– Ну…

– Пожалуйста, пойдем. Мне иногда бывает так скучно оставаться внизу одной.

– Хорошо, – согласилась Бетони. Эдна и миссис Брим обожали играть в вист. Мистер Брим часто отсутствовал по вечерам, и им всегда не хватало игроков. Мистер Торзби не интересовался игрой, и мисс Уилкингс тоже. Она всегда говорила, что не может отличать «бубны от крестей или виней, или как вы там их еще называете!» Но милый мистер Ламб всегда соглашался сыграть, чтобы доставить удовольствие Эдне, и Бетони часто приходилось выручать компанию и становиться четвертым игроком. Хотя никакого удовольствия ей это не доставляло: мисс Брим помнила каждый ход и каждый раз отчитывала Бетони, перечисляя ей ужасные промахи. Она не могла ей простить ее легкомысленного равнодушия к проигрышу.

– Нечего смеяться, мисс Изард! Вы никогда не станете хорошим игроком в карты, если будете так невнимательны.

– Но это же только игра, разве не так?!

– Кое для кого – да, всего лишь игра, – высокомерно заметила миссис Брим.

Бетони как-то рассказала это Джиму, и тот посмеялся, сказав, что нужно было бы познакомить миссис Брим с миссис Пакл, его квартирной хозяйкой, которая просто с ума сходила по норфолкскому висту.

– Вот была бы парочка, миссис Пакл и ваша хозяйка. Единственная между ними разница, что вашей миссис Брим не доводилось бывать в нашем квартале для нищих! Какой-то умник назвал это место Борроудейл-Гарденз,[9] а пересекающиеся улицы получили названия Уенслидей-Гроув, Малмдейл-авеню и тому подобное. Только представьте себе! Самые прекрасные места на севере страны, и они назвали их именами грязные трущобы Симсбери. Как можно так издеваться над природой и людьми!

– Но может, там не всегда были трущобы!

– Если там строили дома впритык друг к другу рядом с газовыми заводами и рядом с железной дорогой… В этих местах даже кошке некуда плюнуть! Там очень плохое водоснабжение! И совершенно жуткая канализация. Я думаю, эти чертовы трущобы были всегда! Они были запланированы еще на чертежной доске!

– Вас интересует что-нибудь, кроме социальных проблем?

– Иногда интересует! Порой мне хочется побродить по стране просто так, как бродят цыгане среди зелени и природы. Особенно когда стоят жаркие дни и ночи, я мечтаю о том, чтобы раздеться и поплавать в прохладном и чистом пруду, окруженном высокими зелеными деревьями… Я вспоминаю один маленький садик и дом, находящийся вдалеке от всего. Я знаю это место, оно находится в Уилтшире, и старая яблоня склоняется перед дверью домика.

– В каком месте Уилтшира?

– В Мидлинджер. Я иногда сажусь на велосипед и отправляюсь туда, где из моих легких вылетает вся грязь и дым большого города.

– Но не похоже, что вы хотели бы навсегда уехать отсюда, – сказала ему Бетони. – Мне кажется, вы любите свои грязные темные трущобы!

– Так бывает, когда привыкаешь к боли, если она давно вас мучает. Вам без нее даже становится не по себе!

– Боль? Какая боль?

– Вот эта, – сказал Джим, взмахнув рукой по направлению к трущобам Симсбери, окутанным дымом.


Когда Бетони покупала газеты рядом с Пентинг-Харт, к ней подошел мужчина и назвал ее по имени. Это был Джо Смит, тот самый, что отнес ее багаж в день приезда. Его дочь, Флорри Смит, училась в классе у Бетони.

– Я надеялся встретить вас, мисс. Мне хотелось попросить вас об одолжении.

– Конечно, – ответила ему Бетони.

– В «Вестнике» помещено объявление, что школе требуется человек, который будет ухаживать за садом. Я уже работал садовником, и хотел бы вас попросить, чтобы вы замолвили за меня словечко перед начальницей.

– Я это сделаю, – пообещала ему Бетони.

– Смит – такое обычное имя, – сказал Джо Смит. – Никто и не будет знать, что я отец Флорри.

Но утром, когда Бетони заговорила об этом, она поняла, что у мисс Телерра отличная память, и ее не обвести вокруг пальца.

– Мне кажется, мисс Изард, вы раньше говорили, что этот человек – отец Флорри Смит, не так ли?

– Да. Но какое это имеет значение?

– Я взяла себе за правило никогда не нанимать на работу никого, кто связан родственными узами с нашими ученицами. И в данном случае это было бы совершенно неразумным.

– Почему? – резко спросила ее Бетони. – Потому что их семья бедная? Потому что Флорри не платит за учебу, а учится на стипендию?

– Мисс Изард, я в первую очередь думаю о Флорри. – Вы прекрасно знаете, что у нас в основном учатся девочки из семей среднего достатка, и в школе имеются определенные традиции и правила.

– Да, здесь процветает снобизм! Я это все великолепно понимаю. Но разве мы не должны с этим бороться, мисс Телерра?

– Вы не можете отменить снобизм декретом, мисс Изард! Флорри будет очень неприятно, если ее отец станет работать в нашей школе!

– Я знаю, – сказала Бетони. – Простите меня, если я была слишком грубой. Но разве обязательно, чтобы девочки знали, что они родственники?

Мисс Телерра мрачно улыбнулась.

– Мисс Изард, в женской школе нельзя ничего сохранить в тайне. Вы недавно убедились в этом сами.

– Да, это правда, – согласилась с ней Бетони.

Как только представилась возможность, она поговорила с Флорри Смит и объяснила ей, в чем тут дело.

– Мне было бы все равно, если бы мой отец работал здесь, – сказала Флорри. – Мне наплевать, что обо мне болтают девчонки. Я уже привыкла к их насмешкам.

– Флорри, я больше ничего не могу сделать для твоего отца, – сказала ей Бетони. – Ты понимаешь, что мисс Телерра заботится только о тебе.

Флорри криво усмехнулась, как будто она не верила хорошему отношению к ней мисс Телерра.

– Спасибо, что попытались нам помочь, мисс Изард. Я все передам отцу.

Спустя несколько недель, когда возникло дело, связанное с премией Харриет Тейм, Бетони припомнила скептическую улыбку Флорри Смит.

Эту премию основала бывшая начальница школы. Она присуждалась раз в три года за лучшее сочинение по истории, написанное ученицей старшего класса на тему, выбранную преподавателями школы. Премия представляла собой чек, на который можно было приобрести книги в специальном магазине. В этом году в розыгрыше премии участвовали шесть учениц, и, конечно, Флорри Смит была среди них лучшей. На этот раз мнения Бетони и мисс Сайлк полностью совпадали. Мисс Лезенби из отделения истории также присоединилась к их мнению. Их решение было передано в письменном виде мисс Телерра. И вдруг в конце семестра, во время утреннего совещания, мисс Телерра сообщила всем, что премию присудили Мириам Чаркомб.

– Но почему, почему? – позже спрашивала Бетони. – У Мириам такое слабое сочинение!

– Отец Мириам – член правления школы, – объяснила ей мисс Лезенби.

– Так случается далеко не в первый раз в этой школе! – воскликнула мисс Сайлк.

– Неужели? – спросила Бетони.

– Точно так, – заметила Хорс. – Моя предшественница уволилась из-за проявления подобной несправедливости.

– Разве мы не можем обратиться с протестом к мисс Телерра? – спросила Бетони.

– Дочь Испанского Короля, – сказала ей мисс Лезенби, – станет нас уверять, что приняла единственно правильное решение.

– Эта женщина произошла от самого Торквемады, главы испанской инквизиции, – заметила Хорс.

– Флорри Смит, – продолжала бушевать мисс Сайлк, – это единственная девочка во всей школе, обладающая мозгами и пользующаяся ими для того, чтобы учиться! Что станет делать Мириам Чаркомб с чеком в магазин «Педагогическая книга»?

– Ничего, – сказала Хорс. – Ее папаша просто вставит его в рамку.

Прозвенел звонок, и Бетони отправилась на урок. Ей казалось, что этот день никогда не кончится. Она все время вспоминала о Флорри Смит, и у нее было отвратительное настроение. Бетони радовалась, что приближался конец семестра и перед ней были длинные летние каникулы.

– Что вы станете делать во время каникул? – спросил ее Джим, когда они прогуливались в парке. – Поедете домой к родителям?

– Нет, – сказала Бетони. – Я останусь здесь. У меня большие планы.

– Станете ходить на экскурсии? – поддразнил ее Джим.

– Конечно, а почему бы и нет?

Каждый день после завтрака она покидала Метлок-Террас и возвращалась только к ужину или даже позже.

Теперь она уже спокойнее гуляла по Лондону одна и каждый день узнавала что-то новое.

Когда она шагала по знаменитым улицам, она иногда чувствовала себя такой маленькой и незначительной, и это навевало грусть. Но Бетони все равно получала огромное удовольствие от этих экскурсий..

Как-то вечером, придя на очередную встречу с Джимом в парк, она нашла его спящим на солнышке на скамейке. Она села рядом, наблюдая, как трепетали его ресницы, и слушала, как он слабо стонал во сне. Когда он наконец проснулся и увидел ее рядом, он с трудом выпрямился и попытался развести плечи, смущенно на нее поглядывая.

– Это все жара, – объяснил он. – Я целый день провел в суде в Олдбурне.

– Не пора ли вам немного отдохнуть?

– Вы правы. Я постараюсь освободиться на субботу и воскресенье и отправлюсь навестить тетушку Джиг.

– Тетушку Джиг?

– Это та самая старушка, в чьем доме я останавливаюсь в Мидлинджере.

Джим выпрямился и начал дрожать. Он поплотнее застегнул свой пиджак.

– У вас есть велосипед? Нет? Ну, ничего. Вам нужно попросить у кого-нибудь велосипед на парочку дней, и мы сможем отправиться в путешествие вдвоем. В следующую Субботу. Или, может, через субботу. Как вы думаете, вы сможете проехать на велосипеде значительное расстояние?

– Почему бы и нет, если вы можете это сделать.


Бетони попросила велосипед у Маргарет Крабб. Они встретились с Джимом в пять утра и начали свое путешествие. На земле лежал теплый и влажный белый туман. После Твайфорда они ехали по спокойным сельским дорогам, оставляя в стороне все, даже самые маленькие городки. Они часто останавливались, чтобы перекусить, передохнуть или просто полюбоваться окрестностями.

Стоял сентябрь, и когда туман рассеялся, они увидели поля, готовые к жатве. Некоторые были уже пусты, солнечные лучи сверкали на стерне. Дальше к западу стерню поджигали, и когда Джим и Бетони сидели и ели на холме Рамбл, они сверху видели клубы жирного черного дыма, среди которого время от времени полыхали алые языки пламени.

Запах гари щекотал ноздри, отдавал кислым во рту и приправлял каждый кусок пищи. Этот запах не оставлял их во время всего путешествия – запах очищения и возрождения, старый, как сам мир вокруг них. Запах прошедшего года труда на земле, запах умирания и возрождения нового года труда и подготовки урожая.

Джим сказал ей:

– В моем краю поджигают заболоченные участки пустоши, и там горит кустарник и вереск. И потом на черных подпалинах прорастает новая ярко-зеленая трава и кустарники.

Он мало разговаривал во время путешествия, и Бетони, глядя на него, пока они продолжали крутить педали, видела, как он побледнел от усталости. – Может, нам стоит еще отдохнуть?

– Нет, – сказал он, – мы уже почти добрались до места.

Они проехали через деревню Мидлинджер и остановились у небольшого домика, который весь как-то странно перекосило – соломенная крыша немного съехала набок и проросла мхом, маленькие окошки со старыми, потускневшими и пожелтевшими стеклами тоже как будто подмигивали. Они прислонили велосипеды к живой изгороди и пошли по тропинке к дому. Джим постучал в дверь.

Из двери, прихрамывая, вышла самая уродливая старуха, какую только Бетони приходилось видеть в своей жизни. Ее серая кожа вся сморщилась, и в складках ее была грязь. На верхней губе росли длинные седые волосы, как усы у кота. Они росли из трех или четырех маленьких черных родинок. У старухи оставался один-единственный пожелтевший зуб, торчавший сверху. Стук, видимо, разозлил ее, и она вылетела, собираясь со злостью отругать пожаловавших к ней незваных гостей, но когда она узнала Джима, то спустилась вниз и тяжело положила свои изуродованные тяжким трудом руки ему на плечи.

– Ах, ты бродяга! – хихикала она. – Ты не являлся ко мне уже, наверное, целых полгода!

– Зато теперь я здесь! Ну и несет от тебя табачищем, ты, старая табачная трубка!

– Сам ты самоварная труба! – ответила ему старуха, резко встряхивая Джима. – Неужели старой женщине нельзя ничем побаловать себя?! Ты только и умеешь меня ругать, ты – святоша!

Она повернулась к Бетони и уставилась на нее белесыми глазами.

– Кого это ты приволок с собой?

– Это Бетони, – ответил ей Джим.

– Бетони, прямо цветочек. У меня в саду растут цветы! Разные, из которых я варю целебные настойки и отвары. Они помогают при простуде и боли.

– Эй, – заметил Джим. – Я всегда подозревал, что ты – ведьма!

– Что ты орешь! Я же не глухая, ты – глупый парень!

Тетушка Джиг не отводила взгляда от Бетони.