Когда они вернулись домой и начали рассказывать о своих впечатлениях, на них вдруг обрушилась Бет.

– По-моему давно пора навестить Пайк-Хауз, вместо того чтобы разъезжать по стране.

– Да, ты, наверно, права, и я это сделаю, как только мне представится удобный случай.

– Почему бы тебе не съездить к ней в следующее воскресенье?

– Ну, Бетони и я хотели собрать кое-какую старую одежду и игрушки и отвезти их в Ахем для бедных детей, чьи дома и вещи пропали во время наводнения.

– Но ты потом съездишь к Гуди?

– Не волнуйся, я это обязательно сделаю, как только выберу подходящее время.

Но как-то так получилось, что прошло еще три недели, и Бет отправилась туда одна, забрав с собой младших детей.

– Ну? – спросил ее Джесс, когда она вернулась домой, – Гуди не просила что-нибудь передать мне?

– Нет, – ответила ему Бет.

– Что, она вообще ничего не сказала?

– Почему Гуди будет тебе передавать что-то? Похоже, она забыла, что ты вообще существуешь на свете.

– Ты ей не говорила, как я сейчас занят?

– Мне пришлось сочинять для нее сказки.

– И она ничего не сказала?

– Просто кивнула, вот и все!

– Черт возьми, – возмутился Джесс. – Какие-то новости в Пайк-Хаузе есть или нет? Или я должен выдавливать из тебя все по капле?

– Там все в порядке, – сказала Бет, подавая на стол. – Только крыша течет.

– Что ты сказала?

– Там в соломе две или три дырки, – продолжала Бет. – Ты же сам говорил об этом очень давно.

– Но неужели они с тех пор стали такими большими?

– Гуди ни на что не жалуется. Она выработала свою тактику. Если дождь с запада, она ставит кровать у окна. Если с севера – то она передвигает ее к лестнице, как было совсем недавно. Капает не так уж сильно, тем более, что она прикрывает постель брезентом.

– Боже мой! – воскликнул Джесс. – Я даже не представлял себе, что дела так плохи!

– Так тебя это интересует? – удивленно посмотрела на него Бет. – Мне казалось, что ты так занят развлечениями, что напрочь забыл о своей матери!

– О, – сказал Джесс и заерзал на стуле, ему стало неудобно. – Я же не знал… Я завтра не пойду на работу и сразу же все там поправлю.

– Ну уж нет, – вмешался дед Тьюк. – Сначала ты должен кончить молоть зерно в Аутлендс.

– Тогда я поеду туда в воскресенье, – сказал Джесс. – Боже ты мой! Я не знал, что крыша так прохудилась. Мне должны были сказать об этом раньше!

– Тебе об этом говорили не раз, – возмутилась Бет. – Много говорится, да мало делается!

– Да, – согласился Джесс. – Тут ты совершенно права.

Джесс глянул на Бетони. Та сидела, как будто ее вообще ничего не касалось. Отец понял, что он был слишком мягок с ней и позволял ей манипулировать собою, как только вздумается.

В воскресенье утром он нагрузил на телегу щепу, веревки и пучки соломы, и все сверху покрыл брезентом, чтобы не промочить под проливным дождем. Всю осень, не переставая, лили дожди. Джесс накинул на себя плащ с капюшоном. Он был готов, чтобы проработать весь день под дождем на крыше Пайк-Хауза. Бетони наблюдала за ним, стоя в дверях.

– Разве обязательно тебе ехать в такой холодный и сырой день?

– Да, мой цветочек, я должен ехать. Может, ты передумаешь и тоже поедешь со мной?

– Нет, – ответила ему Бетони, повернулась и вошла в дом.

Джесс отправился в поездку.

Огород в Пайк-Хаузе весь развезло. Сгнившая ботва картофеля лежала в куче. Все картофельное поле было в ямках там, где Гуди выкапывала картофель, пытаясь спасти урожай.

Неснятые бобы прямо со стеблями валялись в грязи, а сгнивший лук плавал в мутной воде на размытой грядке.

Джесс взглянул на крышу. Он увидел, как сильно прогнила солома со времени его последнего посещения Пайк-Хауза. Особенно возле трубы были видны огромные дыры. Джесс также обратил внимание, как много сажи вылетело в трубу вместе с дымом.

На маленьком крыльце стоял ящик с опавшими мокрыми и зелеными яблоками. Рядом притулился ящик с морковью, покрытой плесенью. Старый плащ Гуди висел на гвозде, а ее сапоги, все в желтой глине, стояли на подстилке вперед носами, как будто она только что сняла их и вошла в дом.

Когда он заглянул на кухню, она сидела в своем кресле-качалке и крепко спала. Подбородок уперся в грудь, и руки были спрятаны под фартуком. Когда Джесс проходил мимо, он легонько качнул кресло. Качалка заскрипела, но Гуди не проснулась, хотя раньше просыпалась от малейшего шороха. Голова ее повисла, а кресло качалось и поскрипывало. Джесс повернулся и заглянул ей в лицо. Он коснулся ее рук, они были холодны, как листья водяных лилий. Он прикоснулся ко лбу и понял, что Гуди умерла.

Когда он остановил кресло, в комнате стало жутко тихо. Часы остановились, в очаге продолжала дымиться кучка мокрых веток. Джесс подвинул себе табуретку на трех ножках и сел рядом с Гуди. Он наклонился к ней, его локти упирались в колени. Так сидел он некоторое время, потому что в этой тишине он хотел посмотреть на мать и побыть с ней. Подумать о ней и мысленно поговорить и попрощаться с ней.

Потом Джесс пошел искать Тома.


Рядом с живой изгородью на поле в Хенстере стояло пугало в платье и шали из мешковины, с лицом из турнепса и с желтыми маргаритками на шляпе. Бетони часто навещала это пугало. Она подружилась с ним и рассказывала все свои нехитрые истории. Пугало всегда выслушивало ее. Голова у него была немного наклонена, и желтые маргаритки на проволочных стебельках кивали в такт порывам ветерка. С отцом Бетони теперь почти не удавалось поговорить – он сильно переменился. Когда она обращалась к нему, он так странно смотрел на нее и грустно и удивленно покачивал головой. Или вообще не слышал ее. Поэтому Бетони беседовала с пугалом.

Пугало поднималось высоко над живой изгородью, охраняя два поля. С одной стороны было поле в восемнадцать акров, а с другой – в двадцать шесть акров. Земля все еще была очень мокрой, вода стояла в любом углублении. Поле в восемнадцать акров было засеяно ячменем, а второе поле – пшеницей. Пшеница не сдавалась, и ее ярко-зеленые стрелочки храбро выглядывали из мокрой земли. Ячмень сгнил в земле.

– Фермеры говорят, что они разорятся, а мой прадед сказал, что он не помнит, чтобы столько времени не прекращались дожди. У некоторых людей в Апхеме в кухне стоит вода в целый фут вышиной. Сегодня утром я слышала, что где-то в доме утонул ребенок.

Пугало внимательно слушало Бетони и его спокойствие было дружелюбным и выражало симпатию. Пугало знало, что Бетони не была виновата в том, что без конца лили дожди, что появилось много бездомных людей, и что малыш утонул в подвале в Апхеме.

Прошло какое-то время, и пугало стало ей сниться по ночам. Во сне оно из ее друга превратилось во врага. Во сне девочка шагала по узкой дорожке, а пугало всегда шло рядом, немного впереди Бетони, где-то поверх живой изгороди, почти в небе. Обогнать, избавиться от него было невозможно. Она начинала шагать быстрее и быстрее, пока не переставала чувствовать ноги под собой.

И когда наконец она начинала рыдать от усталости и злости, останавливалась и гневно топала ногами, пугало медленно поворачивалось и смотрело на нее из-под полей шляпы. Глаза пугала становились живыми человеческими глазами. Они внимательно смотрели на нее сверху вниз. Бетони не могла отвести глаз от глаз пугала.

– Смотрит! Смотрит! – кричала Бетони. – Почему ты всегда смотришь на меня?

Она перестала ходить к пугалу. Вместо этого попыталась поговорить со своей матерью.

– Ты жалеешь, что Том живет с нами?

– Нет, – ответила ей мать, продолжая гладить. – Почему я должна жалеть об этом?

– Значит, ты рада?

– Ты должна помочь Дженни убраться в вашей спальне.

– Я уже сделала свою работу, – ответила ей Бетони. – Как ты думаешь, Том – нормальный?

– Абсолютно нормальный, и не сомневайся в этом.

– Я так не думаю. Мне он кажется странным. Он никогда не смотрит мне прямо в глаза.

– Может, ему не нравится то, что он в них видит.

– Я считаю, что он ворует, – продолжала Бетони.

– Ты тоже воруешь, – заметила мать. – Ты украла четыре пенса из кошелька твоей бабушки пару недель назад и десять листов бумаги из конторки твоего прадеда во вторник.

Бетони не отводила взора от струйки пара, которая поднималась от рубашки Роджера. Утюг продолжал двигаться взад и вперед. Потом она перевела взгляд на лицо матери – такое спокойное, без всякого намека на злость или угрозу.

– Это не воровство, не настоящее воровство. И я не потратила эти четыре пенса, и не использовала бумагу, потому что кто-то утащил ее у меня.

– Вы только подумайте, – сказала мать, подходя к плите, чтобы поменять утюги. – Этот «кто-то» была я.

Бетони продолжала сидеть, она чувствовала, как у нее закипает кровь.

– Если я такая плохая, как вы все говорите, почему ты тогда не накажешь меня! – закричала она.

– Если ты будешь вести себя еще хуже, то мне придется сделать это. Ты достаточно умная, и если как следует подумаешь, то, как умный человек, перестанешь таскать вещи и деньги, потому что я уже поймала тебя на этом.

– Умная! Умная! – прокричала Бетони. Она соскочила со стула. – Я ухожу из этого дурацкого дома и никогда больше не вернусь сюда!

– Хорошо, только дверью не хлопай, – сказала Бет. Снаружи, во дворе, Бетони смотрела, как ее братья складывали ветки в большую корзину. Уильям рубил ветки. Он очень гордился тем, как он ловко управляется с маленьким топориком. Он быстро рубил ветки – тюк, тюк, тюк. Ветки разлетались во все стороны. Роджер и Том собирали их, а Дики аккуратно складывал в корзину.

– Том Меддокс, – сказала Бетони, когда он нагнулся, чтобы подобрать ветки у ее ног. – Не толкайся, ты неуклюжий.

– Тогда отойди отсюда, – сказал ей Уильям. – Ты нам мешаешь.

– Том Меддокс, ты не нравишься моей матери, – продолжала Бетони. – Она говорит, что ты – «ку-ку».

Том не обращал на нее внимания, он продолжал собирать ветки и складывать их в корзину. Но Уильям перестал рубить и уставился на сестру.

– Мама сказала, что ей не нравится Том?

– Он никому не нравится, – сказала Бетони. – Он слишком черный. Вы только посмотрите на него. Он так выделяется среди нас всех. Мы – такие светлые, а его как будто обваляли в саже. Ему здесь не место! Он не нашей крови!

Бетони повернулась к двери мастерской и увидела, как отец показался в дверях.

– Бетони, – резко сказал Джесс.

– Убирайся туда, откуда ты пришел, – сказала она Тому. – Твое место среди цыган и лудильщиков. Ты нам здесь не нужен! Ты – слишком черный!

Отец сильно ударил ей по заднице. Шок и боль были подобны молнии. Они обожгли ее плоть и растопили кости. Он никогда не поднимал на нее руку. Отец так переменился. Она в злобе и стыде убежала от него. Она его ненавидела и была жутко возмущена. Она его никогда не простит! Бетони пробежала по двору и, не останавливаясь, побежала дальше по дороге, через мост и к берегу Деррента. Она стремилась к тому месту, где вода поднялась выше берегов.

Под ивами двое мужчин в плоскодонке острогой били угрей. Один из них был местный идиот Джампер Лейн, а другой – доктор Меллоу, ученый из Оксфорда, живший здесь, как бродяга. Они взглянули на Бетони, стоявшую на берегу. Джампер, широко улыбаясь, поднял угря вверх, чтобы Бетони полюбовалась на их добычу. Она села на бревно и сделала вид, что застегивает туфли. Потом она вынула молитвенник и сделала вид, что читает его.


Среди кустов торчал шест, и к нему была привязана плоскодонка. Таким образом, течение не могло далеко унести ее. Ловцы угрей позволяли лодке отплывать на всю длину веревки, потом они подтягивались до кустов и снова отдавались на волю волн. Бетони наблюдала за ними, ей становилось все холоднее и холоднее. В воздухе стоял влажный холодный туман. И на нее еще падали капли с ив. Бетони пыталась убедить себя, что холод – это ерунда. Очень скоро она вообще перестанет его замечать, ей уже будет все равно.

Лодка двигалась взад и вперед, раз за разом. Ловцы, казалось, не уставали от своего занятия. Потом к шлюзу подошел Томми Треннем со своей удочкой и уселся, чтобы половить рыбки.

Бетони задрожала и повернула домой. Сегодня ей не удастся утонуть. У ручья было слишком много народа.


– Садись за стол, – сказала ей мать. – Или, может, ты не проголодалась?

– Нет, я не голодна. Совсем не голодна.

– Может, ты плохо себя чувствуешь? Простудилась?

– Она злится, – сказал Уильям. – Наш отец как следует дал ей по заднице!

– Бетони сама в состоянии все объяснить. Ты заболела? Если так, то тебе лучше отправиться в кровать.

– Со мной все в порядке, – сказала Бетони.

– Тогда садись за стол.

Бетони села между Уильямом и Дженни и посмотрела на пищу, поставленную на стол. Она видела стебли сельдерея в чаше, они были толстыми и белыми. И еще большой кусок валлийского сыра и ее любимую порезанную ливерную колбасу.