— Теперь, став герцогом Норманнским, тебе надо подумать о получении другого наследства, — сказал Жефруа.

— Имеешь в виду… Англию?

— Верно. Народ там тебя примет.

— Да, буду собираться в Англию.

— Дашь Стефану понять, что ты настоящий, законный наследник, а не его недотепа сынок Юстас.

Пока они разговаривали об Англии, небо затянули тучи, едва путники успели одеться, как хлынул дождь. Насквозь промокшие, они побежали к своим коням.

Всю ночь Жефруа метался во сне. У него случилась сильнейшая лихорадка. Генрих поспешил к отцу.

— Что с тобой?

Жефруа смотрел на сына беспомощно.

— Вот и пришла смерть, Генрих. Как он сказал.

— Ты думаешь о том предсказании? Нет, его надо повесить. Пройдет, отец. Тебя просто продуло у реки.

— Я весь дрожу, меня знобит, и чувствую, что больше в живых ты меня не увидишь. Сынок, чтобы мне не отойти без причастия, позвал бы ты лучше священника.

— Прекрати эти глупые речи. Неужели священники тебе не надоели?

— Как же без них попасть на небо, сын мой?

Генрих послал за священником. Жефруа предчувствовал свой скорый конец, торопился поговорить с сыном, предупредить об опасностях, подстерегающих молодого человека на пути выбора жены. Ведь сам он был глубоко несчастен в браке.

— Супружество — это благо, сын мой, но может обернуться проклятием. Тебе следует жениться на доброй, благочестивой женщине, которая принесет тебе много сыновей. Матильда дала мне только троих. Но моя жизнь с ней была сплошным сражением. У нас не было любви. Я на десять лет ее младше. Никогда не женись на женщине старше себя. Она будет командовать тобой.

— Я никакой женщине не позволю собой командовать, отец.

— Ты так думаешь, а получиться может по-другому. Я ненавидел Матильду, а она презирала меня. Я был еще ребенком. Мне пятнадцать лет, а ей двадцать пять, и она уже была женой германского императора. Только вообрази. Моя жизнь… наша жизнь с ней была сущим адом.

— У матери трудный характер.

— Из-за этого характера она потеряла Англию. Подумай об этом, Генрих. Веди она себя по-другому, тебе бы не пришлось сражаться за Англию. Она была бы уже твоей.

— Ничего, она будет моей.

— Я не сомневаюсь. То, что наделала мать, еще заставит тебя помучиться. Твой дед, а ее отец, понял, что она за человек, и не смог на нее положиться. Он считал, что трон должен перейти тебе. Он звал тебя Генрихом Вторым.

— Им я и стану.

— Должен стать.

— Можешь не сомневаться. Никто не сможет мне помешать добиться своего. Ни один человек, — твердо сказал Генрих, а про себя подумал: «И ты, отец. Я стану королем Англии, а Элинор будет моей королевой».

— Остерегайся священников. Они все время стремятся править. Ты представляешь государство, а государство и церковь все время вели борьбу за главенство и будут бороться всегда.

— Я это хорошо знаю и распоряжаться собой никому не позволю. Никому!

— Я прощаюсь с тобой, сын мой. Предсказание сбывается. Свинья погубила сына французского короля, а купание в реке сгубило сына Фулка Анжуйского. И обе смерти предвещал Бернар.

— Не обращай ты внимания на эти предсказания. Ты веришь им и тем самым можешь накликать беду.

— Нет, сын мой. Она уже стоит здесь. Ты не ощущаешь ее? Прощай. Будь мудрым правителем. Хорошо женись и заведи добрых сыновей. Человек должен иметь сыновей.

Жефруа Плантагенет умолк и под утро скончался.

Предсказание Бернара полностью сбылось. По пути к матери Генрих обдумывал свое нынешнее положение. Он обладает большим достоянием, и смерть убрала одно из препятствий на пути к женитьбе. Ему всего восемнадцать лет. Он еще может подождать.

* * *

Упокоилась душа и этого упрямого аббата Сюжера, назначенного Людовиком Толстым наставлять сына на верный путь. Он был славным человеком, по его кончине глубоко скорбели и устроили ему пышные похороны в Сен-Дени.

Теперь ничто не мешало Элинор добиться расторжения брака. Оставалось получить согласие самого Людовика, но тот уже устал спорить. Видимо, смирился с тем, что им придется расстаться. Он решил, что основанием для этого послужит близкое родство, хотя все знали, что настоящая причина — супружеская неверность.

Элинор это не смущало. Она все еще красавица, не стара, способна рожать детей, а сверх всего, она — богатейшая женщина в Европе. Смерть убрала препятствие для расторжения брака, и сопротивление Людовика оказалось сломленным. Теперь вопрос состоял только в том, на каком основании это будет узаконено.

Чувства Людовика к жене были настолько сложные, что он сам в них разобраться не мог. В глубине души он чувствовал, что, если Элинор раскается, даст ему слово оставить свой бесстыдный образ жизни, он с готовностью примет ее обратно. Она все еще его пленяет; он готов простить ей все прегрешения, стань она снова любящей женой. Он любил ее, и богатые земли Аквитании на его чувство влияния не оказывали. Но вместе с тем ему хотелось покойной, мирной жизни, чего с Элинор, он это понимал, невозможно. Остается только разорвать брак, но покажи она ему хоть какой-нибудь знак раскаяния, с искренней радостью он бросился бы ей навстречу!

Он снова и снова представлял себе Элинор с любовниками. «С собственным дядей! — вновь восклицал он про себя. — Это самое немыслимое». И при каждом воспоминании его охватывал гнев. Как-то он себя так распалил, что решил: «Я расстаюсь с ней из-за ее адюльтеров». И с этим намерением созвал своих министров.

Королю Франции нельзя поддаваться чувствам, он не может помышлять об отмщении — увещали его. Его главная забота — благополучие Франции. Если он расторгает брак из-за адюльтера, он не может больше жениться, ибо по закону церкви единожды женатый остается женатым до конца своих дней. А королю нужно обязательно жениться. У него пока лишь две дочери, а по салическим законам древних романских племен дочери не могут наследовать французский трон. С другой стороны, если он разорвет брак по причине близкого кровного родства, такого препятствия для повторного брака не будет, поскольку родство делает брак незаконным, супруги не считаются состоящими в браке и свободны вступать в новый брак.

Таковым было окончательное решение. Брак расторгается по причине близкого кровного родства Людовика и Элинор.

Это решение устраивало всех.

* * *

Элинор с нетерпением ожидала исхода заседания совета министров под председательством архиепископа Бордоского. Она поселилась в замке вблизи церкви Прекрасной Девы, где проходило заседание совета. Элинор сидела у окна и не спускала глаз с дороги. В любой момент может появиться гонец, и она узнает, свободна она или нет. Узнав решение, она тут же отправится к Генриху, и они, не откладывая, поженятся. Ей останется только попрощаться с Марией и Аликс. Это единственное, что по-настоящему огорчало ее. Она удивлялась сильному чувству привязанности к дочерям; но, к сожалению, они не могли заменить ей Генриха. Элинор содрогалась при мысли, что до конца своих дней придется прожить с Людовиком ради дочек, которые все равно через несколько лет выйдут замуж и покинут ее.

Нет, на это она не способна: слишком сама полна жизни, слишком чувственна и слишком себялюбива, чтобы жертвовать ради других. Ей нужен Генрих. Она это поняла за несколько недель их знакомства. Ей близка его сильная, чувственная и такая же самолюбивая натура. Ничто ее не могло остановить — ни дочери, ни молодость Генриха, он на одиннадцать лет младше ее, Элинор решила, что новым мужем может стать только Генрих.

И вот, сгорая от нетерпения, она ждала известий. Наконец во двор замка въехали два епископа, сопровождаемые еще двумя особами. Элинор выбежала им навстречу.

— Господа, ваше решение.

— Можно нам войти в замок? — спросил с укоризной епископ Лангре.

— Нет, — крикнула она в нетерпении. — Я не могу ждать. Приказываю вам сейчас же все мне сказать.

Епископ колебался некоторое время, но все же уступил и сказал:

— Совет вынес такое решение: ввиду близкого кровного родства ваш брак с королем объявляется недействительным.

Больше Элинор ничего не надо. Она не могла сдержать радости.

— Прошу вас в замок, друзья. Вас ждет угощение! — воскликнула она.

Свободна! С Людовиком ее больше ничего не связывает! Не надо дольше терпеть его нудного общества, конец мучительной зависимости! Она свободна, чтобы соединиться со своим любимым.

Элинор не хотела и не могла ждать. И как только проводила епископов, тут же приступила к сборам в дорогу. Прежде всего надо известить Генриха, что она едет к нему.

— Скачи как можно быстрее, — сказала она гонцу. — Передай герцогу Норманнскому, что Элинор Аквитанская приветствует его. Передай ему, что она направляется в свой родной город Бордо и там с нетерпением будет ждать его.

* * *

Как легко на сердце и как хороша весенняя дорога! Пасха — лучшее время года, и перед глазами простираются тучные земли Юга!

Чем дальше к югу, тем больше людей выходило приветствовать Элинор. Они рады ей. Ходило много слухов о ее беспутном поведении в замужестве с королем Франции, но для южан это — романтичные приключения. Она выглядела великолепно на своем коне, с развевающимися волосами, в платье с длинными рукавами, ниспадающими до пола. Настоящая королева, и она снова с ними. В девичестве она была украшением дома отца. Ей посвящались песни менестрелей, и она сама сочиняла и пела баллады, посвященные любви и настоящим рыцарям. Никто не удивлен, что она пришлась не ко двору на холодном Севере. Она вернулась, и это хорошо.

Когда она проезжала владения графа Блуаского, ей повстречалась группа всадников. Во главе ехал молодой человек приятной наружности.

Приблизившись, он снял шляпу, галантно раскланявшись с ней.

— Вы действительно королева всех королев, — сказал он.

Элинор понравилось такое обращение, и она ответила ему легким поклоном.

— В путешествии из Парижа в Бордо, — продолжал встречный, — вам нужен приличный замок для ночлега. Хотя мой замок Блуа, я знаю, вас недостоин, но он тут близко, и я приглашаю вас. Лучшего приюта здесь не найти. Если вы соблаговолите принять приглашение, сочту за честь быть вашим слугой.

— Мы будем рады, — ответила Элинор, — а вы — Теобальд, граф Шампанский.

— Узнав меня, вы мне оказываете честь.

— Я знала вашего отца.

«Он много мне попортил крови, — подумала она. — Конфликт с ним после замужества Петронеллы привел к сожжению Витри и крестовому походу».

Тот старший Теобальд умер два года назад. Это был один из его сыновей; ничего не скажешь, молод и хорош собой, только слишком самовлюбленный. Они ехали рядом по направлению к замку Блуа, Теобальд был горд собой: ему удалось пригласить в свой замок красавицу Элинор. Она видела его восхищенный взгляд, но это ее совсем не трогало. Она тосковала по одному-единственному человеку, по Генриху, герцогу Норманнскому.

Въехав во двор замка, Теобальд соскочил с коня и приказал подать кубок гостеприимства. Пока несли кубок, он стоял и держал ее коня за уздцы. Взяв кубок, отпил из него сам и преподнес Элинор. При этом их взгляды встретились. Смотрел он дерзко и не мог скрыть чувства предвкушения.

«Глупец!» — думала Элинор. Неужели он предполагает, что она готова кинуться на шею всякому и что достаточно быть просто мужчиной, чтобы получить ее благосклонность? Неужели он думает сравняться с Раймоном Антиохийским, Саладином, а главное — с Генрихом Норманнским? Если так, она проучит наглеца!

— Вы мне оказываете большую честь, — говорил он, помогая ей сойти с коня. — Хочу сказать, что сделаю все возможное, чтобы вы не спешили с отъездом отсюда.

— Ваша милость любезны, — ответила Элинор. — Мы направляемся в мой город Бордо и спешим.

— Но это вам не помешает здесь заночевать.

— В самом деле, и я вам благодарна за гостеприимство.

— Добро пожаловать, я вам обещаю, здесь все к услугам столь прекрасной дамы.

Граф лично проводил Элинор в отведенные для нее покои.

— Это лучшая комната в замке. Здесь я живу. — Увидев ее смущение, добавил: — Я буду по соседству и позабочусь о вашей полной безопасности.

«С этим графом надо быть поосторожнее. Он слишком развязен», — подумала Элинор.

Она сразу догадалась, что на уме у этого хвастунишки. Ему следует преподать хороший урок.

Элинор велела принести в комнату багаж, и служанки переодели ее в бархатное платье с длинными рукавами, отделанное горностаем. Она распустила по плечам свои дивные волосы и в таком великолепии спустилась в общий зал. Теобальд приказал подать на ужин самое лучшее мясо, а музыкантам исполнить гимн в честь посещения замка королевой. Ничто, чем могло быть отмечено памятное событие, не было забыто, все принесли и исполнили. Элинор усадили на самое почетное место. Теобальд сидел рядом, и чем ближе становилась ночь, тем призывнее и развязнее он глядел на нее.