— Не будем торопиться, — решил Людовик. — Вернемся в Париж и попробуем там найти разрешение дела, которое нас устроит обоих.

Элинор была так измучена, что с непривычной для себя покорностью согласилась.

* * *

Папа Евгений III в то время был изгнан из Рима, его резиденция находилась в Тускулуме, там он и принял Людовика и Элинор.

У папы было достаточно своих проблем, но делом могущественного и преданного церкви короля Франции он был готов заняться самым серьезным образом. По мнению папы, расторжение брака стало бы катастрофой, и он прямо сказал это Людовику. Тот, конечно же, с ним согласился.

Убедить в этом Элинор, которую папа принял отдельно от Людовика, оказалось труднее. Папа принял ее ласково и высказал глубокое огорчение характером ее трудностей, тактично напомнив, что у королевы Франции перед страной есть долг. Она не имеет права на легкое и фривольное поведение, а ее поведение кажется таковым, если она добивается расторжения брака. Зачем это ей понадобилось? Она больше не любит своего мужа? Тогда она должна молить Господа о возвращении этой любви. Она обязана всегда помнить, что ее муж — король Франции. Неужели она не видит, что благополучие Франции тесно связано с жизнью ее короля и королевы? Ее долг любить мужа и дать стране наследников.

Элинор указала на то, что они с Людовиком состоят в кровном родстве: он приходится ей четвероюродным кузеном. Не удивительно, что в их браке родился только один ребенок!

Папа вновь напомнил о ее долге. Добиваться разрыва брачных уз с Людовиком грешно. Это неугодно Богу, а с учетом ее недавнего поведения, если слухи не ложны, ей, как никому другому, нужно Его снисхождение.

Святой отец говорил очень убедительно. А он еще — высшая духовная власть, и сама обстановка папского престола оказывала свое влияние. При этом красноречиво говорилось о долге каждого, о вечном проклятии тех, кто его нарушает, и райском блаженстве его исполнивших. Надо сказать, что Элинор еще нездоровилось, ее силы оказались подорванными. В итоге она оказалась на коленях с мольбой о прощении и обещанием вернуться в супружеское лоно.

В тот вечер в папском дворце она разделила брачное ложе с Людовиком, и это было словно Божьим благословением: по пути в Париж она обнаружила, что снова беременна.

* * *

Беременность ее немного успокоила. Она с удовольствием занималась маленькой Марией, пробудившей в ней сильные материнские чувства, даже ее самое удивившие. Они отвлекли от горьких воспоминаний, и былые печали забылись.

Отношения с Людовиком лучше не стали, она сердилась, что ее заманили обратно в супружеское лоно. Часто думала, что произошло бы, не поддайся она на уговоры папы. Конечно, вышла бы замуж за другого. С ее красотой, чувственностью и богатыми владениями женихов у нее было бы предостаточно. Какая женщина может предложить больше? Вспоминала Раймона и гадала, как обернулось бы дело, если бы рассталась с Людовиком и вышла за Саладина. Любовником он был восхитительным, видимо, благодаря тому, что чужеземец, да еще вдобавок неверный. Но в душе она предпочитала все-таки Раймона, своего дядю. Может быть, потому, что они так хорошо понимали друг друга. Без сомнения, он самый прекрасный из всех мужчин, каких она знала или даже узнает потом.

Она слышала, что дядя не оставил своих планов отогнать сарацин от Антиохии, стоящей на пути в Иерусалим, и решил выступить против них один, без союзников, на поддержку которых так рассчитывал. Элинор от всего сердца желала ему удачи. Раймон полностью ее убедил в необходимости обезопасить эту область для христиан, не только для будущих паломников, но и для него самого, чтобы удержаться в Антиохии. Впрочем, сейчас это ее не очень занимало; вынашивая ребенка, она пребывала в тихой безмятежности.

Наконец пришел день, и Элинор произвела на свет дитя. Опять девочку! Людовик сильно огорчился. Родись сын, это было бы знаком его примирения с Господом. Крестовый поход оказался полной неудачей и по затратам. Проку от него оказалось так мало, что лучше было бы вообще не ходить. Крики горящих заживо в Витри по-прежнему звучали у него в ушах; он почти потерял свою жену, позволив открыться в ней такой необузданной чувственности, которая неминуемо приведет ее к беде. Поход горьких разочарований. Однако он перенес страдания и за это надеялся получить от Господа милость и отпущение некоторых грехов. Рождение сына означало бы, что Господь смилостивился. Но родилась дочь!

Элинор, напротив, это вовсе не огорчило. Наследница Аквитании не разделяла общего мнения о превосходстве мальчиков. Она своей маленькой дочкой осталась довольна. Крошку окрестили Аликс.

* * *

На какое-то время Элинор целиком отдалась радостям материнства. Она позвала к себе маленькую Марию, показала ей новорожденную и так наслаждалась общением с детьми, что окружающие только дивились.

Но это не могло продолжаться долго. Пока она поправлялась после родов, материнские заботы и радости были ей желанны. Она уже задумала сочинить песню о своих материнских чувствах, сравнимых разве что с ожиданием любви. Элинор рассчитывала родить много детей, и мальчиков, и девочек. Но не от Людовика, естественно. Мысль о новом муже пока оставлена, но она к этому обязательно вернется.

До Элинор дошла ужасная весть: в боях в окрестностях Антиохии убит Раймон, и сарацины послали его голову багдадскому халифу. Элинор выслушала известие с широко раскрытыми от ужаса глазами. Раймон убит. Она вспоминала гордо вскинутую голову, его прекрасную голову, которую столько раз ласкала! Она любила Раймона. Они одной крови. Он значит для нее больше, чем просто любовник.

Ах, будь Людовик мужчиной, будь он верен долгу христианина и сразись он бок о бок с Раймоном, этого не случилось бы. Тут же припомнилось унижение, с каким ее увезли из Антиохии, по существу, похитили. Как после всего этого можно думать, что она способна продолжать безмятежную жизнь с человеком, который так с ней обошелся! Она будто очнулась от летаргического сна, в коем пребывала после того кошмарного морского путешествия в Неаполь, когда пришлось столько пережить, что все силы оставили ее.

— Кто тебе это сказал, — спросила она фрейлину, сообщившую эту страшную новость.

— Тьери Галеран, ваше величество. Он сказал, что вам захочется услышать об этом.

Галеран! Этот презренный евнух! Полумужчина! Достойный компаньон Людовика! Ах, он подумал, что «ей захочется услышать»! Он получает удовольствие, заставляя ее страдать! Это он выслеживал их с Раймоном и доносил все Людовику.

«Я тут не останусь, — сказала себе Элинор. — Уйду от Людовика».

* * *

Чем больше она думала об этом, тем тверже становилось решение. Она не должна была дать папе уговорить себя вернуться в постель к супругу. Это случилось против ее воли, и если бы не болезнь, она ни за что бы не уступила. Эта морская поездка обошлась ей даже дороже, чем она думала; она осталась с ненавистным мужем, и теперь у нее две дочери.

Элинор снова собралась поставить вопрос о расторжении брака. Ей и в голову не пришло, как не вовремя сейчас все это затевать. Людовика со всех сторон окружили неприятности. Во-первых, брат короля Робер, самонадеянный молодой человек, не перестававший сетовать на судьбу за то, что родился после Людовика, хотя больше подходил для роли короля, стал ездить по всей стране и созывать народ под свои знамена. Он уверял людей, что способен править Францией гораздо лучше Людовика; он силен, а брат — слаб и занимать трон он не должен. Робер, впрочем, претендовать на него раньше тоже не мог. Да кто знал, что обыкновенная свинья отнимет у старшего брата жизнь, корону и земную славу! Одним словом, Франция нуждается в настоящем короле. Робер полагал, что на благо нации Людовика надо свергнуть, отправить обратно в церковь, а королем сделать его, Робера.

Людовик сильно это переживал, обращаясь к Богу, чтобы он не допустил войны. Брат против брата — это же невозможно! Новых Витри он не хотел.

Все разрешил сам народ. Он не захотел самонадеянного Робера; Людовик был предпочтительней. Он лучше. Разве не Людовик только что вернулся из Святой земли? Господь, конечно, будет на его стороне, и выступить против Людовика все равно что выступить против Бога. Народ остался верен Людовику; он стал молиться, чтобы Господь дал ему сына, и тогда станет совершенно ясно, что все идет по воле Божьей.

Короче говоря, пока Людовик занимался этими распрями, говорить с ним о разрыве было бессмысленно. Но от этих мыслей Элинор не отказалась.

А тут новая напасть.

Всегдашним предметом вожделения французских королей была Нормандия. С тех пор, как Вильгельм Завоеватель, оставаясь герцогом Норманнским, стал королем Англии, эти герцоги, опираясь на мощь Англии, обрели такую власть, не считаться с которой было нельзя. Теперь на титул герцога Норманнского стал претендовать Жефруа Плантагенет. Он еще в ранней юности был обвенчан с Матильдой, дочерью английского короля Генриха I. Этот брак явился для него чистым наказанием, потому что супруги с самого начала невзлюбили друг друга. Матильда — шумная, горячая и своенравная женщина — считала себя законной наследницей английского престола (и закон был на ее стороне, потому что она была единственным законным ребенком короля Генриха). При этом она на десять лет старше своего мужа; когда они поженились, ему было всего пятнадцать. Сначала Матильда отказалась жить вместе с Жефруа. Однако со временем ее уговорили сойтись с ним, в результате она родила ему троих сыновей.

Старший из них, его звали Генрихом, уже завоевал себе славу отважного бойца, совершенно необходимую для настоящего правителя. Матильда никогда своего мужа всерьез не воспринимала, а всю себя отдавала воспитанию любимого сына, вознамерившись сделать его со временем королем Англии. Только так она могла примириться со своей судьбой.

Людовик, как французский король, в споры между Матильдой и Стефаном не вмешивался. Однако со времени сожжения церкви в Витри он крепко сдружился с Теобальдом Шампанским и его семьей. Сын Теобальда по имени Анри участвовал в крестовом походе, и во время суровых для крестоносцев испытаний всегда был рядом с Людовиком. Сам Теобальд, как известно, приходился старшим братом английскому королю Стефану, у которого имелся сын Юстас. Зная, что после сожжения Витри Людовик мучился угрызениями совести, Стефан решил послать к Людовику своего брата с племянником, чтобы уговорить его в порядке возмещения шампанцам за Витри закрепить Нормандию за принцем Юстасом. Таким образом Анри Шампанский начал потихоньку убеждать Людовика в деле о Нормандии выступить против Жефруа и его жены Матильды в пользу английского принца Юстаса.

В один из приездов Анри Людовик сильно разволновался, пытаясь его разубедить.

— Я не желаю затевать войну между Нормандией и Францией.

А тем временем ко двору приехал Теобальд и присоединился к сыну, приводя новые доводы против Жефруа Анжуйского и его жены:

— Матильда — очень скандальная правительница. Она ухитрилась перессориться со всеми. Если король Франции выступит против этой склочницы и ее мужа, то народ как один станет на сторону Людовика и короля Стефана.

— Но и у Генриха Анжуйского найдутся сторонники, — возражал Людовик. — Тут очевиден конфликт. Этого я не желаю. Я хочу мира.

Вместе с тем Людовик понимал и то, что, если он поддержит Стефана, он окажет услугу родным Стефана, точнее, его брату Теобальду, кому принадлежит Витри. Людовику надо обязательно искупить свой грех, ибо голоса заживо сожженных его солдатами все еще звенят в ушах. В конце концов Людовик объявил, что ради искупления греха Витри он объединится с братом Стефана и попытается отнять Нормандию у Матильды и ее мужа.

* * *

В Париж приехал аббат Сюжер. Он попросил аудиенции у короля.

Когда они остались одни, он спросил Людовика, понимает ли он, что, вступив в войну против Жефруа и Матильды, он будет вести войну в интересах английского короля.

— Нет, я сражаюсь за Теобальда Шампанского, — ответил Людовик. — Я причинил ему зло. Тем самым я искупаю свою провинность.

— Ваше величество, вы обманываетесь относительно Витри. Да, город разграбили ваши солдаты, но не по вашему приказу. Вы участвовали в войне против неверных. Графу Шампанскому вы ничего не должны. Но у вас есть долг перед вашими подданными. Вам надо очень тщательно все взвесить, прежде чем ввязываться в войну на стороне английского короля.

Людовик задумался, а Сюжер продолжал:

— Да, вы помогаете королю Стефану. А я хочу вас спросить: разве он законный наследник английского трона? Вы же знаете, он племянник покойного короля Генриха I. Матильда — его дочь. Она была бы королевой Англии, если бы не была такой злобной, что от нее отвернулись и знатные люди, и простой народ. Стефан правит не по праву, а потому, что он меньшее из двух зол. По закону корона английского королевства принадлежит Матильде, и ее сын является наследником по праву, как и наследником Нормандии. Вам следует все хорошо взвесить, прежде чем становиться на сторону узурпатора.