Вдруг стало больше света. Здания потеснились. Появились деревья и фонтаны, кругом запорхали голуби, и перед ней предстал на своей колонне Нельсон. Казалось, он парит в воздухе. Бетони заморгала. Она не верила своим глазам. Потом оглянулась на пассажиров, сидящих рядом с ней, и решила, что они все спят. Ей хотелось растормошить их всех.

– Да посмотрите же! Вот стоит адмирал Нельсон! Это же Трафальгарская площадь!

Но глаза людей были открыты. Спали их души, убаюканные страшной силой привычки. Бетони сидела и была вне себя от счастья. Она в Лондоне! Он расстилался перед ней и перед всеми: имеющий глаза, да видит!

Покинув автобус, Бетони двинулась по волшебным местам – перед ней была хроника прошлого и настоящего, запечатленная в камне. Здесь каждый камень, каждая пушка на постаменте были связаны с легендами и преданиями. Люди шествовали по камням и по страшным человеческим судьбам, которые могут стать завтрашней историей.

Бетони шагала не останавливаясь, и даже не знала, куда направляется. Она просто отдалась городу, и он готовил ей сюрприз за сюрпризом. Вот река, и по ней идет баржа, направляясь под Лондонский мост. Вот монумент с вечным огнем в память о страшном великом пожаре 1666 года. А вот и Тауэр, красивый и великолепный. Удивительное средневековье с алыми флажками, развевавшимися, как языки пламени на ветру.

Бетони шагала по городу, не разбирая дороги. Она бродила по узким улочкам и маленьким дворикам. Она видела, как поджариваются сосиски на огромных сковородах в уличном кафе. Запах супа, донесшийся из открытой двери, внезапно напомнил ей, как она голодна. Бетони спустилась по ступенькам вниз в зал, полный народа, и там заказала сосиски и картофельное пюре с луком.

Свой обед она запила кофе, приготовленным из зерен, которые смололи при ней в маленькой мельнице, стоявшей прямо на стойке.

Бетони продолжила свое путешествие и вышла туда, где возвышался собор Святого Павла, феникс, поднявшийся из пепла, акт веры города Лондона. Его купол был выстроен в виде небес, как они воспринимаются человеческим глазом.

– Послушайте, – обратилась Бетони к продавцу газет, стоявшему неподалеку. – Это же Святой Павел!

– Господи, Боже мой, где? – сказал он, чихая.

– Вот он, – показала Бетони. – Там, на холме.

– О, да! Он стоит тут довольно давно. Ну, по крайней мере, я его всегда тут видел, – Он смотрел на нее неприветливым взглядом, не улыбаясь, с совершенно серьезным лицом. – Не вздумайте его трогать, – хрипло заметил он. – Или вам попадет от всей королевской конницы и всей королевской рати. Да, да! И вас накажет Великая хартия вольностей!

Когда Бетони возвращалась домой, уже стемнело, и на улицах зажглись фонари. С длинными шестами по улицам бродили фонарщики. Один из них вытаскивал из фонаря сухую траву – видимо, воробьи свили там себе гнездо. Бетони была очарована светом ламп. Все улицы стали прекрасными и волшебными, и вечер предстал перед ней во всем своем очаровании. Бледные шары огня освещали все вокруг. Огоньки плясали во влажном воздухе, пока она ехала до Стентон-Райз.

Когда Бетони спустилась к ужину, мистер Брим встретил ее со вздохом облегчения.

– Мисс Изард! Слава Богу, вы вернулись. Мы так волновались за вас. Бродить одной по незнакомому городу! Мы боялись, что вы можете заблудиться.

– Вы что, заблудились? – спросил ее мистер Ламб.

– Да, я немного поблуждала в маленьких проулочках возле собора Святого Павла. Но мне хотелось посмотреть город.

– Вы потерялись, но зато узнали город получше, – согласился с ней мистер Ламб.

– Проулочки? – спросил мистер Торзби, глядя на нее с таким интересом, что ей стало неудобно. – Что за проулочки?

– Да, какие еще проулочки? – поддержала его Эдна.

– Ну, узкие переулки недалеко от собора. Так говорят у нас дома.

– Ну да, так говорят на диалекте, – заметил мистер Брим.

– Какое милое слово – проулок, – сказал мистер Торзби. – Оно четко определяет эти узкие проходы.

– Как у вас все прошло с Дочерью Испанского Короля? – спросила ее Эдна.

– Очень хорошо, она была мила со мной, – ответила ей Бетони.

Мистер Торзби, сидевший рядом с Эдной, внезапно нахмурился.

– Мне кажется, молодая мисс, вам не стоит так называть свою начальницу. У нее есть имя.

– Но ее все называют Дочерью Испанского Короля! Даже учителя.

– Вы же не учительница, – продолжал Торзби.

– Нет, – сказала Эдна. Ей стало неудобно. – Вы правы, я не стану больше делать этого. Клянусь вам.

Рука Эдны лежала на столе и прикасалась к его рукаву. Бетони обратила на это внимание. Она также видела, как мистер Торзби осторожно убрал свою руку и повернулся к мисс Уилкингс с какой-то фразой. Она также обратила внимание, что Эдна раскраснелась и была очень оживленной весь вечер.


Бетони нравилось заниматься в своей комнате по вечерам. Она готовила уроки на следующий день, или вела записи в дневнике, или писала письма домой. Если она сидела у окна, то могла видеть последние лучи солнца на темном небе. Когда Бетони уже не могла читать и писать, она сидела и любовалась тем, как меняются оттенки заката. Она видела, как на небе появляются первые звезды и последние птицы летят домой на ночлег. Когда наступала полная темнота, она вставала и зажигала газовый рожок на стене у двери.

В письмах домой она описывала все, что видела или делала:

«Прошлую субботу Эдна и я ходили в музей. В воскресенье мы отправимся еще куда-нибудь».

Но она никогда не писала о школе, о своей работе и об учениках. И о доме Бримов она писала редко.

Первое, что сделала Бетони в Лондоне, это купила дневник. Но прошло целые три недели, прежде чем она сделала первую запись. К тому времени яркость впечатлений уже несколько поугасла. Четкими остались только воспоминания о первом дне в школе.

Первый урок проходил в четвертом классе. Девочкам было по четырнадцать-пятнадцать лет, но они все показались ей гораздо старше. Быстрые и любопытные, они хотели «попробовать ее на зуб», как она выдержит все их атаки. Их лидером была некая Леони Сиддерт, которая тут же заныла:

– Боже ты мой! Мы опять будем заниматься этими скучными книгами? Мне казалось, что мы все уже прошли с мисс Скотт!

Остальные девочки тут же подхватили:

– Разве нельзя прочитать что-то более интересное, вроде «Моль Флендерс» или «Том Джонс»?!

– Или что-то современное, типа «Энн Вероника»?

– Или «Элинор Глинн»?

– Или «Женщина, сделавшая это»?

Бетони раздражала эта трескотня, и она разозлилась.

– Прекратить шум! – зло воскликнула она. Девочки были поражены ее резким тоном. Потом она продолжала уже более спокойно, но очень твердо.

– Я поведу с вами урок так, как я его приготовила. Если вам знаком этот материал, ну что ж, значит, когда через несколько дней вы станете писать сочинение на эту тему, вам будет легко это делать.

Урок продолжался, и ее уже больше никто не прерывал. Казалось, что Леони Сиддерт была удовлетворена. Бетони еще раз убедилась, что характер, который она унаследовала от матери, сослужил ей хорошую службу.

Позже в этот же день у нее был урок истории в классе, где учились девочки постарше.

Среди них была Флорри Смит, чей отец поднес ее сундучок в день ее приезда в школу. Обычная девочка с рыжими волосами и плоским лицом в веснушках, но ее лицо очень оживляла приятная улыбка и широко раскрытые глаза.

Бетони осталась недовольна уроком, потому что когда она старалась привлечь девочек к обсуждению темы и задавала им вопросы, Флорри Смит была единственной, принимавшей активное участие. Все остальные ученицы молчали с начала до конца, хотя и слушали весьма внимательно и что-то все время записывали. После занятий, когда Бетони встретила мисс Крабб, она заговорила с ней об этом.

– Это все из-за Флорри Смит, – объяснила ей мисс Крабб. – Девочки смотрят на нее сверху вниз и не желают унижаться, соревнуясь с ней.

– Кто они такие, Господи ты Боже мой!

– Их отцы такие важные люди – они брокеры на бирже или импортеры чая.

– Важные люди? – переспросила Бетони.

– Да, так во всяком случае считают они сами и их дети. Они платят за обучение, а Флорри Смит учится на специальную стипендию, и у нее за душой нет ни гроша!

– Но разве у них нет самолюбия? И они не хотят получить образование, за которое им приходится платить?

– Их самая большая мечта – выскочить замуж, как только они покончат со школой. Потом приехать сюда на машине и повертеть красивыми кольцами перед лицами своих бывших подружек! Что же касается образования…

Они принимают все как должное. Хорошая школа для них то же, что модный курорт, скажем в Брайтоне, получить образование – то же, что получить красивый загар. И за то, и за другое платит обожающий их папаша!

– Значит, они сами не станут принимать участия в наших обсуждениях на уроке?

– Существует золотое правило, – сказала ей мисс Крабб. – Не ставьте вопрос таким образом: «Кто ответит, почему начались выступления луддитов?» Можете быть уверены, в этом случае вызовется отвечать Флорри Смит, а остальные, даже не пошевелятся. Вы должны прямо" обращаться к выбранной жертве и говорить: «Луиза, перечислите мне события, предшествовавшие отмене законов о зерне?»

Бетони улыбнулась.

– В мой первый день в школе я больше узнала сама, чем научила своих учеников.

– У вас это первый день, а мне кажется, что я этим занимаюсь уже целую вечность!

Мисс Крабб и мисс Хорслем стали друзьями Бетони. Иногда она приходила к ним на чай в их дом в Олдбурне. Но они никогда не заглядывали в Метлок-Террас, так как знали от ее предшественницы, что мисс Брим выражала неудовольствие, когда к ее квартирантам приходили посетители. Бетони очень нравились обе учительницы, и она вскоре начала называть их Крабб и Хорс.

– Только не Хорс и Крабб, потому что Хорс никогда не выступает первой, – сказала Крабб.

– Я должна вас предупредить, – заметила Хорс, – что дружба с нами имеет свои отрицательные стороны. Например, мисс Сайлк автоматически станет вас недолюбливать.

– Но я не нуждаюсь в любви мисс Сайлк. Она мне совсем не нравится. Все время говорит гадости обо всех учителях. Почему, например, она называет мисс Твит и мисс Снабс «близнецами Лесбоса»?

– Изард, – сказала мисс Крабб, – у вас интересный образ мыслей.

– Правда? – поразилась Бетони.

– Да уж, особенно по сравнению с мисс Сайлк.

– Для нее, – вмешалась Хорс, – отношения между двумя разными полами являются отвратительными, а отношения между двумя женщинами тем более! У мисс Сайлк острый взгляд, но Он полон презрения к людям.

– Она не имеет права никого судить, – заметила Бетони. – Мне она постоянно говорит гадости…

– Я вас предупреждала, – сказала ей Хорс. – Вы дружите с нами…

Оказывается, Бетони обидела мисс Сайлк тем, что первая прошла перед ней на сцену во время школьного собрания. В другой раз она уселась во время совещания на ее стул. Но самым серьезным оскорблением стало то, что она заявила, что король Карл I отличался большим упрямством. Мисс Сайлк, как оказалось, обожала короля Карла I.

– Я заведую отделением истории в нашей школе, мисс Изард, и только я могу делать те или иные выводы по поводу школьного материала.

– Святое право, ничего не скажешь, – пробормотала Крабб.

Как-то мисс Сайлк налетела на Бетони, держа в руках листочек бумаги. Эта сцена произошла в учительской, потому что мисс Сайлк обожала публичность.

– Мисс Изард, вы повесили на доску объявление по поводу посещения Виндзорского замка. Оно составлено нечетко, и я его не понимаю. «Девушки, обращайтесь к мисс Сайлк шестнадцатого мая и приносите деньги один шиллинг и шесть пенсов. Если хотите, можете взять с собой аккуратно упакованный ланч». Мисс Изард, я что – буду таскать с собой все их ланчи с шестнадцатого по двадцать девятое число?

Бетони взяла у нее объявление и переписала его на обратной стороне бумаги.

– Вот, – сказала она, отдавая листок обратно. – Теперь даже самым бестолковым все станет ясно.

Мисс Сайлк вылетела из комнаты, и дверь с шумом захлопнулась за ней.

– Ну все, – подытожила Крабб. Теперь вас никогда не пригласят посмотреть коллекцию птичьих яиц.

– Она что – сама их откладывала?

– Нет, нет, это делали милые птички – синички, и голуби, и ласточки. Она разрешает птицам нести яйца, и делает это только потому, что считает, что все происходит путем девственного зачатия – партеногенеза!

– Я должна рассказать ей кое-что из моего опыта проживания в сельской местности, – заметила Бетони.

Если бы не Крабб и Хорс, ей было бы одиноко в школе.


Иногда под ее комнатой в Метлок-Террас мистер Торзби играл на скрипке. Он исполнял Моцарта и Мендельсона и старые народные мелодии «Барбара-Эллен» и «Воды Эфтона». Как-то, когда они столкнулись на лестничной площадке, он спросил, не мешает ли ей его игра. Бетони сказала: