— Мой дед считал, что королю следует иметь как брачных, так и внебрачных детей, и в королевских семьях это правило принимают.

— Это правило нельзя считать безгрешным, сир.

— Слушай, Беккет, ты, кажется, хочешь упрекнуть меня. Это я не потерплю. Слышишь?

— Отчетливо, сир.

— Смотри, если заденешь меня, разжалую.

— Меня можно разжаловать, коли будет угодно вашему величеству, а я буду молиться, чтобы у вас был такой же верный слуга, как я.

— Не бойся, Томас. Я знаю твою верность и потому терплю твои нотации. Только смотри, не переусердствуй. Помни!

— Я не забуду, милорд.

— Ты видел мою прекрасную Розамунд. Ну не красавица ли она, Беккет! А в положении она стала еще милей. Просто удивительно, что мои чувства к ней не остыли. Я люблю эту девочку, Беккет. Что молчишь? Стоишь с надутым выражением. Томас Беккет, ты смеешь меня осуждать? Ты что, мой смотритель?

— Я ваш канцлер, милорд.

— Можешь им перестать быть… коль пожелаю. Запомни это, Беккет. А если ты думаешь сказать мне, чтобы я бросил Розамунд, я рассержусь, а ты знаешь, каков я в гневе, Томас.

— Хорошо знаю, сир.

— Тогда мне лучше под руку не попадаться.

— Вы совершенно правы, милорд.

— Значит, не стоит меня доводить до этого. Я поселю ее в Вудстоке, где для нее строится маленький домик. Он будет в лесном лабиринте… секрет которого буду знать один я. Что скажешь на это?

— План достоин вашего величества.

Король сощурился и рассмеялся опять.

— Ты нравишься мне, Томас. Ты упрям, не одобряешь меня, осуждаешь, но нравишься мне. Я почему-то выделил тебя и сделал своим другом.

— Я также ваш канцлер, сир. Мы еще поговорим о миссии во Францию?

* * *

В этой миссии Томас показал себя во всем великолепии. Королевский пурпур и золотые украшения, столь любимые им, могли быть введены в действие совершенно спокойно, ибо это делалось во славу Англии. Не ехать же ему во Францию нищим. В этой поездке демонстрировались блеск и мощь Англии.

Миссию сопровождал отряд стражи, несколько сановников, составляющих часть посольства, двести всадников личного дома канцлера, а также лакеи и прочая дворцовая челядь. Беккет вез с собой собак, охотничьих птиц и двенадцать вьючных лошадей с кормом для них, а на спине каждой сидела длиннохвостая обезьяна. За процессией тянулись повозки с гардеробом посольства и подарками для французского двора. За ними еще несколько больших телег. На одной была устроена домашняя церковь канцлера, на другой оборудована его спальня и еще одна с кухонными принадлежностями, чтобы посольство могло удобно остановиться в любом месте.

Эта величественная, нигде и никогда невиданная кавалькада прошествовала по Франции, всюду собирая толпы людей.

— И что же это за человек, король Английский? — дивились пораженные французы. — Видно, богаче нет его на целом свете, если канцлер, слуга короля, едет в такой роскоши.

О приезде канцлера доложили Людовику, рассказав о его невиданно пышной свите. Король решил не уступать ни в чем и дал всем купцам такой приказ: когда посольство прибудет в Париж, что бы англичане ни пожелали, они все получат в подарок. Французы принимают их как щедрые хозяева, и гости должны все иметь совершенно бесплатно.

Томас усмотрел в этом жесте французского короля особый умысел и, чтобы не быть связанным подарками, могущими помешать исполнению миссии, все необходимое потихоньку посылал покупать за деньги. Вместе с тем он согласился поселиться в главном соборе города, где повелел накрывать роскошный обеденный стол, к которому приглашал всякого, кто приходил его навестить.

Перед лицом такого экстравагантного поведения французам никак не хотелось тянуться за англичанами в гостеприимстве, элегантности и великодушии. Оставалось только перещеголять их в любезностях. И Людовик встретил Томаса с большим почетом. У него и в мыслях не было отказать в руке своей дочери сыну короля, направившего для сватовства такое посольство. Поначалу он испытывал некоторую неловкость. Его Маргарите всего только год. Бедное, невинное дитя, еще не знает, что ей уготовано! А уготовано то, что совсем скоро она отправится к английскому двору, где будет воспитываться как невеста Генриха, который, если ничего плохого не произойдет, станет королем Англии, а Маргарита королевой.

Людовик все еще помнил свою страстную Элинор. Ему казалось, он никогда не сможет забыть того счастья и того горя, которые принесла в его жизнь Элинор. И вот наступило время — сын Элинор от другого мужчины обручается с его дочерью от другой женщины… Такая вот получилась необычная история! Но с женщинами, подобными Элинор, чего только не бывает… Интересно, вспоминает ли Элинор о нем? Спрашивать об этом у английского канцлера, конечно, не станешь. Но эти мимолетные мысли быстро исчезли под натиском раздумий о предстоящем обручении дочери короля Людовика. Он согласился с мнением своих министров, что этот союз будет на благо обеих стран. Он даст народу мир — то, что народу нужно больше всего на свете.

Великолепный английский канцлер пришелся Франции по душе. Людовик против брака не возражал. Даже приветствовал его. Томас остался доволен — ответственная миссия увенчалась полным успехом.

* * *

Пока Томас улаживал столь важное государственное дело Англии с Францией, Генрих отправился в Вудсток и сразу поехал к Розамунд Клиффорд в миниатюрный дворец, втайне построенный неподалеку от королевского. Он не мог нарадоваться домиком любовницы и называл его Замок Розамунд. Генрих в любой момент мог без труда и совершенно незаметно проникнуть к ней. Для этого нужно пройти хитрый лабиринт, секрет которого знали только они двое да слуги Розамунд, чем он страшно втайне гордился и даже своему канцлеру этот секрет не открывал. Томасу совершенно чуждо наслаждение от обладания женщиной, что Генриху было непонятно, непонятным людям он доверять полностью не мог. Порой король подозревал, что Томас скрытно занимался тем, чем другие любили похвастать, и мечтал как-нибудь его на этом поймать. Вот было бы забавно! А как было бы здорово устроить похождение к женщинам вместе с Томасом, мечтал Генрих. Общество Томаса король ценил выше всех остальных. Тем более что Томас в отличие от него самого любил все необычное, а Генрих в этом отношении был слишком прост, даже королевские регалии не носил. Больше того, однажды на пасхальном богослужении вдруг снял с себя корону, возложил ее на алтарь и заявил во всеуслышание, что больше ее не наденет.

— Вот она — символ верховной власти. Хранись она здесь или на моей голове, она все равно остается таким символом. А насчет меня не заблуждайтесь! Я — король. Им сделала меня не корона. Я ваш король от рождения и, сидя на троне, лучше всего послужу своей стране хорошими законами и защитой ее от посягательства врагов своей сильной рукой и мудрой головой, а корона мне только мешает думать и действовать.

Таков этот человек, обычного роста, с обветренными руками, в коротком, не связывающем движения камзоле, человек неуемной энергии, страшный в гневе — чистое воплощение королевского величия. И говорит он правду. Чтобы предстать королем Англии, корона вовсе ему не нужна. Одного взгляда на него достаточно, чтобы понять, кто он.

А все же в Вудстоке король появлялся украдкой, соблюдая осторожность. Себя в душе он уверял, что этим он щадит нежную Розамунд, ограждая ее от неприятностей. Ему хотелось, чтоб она оставалась такой, какая она есть, чистая и невинная, — полная противоположность Элинор. Вероятно, он немного побаивался королеву, хотя и не признавался себе в этом. И не мудрено. Элинор женщина опытная и хитрая: кто знает, что она могла придумать ему в отместку. Из-за Элинор он и держит втайне свою связь с Розамунд.

Розамунд кормила лебедей на пруду возле своего маленького дворца. Она поднялась и радостно вскрикнула, его увидев. Беременность делала ее еще очаровательней. Она дышала покоем материнства.

Генрих взял ее руки и поцеловал.

— Моя роза рада видеть своего короля?

Розамунд закивала с таким видом, будто радость от встречи с ним ей не выразить словами.

Немного смущаясь, Генрих игриво потрогал ее живот.

— Мальчик?

— Растет себе потихоньку. А если это девочка? Вы не рассердитесь?

— Нет-нет, я прощу ее, если возьмет десятую долю красоты и очарования своей мамы.

Обнявшись, они пошли в дом. Тут Генрих останется на ночь. Здесь он просто Генрих. Идиллия простого человека. Однако он вовсе не заблуждался, будто рожден для такой жизни. Свое королевство он ни на что не променяет, но иногда и ему хотелось побыть одному под ласковым взором любимой женщины. Порой он испытывал желание привести сюда Томаса и рассказать ему о своих чувствах. Но сам же себе возражал — нет, лучше не надо. Даже Томасу. Никто не должен знать, что делает с ним невинная девочка.

У Розамунд скоро роды, ей надо обеспечить хороший уход.

— Когда вернусь из Франции, приду посмотреть на ребенка.

Розамунд пугалась всякой его поездки за море. Ей мерещились опасности, и она просила короля быть осторожнее. Он подсмеивался над ней, но ласково. Как король может быть осторожным?

— Это мирная поездка. Мне надо поговорить с Людовиком насчет женитьбы моего сына на его дочери. Согласие на это он дал. Мой славный канцлер получил его, а мне надо закрепить этот союз и привезти сюда принцессу, чтобы воспитывать ее здесь как будущую жену моего сына.

— Бедное дитя! Бедная мать!

— Ах, Розамунд, скажи спасибо, что ты не королева-мать. Пойми, насколько ты будешь счастливее со своей крошкой в этом милом маленьком дворце, покойно ожидая своего господина и повелителя. А я тебе обещаю, что он будет приходить к тебе, как только представится такая возможность, а ребенок, которого ты носишь, получит большие почести и никогда не пожалеет, насколько это будет от меня зависеть, о том дне, когда королю повстречалась самая прекрасная на свете роза.

Генрих оставил ее вполне довольной своим уделом; единственное, что ее тревожило, это опасности, подстерегающие короля за морем. Какое чудо — беззаветная любовь этой девочки, ничего себе не требующей, никаких почестей — может быть, одному ребенку только, а для себя ровным счетом ничего! Она даже молится не за себя, а лишь за него и за ребенка.

«Вот если бы она была моей женой, — думал он. — Не было бы человека счастливее меня».

* * *

Но женой была Элинор, а с ней все иначе. Перед отплытием во Францию Генрих узнал, что Элинор снова беременна и сопровождать его не сможет.

— Я тебе говорю, — шумела Элинор, — больше этого не будет. Как только вышла за тебя, я рожаю одного за другим.

— Вы хорошо наполняете детскую короля, ваше величество, — возразил Генрих. — Сколько на свете королев, которые молятся и ходят на богомолье, чтобы родить хотя бы одного-единственного сына. У вас их уже двое, а то, что я любезно посеял в вас, может снова оказаться сыном. Только подумать! Трое сыновей в детской!

— Это не считая твоего ублюдка.

— Жефруа? Как он там?

— Он меня совершенно не интересует.

— Ты, оказывается, ревнива.

Элинор не ответила. Она ему никогда не простит этого внебрачного ребенка. Когда она была в него так влюблена, все время думала о нем, он развлекался с женщинами сомнительного поведения, а одной до того увлекся, что поместил ее ребенка в королевскую детскую.

— Как бы я хотела поехать с тобой за море.

— Тебе нравится еще мое общество? Я польщен.

— Нет, хочу увидеть мою дорогую и прекрасную Аквитанию.

— Чтобы посидеть в саду в окружении певцов, которые воспевают твою красоту и притворяются, будто в тебя влюблены?

— Зачем им притворяться?

— Потому что ты уж совсем не молода, а вынашивание детей женщин никак не украшает, только прибавляет им лет. Они лукавят, возвеличивая тебя как «королеву любви». И знаешь, почему? Только потому, что ты королева Англии.

— Все, на этом закончено. Когда родится этот, я снова уеду в Аквитанию.

Генрих насмешливо кивнул, а сам тем временем мыслями был уже далеко, со своей милой Розамунд.

Вскоре он уехал во Францию.

* * *

Генрих получил письмо от матери. Она просила его приехать в Нант, где ждала его вместе с братом Жефруа.

Матильда была рада вновь увидеть любимого сына. Обняв его, она чуть отстранилась и стала рассматривать Генриха.

— Как дела в Англии?

— Хорошо. Все дела я поручил очень надежному человеку. У меня лучший в мире канцлер. Да и Элинор не новичок в управлении государством.

— У тебя хорошая жена.

— Она очень утомляет, — поморщился Генрих.