. Очень. Похоронили маму – все плакали. Потом – отец. Опять рак. В больницу как на работу. Прийти, принести. Ну, отец – быстро. Уже не плакали. Говорили: «к счастью» и «отмучился». Потом мой дядя. Жена уехала на полгода. Говорит: не могу. Дети сами по себе. И я только деньги из кармана достаю. Участки, гробы, оградки. Я теперь все знаю уже… как это, блин… бюро ритуальных услуг.

– Будьте любезны! – Славик снова поднял палец.

– Подожди, Слав, – перебила его Тина. – Да, принесите нам, наконец, этого «Мартеля»! – сказала она официанту и добавила, обращаясь к Славику: – Я тебя отвезу потом.

– А ты? – не понял Славик.

– Я с тобой выпью, но совсем чуть-чуть. И меня не останавливают никогда. Ты не думай об этом, Слав, ты говори!

За окнами любимого Тининого кафе на Патриарших медленно сгущались сумерки.

– Я же все понимаю, Валь. Ведь так жизнь и должна идти: дети растут, родители умирают. Верно?