Кристин Ханна - Надеюсь и люблю

Отец никогда раньше не говорил Брету, что его посещение важно для мамы. Все это время ему казалось, что его никто не принимает всерьез…

Брет не смог сдержать слез. Они хлынули из глубины его души, как водопад, обжигая щеки. Он прижался к отцу еще сильнее.

– Я думаю, что она скучает без тебя, – сказал Лайем, вытирая слезы с его щек и ласково гладя по волосам. – Это совсем не страшно. Обычная комната с белыми стенами и кроватью. Я не стал бы тебе врать, Брет. Мама выглядит так же, как всегда, но только спит.

– Тогда почему ты не разрешил мне увидеть ее с самого начала?

– Честно? Из-за синяков на лице. Тогда она плохо выглядела, и аппараты могли напугать тебя. А теперь все по-другому. Ты не испугаешься, когда увидишь ее, обещаю. Тебе, возможно, будет грустно, и ты расплачешься, но только плача маленькие мальчики становятся большими.

– Ты клянешься, что она жива?

– Клянусь.

Брету хотелось бы верить.

– Ей нужно услышать твой голос, Брет. Я знаю, что она скучает без своего любимого мальчика.

В этот момент Брет поверил в то, что только он может разбудить ее. В конце концов, это он – ее самый любимый мальчик, которого она обожает больше всего на свете. Ведь мама сама всегда так говорила ему. Может быть, все это время она только и ждала, когда услышит его голос. Брет вытер нос рукавом пижамы и посмотрел на отца:

– Я могу для нее спеть. Может быть, эту песню… помнишь, из шоу? Называется «Завтра». Мама всегда пела мне ее, когда я не мог заснуть.

– Солнце взойдет… завтра… – потихоньку стал напевать отец.

– Отдай свой последний доллар за завтрашний день…

Брет присоединился к отцу, и они спели все от начала до конца. А когда песня кончилась, он понял, что больше никогда не станет плакать.

Я могу навестить ее завтра перед школой.

– Это было бы здорово. – Голос отца дрогнул. – Хочешь, будем спать сегодня вместе?

– А можно?

– Да.

Рука об руку они вышли из детской спальни. По пути в комнату родителей Брет повторял про себя слова песни и тихо улыбался.

На следующее утро он проснулся рано и первым делом принял душ, хотя его никто не заставлял, потом тщательно выбрал одежду: чистую рубашку, новую пару джинсов. Одевшись, он вернулся в спальню родителей и остановился у кровати.

– Папа, – потряс он отца за плечо. – Вставай.

– Привет, Бретти, – еле разлепив глаза, буркнул Лайем. – Что…

– Пойдем к маме.

– Ладно, малыш. Через пять минут я буду готов. Брет нетерпеливо переступал с ноги на ногу. Не стерпев, он бросился вниз и зажег все огни, потом достал из чулана школьный рюкзак и перебросил лямку через плечо.

Отец действительно спустился через несколько минут. Они сели в машину и помчались по направлению к городу.

Брет покачивался на сиденье и думал о том, что надо бы заговорить с отцом, но он был слишком возбужден предстоящей встречей с матерью. Накануне она приснилась ему – впервые за долгое время. Будто бы она пришла в себя, когда он подарил ей «мамин поцелуй». Вот чего ей не хватало все это время – его поцелуя.

Войдя в больницу, Брет вцепился в руку отца и нетерпеливо потянул его вперед, но перед дверью палаты вдруг испугался и замер.

– Все в порядке, Бретти. Не важно, что тебе грустно. Я прошу об одном – поговори с ней.

Брет собрался с духом и толкнул дверь. Его удивила детская кровать посередине, с металлическими ручками и совсем непохожая на взрослую. В палате было уныло и полутемно.

На кровати лежала мама. Он нерешительно подошел к ней. Она выглядела красивой. Казалось, вот-вот откроет глаза и поднимется.

«Как поживает мой самый любимый мальчик?» Это будет ее первая фраза.

– Поговори с ней, Брет.

Мальчик отпустил руку отца и подошел к кровати, затем медленно склонился и поцеловал маму, как обычно она целовала его перед сном. Мамин поцелуй: сначала в лоб, потом в щеку, потом в подбородок. Наконец он поцеловал ее в кончик носа и сказал:

– Пусть тебе приснится что-нибудь хорошее. Мама лежала в кровати неподвижно.

– Мама, открой глаза. Это я, Брет.

Он помолчал и начал петь, как обещал отцу. Он пропел «Завтра» три раза.

Бесполезно.

Брет отступил от кровати и посмотрел на отца глазами, полными слез.

– Она не проснулась, папа.

– Я знаю. – Казалось, отец сам готов заплакать. – Я знаю. Но мы будем продолжать. Мы постараемся.

Жизнь человека складывается из отдельных моментов, подобных пятнам краски на холсте. Все, что ты есть, чем станешь, зависит от повседневного выбора. Этот хаотичный процесс принятия решений начинается очень рано. Пройти ли отборочный тур или сложный тест, пристегнуться ремнем в машине, рискнуть попробовать виски?

Любое решение кажется не важным, как поворот на незнакомой дороге, когда едешь куда глаза глядят. Но решения накапливаются, и в один прекрасный день ты понимаешь, что они делают тебя таким, каков ты есть.

Лайем позволил себе навсегда остаться в тени своего отца.

Решение.

Он добрался до самого Гарварда и по пути узнал, как много дорог открывается перед человеком. Тогда он вернулся в Ласт-Бенд, где чувствовал себя в безопасности.

Решение.

Он влюбился в Микаэлу и построил свой мир на шатком основании этого чувства. Он знал, что их любовь Делится на неравные части, но день за днем, час за часом, по мере того как их жизнь постепенно складывалась из дней рождения, годовщин, семейных праздников, вечеров, когда все, сгрудившись на одном диване, смотрели телевизор, он позволил себе расслабиться в атмосфере всеобщего забвения.

Решение.

Теперь он стоял перед необходимостью другого жестокого выбора. Состояние внутренней борьбы не давало ему покоя с тех пор, как Майк впервые моргнула. У Лайема не было сомнения, что решение, которое он должен принять, заложит основу его дальнейшего существования.

Он отодвинулся от рабочего стола. На нем лежала пачка писем и факсов, требующих немедленного ответа. Но ему было все равно. Во всяком случае, сейчас. Он вскочил, сорвал с вешалки пальто и, сняв с себя халат, затолкал его под кресло.

Накинув пальто, он потихоньку вышел из кабинета и натолкнулся на Кэрол.

– О, доктор!

Он улыбнулся. Это была их первая нормальная встреча за последние несколько недель.

– Хорошо, что у вас не было в руках анализов мочи.

– Или скальпов, – поддержала шутку Кэрол.

– Я хочу улизнуть пораньше, – сказал он. – Джедд Марковиг отменил совещание.

– Вам повезло. Ваша теща только что звонила. Она сказала, что повезет внука кататься на коньках и будет рада, если вы присоединитесь к ним.

Лайем внутренне напрягся, понимая, что за этим последует.

– Как у нее дела? – спросила Кэрол.

– Все так же, – ответил он, надеясь, что голос не выдает его раздражения. Господи, как он ненавидел эти слова! Если все обойдется, он навсегда выкинет их из своего лексикона.

– Передайте ей привет.

– Конечно, Кэрол. Обязательно.

Лайем старательно улыбался, проходя через пустую приемную. Ему вдруг вспомнилось, как Микаэла в свое время отозвалась об этом крохотном помещении: «Как же можно вынуждать пациентов сидеть на пластиковых стульях, да еще рядом с этими жуткими стенами? Детский понос и то приятней на вид!»

Теперь приемная изменилась до неузнаваемости: желтые стены украшало панно, выполненное учениками миссис Дрейлинг; мягкие стулья были обиты темно-синим бархатом, а на полу красовался красный ковер.

Он вспомнил, как Майк стояла на стремянке во время ремонта. Ее лицо и волосы были перепачканы краской. «Эй, тапер, боишься руки замарать? Неужели они такие нежные, что не могут удержать кисть?» – задорно крикнула она. В ответ он подошел к ней, обнял и поцеловал в теплые, пропахшие краской губы…

Лайем поспешил закрыть за собой дверь.

На улице ему стало лучше. Резкий перепад температуры – именно то, что ему сейчас необходимо, чтобы проветрить мозги. Он взглянул на часы. 2:38.

И вдруг он почувствовал, что меньше всего ему хочется сейчас ехать в больницу и сидеть у постели жены. Три долгих дня он провел рядом с ней, держа ее за руку и повторяя ненавистное ему имя Джулиана. И за все это время она ни разу не подала признаков жизни.

Лайем поднял воротник пальто и пошел вниз по улице. В это время года темнеет рано, и фонари вот-вот вспыхнут желтым светом, ловя падающие снежинки в золотистые сети огней.

Он завернул в кафе и заказал молочный коктейль. Ирма немного поболтала с ним, пока взбивался напиток, а потом оставила в покое. Сколько он ни уговаривал, она наотрез отказалась взять с него деньги. Тогда он попрощался и вышел.

Из дверей кондитерской вкусно пахло сдобными булочками с корицей. Лайем испытал сильнейший соблазн купить что-нибудь к завтраку, но мысль о том, что снова предстоит услышать ненавистное «Как она?» и ответить «Все так же», отвратила его от этой затеи.

В морозном горном воздухе далеко разносился заливистый детский смех. Лайем пошел на этот звук и вскоре оказался на ферме мистера Роббина. Его лягушачий пруд, расположенный в самом центре пастбища, по мановению волшебной палочки матери-природы был превращен в прекрасный каток. Вокруг него уже стояла вереница припаркованных машин, и теперь, когда по-настоящему стемнело, дети продолжали кататься на коньках в свете автомобильных фар. Звучала музыка – Гарт Брукс вовсю наяривал «У меня много друзей в долине». Сьюзи Сэнмен орудовала за столом для пикника и разогревала молоко на походной печурке. Майор Комфорт жарил хот-доги на раскаленной решетке над костром.

Лайем увидел Брета, который носился по льду со стайкой мальчишек. Роза сидела в одиночестве на лавочке возле пруда.

Он пробирался сквозь толпу, на ходу кивая соседям и знакомым, многие из которых не скрывали своего удивления при виде его. Когда он опустился на лавочку рядом с Розой, та молча придвинулась к краю, чтобы дать ему больше места.

– Папа, папа, смотри! – закричал Брет, размахивая руками. Лайем поднял глаза в тот момент, когда Брет разогнался изо всех сил и врезался в Шери Линдли, в результате чего они оба шлепнулись на лед, покатываясь со смеху.

– Жизнь продолжается, да, Роза? – тихо вымолвил Лайем, наблюдая, как его сын оттачивает мастерство, учась кататься задом наперед. Прошлой зимой Брет едва мог стоять на коньках.

– Да.

Лайем пытался согреть ладони о бумажный стаканчик с кофе, горячий пар приятно растекался по лицу. Только сейчас он понял, что промерз до костей. «А ведь в этом есть глубокий смысл, – неожиданно подумал он. – Холод ощущается сильнее всего в тот момент, когда начинаешь согреваться».

– Ей не становится лучше, Роза.

– Да. Я знаю.

– Мы уже много дней говорим с ней. Я столько раз повторял имя Джулиана, что боюсь случайно произнести его за обедом. Мне казалось, что Брет ей поможет, но он бывает в больнице каждый день после школы, и все безрезультатно.

– Наверное, ей нужно время.

– Сейчас время для нее плохой союзник. Я думаю…

В этот момент у него на поясе затрещал пейджер. Лайем тревожно взглянул на Розу и достал маленькую черную пластинку.

Срочное сообщение от Стивена Пенна. 911. Код, требующий немедленного ответа абонента.

– О Господи! Что-то с Майк…

– Возьми мою машину, – сказала Роза, протягивая ему ключи.

– Моя машина возле офиса. Ключи под солнцезащитным щитком. Возьми Брета и Джейси и поезжайте в больницу. Это может быть…

– Я знаю, что это может быть. Отправляйся. Мы едем за тобой.

– Остановка сердца.

Лайем тяжело опустился в кресло. Казалось, каждая Косточка в его теле размякла и утратила твердость. Ему с трудом удалось приподнять подбородок, который все время норовил уткнуться в грудь.

– Не знаю, что сказать тебе, Лайем. Ее сердце остановилось. Хотя мы быстро реанимировали ее и теперь ее жизнь вне опасности, это может оказаться дурным предзнаменованием. Не исключено, что организм перестает справляться. Я думаю, пришло время подготовить себя и детей к тому, что скоро наступит конец.

Конец. В профессии врача нет ничего труднее, чем сказать такое пациенту.