Пока все устроилось.

Генрих решил, что Англию можно оставить на попечение Лестера и Ричарда де Луси с министрами, а Элинор, перенесшая смерть маленького Уильяма и новые роды, может спокойно какое-то время побыть в своей любимой Аквитании. Очередную зиму лучше ей провести там.

Элинор счастлива: она снова с мужем и в своей родной Аквитании.

* * *

Как ей хорошо дома! Элинор вернулась не только в Аквитанию, но как будто в свою молодость: вот они с сестрой Петронеллой снова гуляют в саду, играют на лютне и распевают песни о блаженстве любви.

Петронелла теперь при французском дворе. Элинор вспоминает бурное замужество Петронеллы, свою легкую ревность к Раулю, бросавшему когда-то на нее страстные взгляды. У сестры уже две дочери — Элинор и Изабель. Как это давно было, и как этот щеголь граф де Вермандуа мог казаться ей привлекательным! Теперь она всех мужчин сопоставляет с Генрихом, и никто из них не выдерживает сравнения. Это кажется странным, потому что красавцем мужа не назовешь, но он привлекает своей силой и неуемной жаждой жизни. В нем нет утонченности, какая ей раньше нравилась в мужчинах. Совсем не отличается галантностью, нетерпелив и не тратит много слов. Все в жизни ему интересно, и он жалеет время на отдых. Спит он мало, с рассветом уже на ногах, никогда не присядет и не терпит оставаться без дела. Когда его густые курчавые волосы опускаются на лоб квадратной челкой, то в момент ярости с раздувающимися ноздрями и пылающими глазами он напоминает льва. Генрих словно специально создан для верховой езды, в седле он выглядит как одно целое с конем. Никакого изящества в одежде, исключая официальные приемы, выезды, где ему нужно выглядеть по-королевски торжественно и внушительно, он не соблюдает. Руки у него крепкие и обветренные; перчаток он никогда не носит, даже в морозную погоду, это для дам, говорит он. Генрих любит охотиться и зверя бьет мастерски. Охота для него лучший отдых. Несмотря на такую живость, он почитает науки и никогда не оставляет занятий, рекомендованных ему дядей-учителем, сводным братом матери. Довольствуясь коротким сном, он каждую минуту бодрствования загружает свой мозг работой наравне с телом.

Как такого человека можно не любить, думала Элинор.

Мысли о муже ее не покидали. Что было бы, если бы она сразу вышла замуж за Генриха вместо Людовика? Элинор даже рассмеялась. Генрих тогда был еще ребенком. Никакой разницы в годах с ним она не ощущает. А он? Их страсть остается такой же сильной, как в начале; когда после разлуки, а это случается довольно часто, супруги соединяются, их слияние происходит, как в первые дни женитьбы.

Она, конечно, многое о нем узнала. Он быстро приходит в ярость и становится неистовым, пугая всех вокруг. Ноздри у него раздуваются, глаза горят огнем, ногами он все расшвыривает, а порой валится наземь и молотит кулаками. Страшны эти приступы гнева; когда они случаются, кажется, что в него вселился дьявол. Элинор и сама может показать характер, но крайность, до какой доходит в гневе Генрих, ее пугает. В первые годы после свадьбы с этой стороной характера мужа ей сталкиваться почти не приходилось. Любовь и завоевание английской короны тогда поглотили его целиком, на домашние сцены времени не оставалось. Но в минуты недовольства он злился ужасно, а если человек ему оказывался неприятен, то вообще переставал для него существовать.

Вот такого она любила, во всем понимала, и он ее полностью устраивал. Еще ей бы хотелось, чтобы он делил с ней компанию собиравшихся вокруг нее трубадуров. Мечтала, чтобы он спел сочиненную им самим и ей посвященную песню. Но у Генриха нет досуга. Так что, вздохнув, она продолжала заниматься своим двором без мужа.

Охотников ей петь было достаточно. Когда тонкие пальцы певцов, так не похожие на грубые, обветренные Генриха, касались струн лютни, а огненные глаза посылали ей пылкие взоры, Элинор снова чувствовала себя юной.

«Что я сделала, выйдя замуж за Генриха? — спрашивала себя Элинор. — Плодила детей — троих за три года. Хожу на сносях или рожаю. — Она рассмеялась. — Конечно, в том состоит долг королевы, но совсем не занятие для героини романтических баллад».

Смерть маленького Уильяма потрясла Генриха не столько как утрата ребенка, а как потеря старшего сына. Теперь у них был маленький Генрих (что еще надо?) и Матильда, но ему хотелось еще сыновей. Он постоянно вспоминал проклятие своего деда Генриха I, имевшего кучу внебрачных детей и только одного законного; после гибели этого сына, утонувшего в море, наследницей осталась дочь. И что получилось? Война.

— Нам нужно еще родить сыновей, — как-то сказал Генрих. — У нас есть мой маленький тезка, но посмотри, что стало с Уильямом. Нам нужны еще сыновья, и мы должны их завести, пока ты в состоянии вынашивать.

Ему двадцать с небольшим — вся жизнь впереди. А ей каково? Время, когда она уже не сможет рожать, не так далеко. Это было впервые, когда стала очевидной их разница в возрасте. Разговор задел ее, как слабое дуновение поднимающейся бури.

Итак, она должна продолжать вынашивать детей. Она могла бы стать любящей матерью, но в этой женщине говорила сильная личность, слишком самобытная, чтобы беспрекословно подчиняться другим, будь то муж или дети. Уступки возрасту, дети — это все потом. Сейчас Элинор в своем любимом розовом саду в окружении трубадуров, воспевающих даму своих снов, да еще такую прекрасную, как сама королева.

Один из певцов привлекал ее внимание больше всех. Это красивый молодой человек по имени Бернар. Он себя назвал Бернар де Вентадур, но за его спиной поговаривали, что права на эту фамилию у него нет, что родителями были кухарка и крепостной. Граф и графиня де Вентадур, как тогда порой поступали, взяли мальчика в замок и воспитали его. У него рано открылся музыкальный дар. Граф с графиней ценили людей со слухом, и мальчика допустили в круг придворных певцов. Скоро он проявил себя как незаурядный поэт; граф с графиней ему покровительствовали, он стал известен, и в замок стали приезжать специально послушать его баллады.

Темой песен была, разумеется, любовь, а каждый поэт, как тогда было принято, избирал из своего круга даму сердца, коей посвящал свои строфы. Графиня де Вентадур была, конечно, хороша собой, и кому, как не хозяйке замка, адресовать придворному поэту свою рифмованную страсть! Песни Бернара становились все смелее, он их распевал, сидя у ног своей госпожи, и бросал на нее пламенные взоры, которые день ото дня становились все горячее. Такова была традиция: у каждого трубадура должна быть своя дама сердца. Однако трубадуры, как правило, происходили из благородных семей, и, когда сын крепостного и стряпухи стал поднимать глаза на графиню и петь ей о своей страсти, это расценили как дерзость, выходящую за пределы допустимого. Во всяком случае, так показалось графу. Он сказал Бернару, что тому не место в шато де Вентадур.

Бернару ничего не оставалось, как собрать свои пожитки. Он особенно не огорчился, ибо слышал, что на родину приехала королева Элинор, а слава о нем, как о лучшем поэте страны, уже разошлась далеко. Он явился к ней и был немедленно принят, потому что она знала его стихи и даже положила некоторые на музыку.

— Добро пожаловать, — приветствовала его Элинор. — Хочу, чтобы вы спели для нас.

Выражать поэтический восторг Бернар умел как никто другой. У него не стало прекрасной графини, вместо нее появился светоч красоты. Элинор не могло не польстить читаемое в глазах поэта открытое восхищение ею, граничащее с обожанием. Это пролилось бальзамом на душу после обидных высказываний Генриха насчет вынашивания детей. Бернар теперь для всех Бернар де Вентадур, имя вполне достойное для придворного королевы Элинор. Он становится ее фаворитом и постоянно у ее ног. Стихи и песни льются из него как из рога изобилия, и все посвящены королеве любви. Элинор в восторге. У Бернара прекрасный голос. Ему принадлежат известнейшие во Франции стихи, а он принадлежит ей. Это опьяняло.

Однажды на ее музицирование пришел Генрих и уселся послушать. Его зоркий глаз сразу выделил распростертую у ног Элинор фигуру Бернара де Вентадура, на которого она бросает теплые взгляды. Генрих сощурил глаза. Конечно, он не увидел в этом свидетельства их физической близости. Элинор для этого слишком умна. Любой ее ребенок должен стать королем или королевой Англии, и она вполне осознает, что у такого ребенка может быть только один отец — он, король. И все-таки он ей явно нравился, этот малый с перстнями на нежных руках. Интересно, не Элинор ли их подарила?

Генрих смотрел, слушал и думал, что скоро ему надо будет привести во дворец своих побочных сыновей. С детьми Авис проблем не было, они родились до знакомства с Элинор. А маленький Жефруа, сын Гикенаи, потребует какого-то объяснения, поскольку он появился после их женитьбы. При всем пестром прошлом Элинор она остается верной женой, как это ни странно. Правда, она беспрестанно занимается детородством. Не успевает родить одного, как на подходе уже другой, и на внебрачные связи у нее просто не остается времени. Но по тому, как она ласково смотрит на поэта, певшего ей о возвышенной любви, он видит, что Элинор пребывает в романтичных грезах и теперь ей будет трудно воспринимать столь приземленную нужду такого, как он. Он-то не романтик, а реалист. Без женщины в постели он не может и перестраивать себя не будет. С этим ей надо как-то примириться, и она должна будет это понять, когда он приведет во дворец своего Жефруа для воспитания, какое полагается для внебрачных королевских детей. У деда Генриха I их было предостаточно. Вильгельм Завоеватель детей не плодил, ни об одном Генрих не слышал. Но Завоеватель был неповторим, никто тягаться с ним не может. Он жил только чтобы покорять и править. У мужчины много всяких дел, но одними делами его жизнь не ограничивается. Элинор должна будет это понять.

Генрих решил, что Вентадур в этом ему может помочь, когда придется ее знакомить с маленьким Жефруа. В середине песни Бернара он внезапно поднялся и оставил компанию слушателей. Элинор посмотрела ему с удивлением вслед, но не встала, пока поэт не закончил петь.

— Кажется, королю ваша песенка не понравилась, Бернар.

— А вам, миледи?

— Она превосходна. Если дама, о которой вы пели, так хороша и обаятельна, это просто богиня.

— Она Богиня и есть!

— Ваше восхваление как раз и не понравилось королю.

— Меня не беспокоит, что не нравится королю, когда это доставляет удовольствие королеве.

— Осторожнее, Бернар! Король очень крут.

Вентадур низко склонил голову. Сколько грации в его поклоне! Как он галантен! И как ей нравится его поэзия!

Когда Генрих оказался наедине с женой, он начал атаку:

— Этот кухаркин ублюдок пусть убирается отсюда!

— Бернар? Да он же один из лучших поэтов страны.

— Ублюдок потаскухи слишком о себе возомнил!

— Талант его делает равным высшей знати!

— Только не в моих глазах. Мне не нравится его наглость, с какой он ведет себя в твоем присутствии.

— Наглость! Он ничего подобного себе не позволяет. Он никого так не уважает, как королеву.

— Черт меня побери, но этот малый претендует стать твоим любовником.

— Только в мечтах.

— В мечтах! Нахальный пес. Передай ему, чтобы отправлялся к себе на кухню.

— Большой поэт к кухне отношения не имеет. Ты же образованный человек, Генрих. Талант сам по себе заслуживает уважения… а тут можно говорить о гении.

— Я говорю о наглости! — крикнул король. — Я ему глаза вырву.

— Вся Аквитания восстанет против тебя. Великий поэт… наш гость… только за его стихи…

— Он предлагает королеве… что он предлагает? Если слова этого мерзавца перевести в дела, он окажется в твоей постели!

— Но слова — это не дела, и уверяю тебя, я не забываю о своем долге.

Генрих схватил ее за плечи и бросил на кровать.

— Знай, если ты изменишь мне, я убью твоего любовника. Поняла?

— Правильно сделаешь. Винить тебя не стану.

— Значит, ты не стала бы винить Людовика, если бы он убил твоих любовников.

— Не говори мне про Людовика.

— Верно, я не Людовик.

— Да разве я полюбила бы тебя, будь ты как Людовик, разве стала бы рожать тебе детей!

— Людовику ты рожала.

— Я была молода. Оказалась в ловушке и не знала, как из нее выбраться.

— Мне не нравится твой флирт с этим поэтом.

— Неужели ты думаешь, что я променяю тебя на него!

Король схватил скамейку и швырнул ее в стену. Замок затих. Король в гневе. Он рассержен, его терзает ревность и подозрения, так что юному Бернару де Вентадуру посоветовали потихоньку скрыться и выждать, пока буря не уляжется.

Генрих разбушевался вовсю, виня жену в неверности. Наконец он бросился на кровать и затих. Потом с неожиданной страстью схватил ее и еще раз сказал, что зарубит всякого, кто посмеет к ней прикоснуться. Элинор приняла его объятия. А вскоре после этого происшествия обнаружила, что снова беременна.