Лаура Гурк - Надежда на счастье

После этого неожиданного заявления она развернулась и вышла из комнаты.

Вернон сидел в своей конторе на лесопилке, когда Джимми Джонсон принес ему телеграмму. Он бросил мальчику монетку за труды, и Джимми, сунув монету в карман, проговорил:

– Спасибо, мистер Тайлер.

Мальчик вышел, весело насвистывая, а Вернон развернул телеграмму. Прочитав ее, он подошел к двери и прокричал:

– Джошуа! Быстрее сюда!

Едва лишь он уселся за письменный стол, как в контору вошел его управляющий.

– В чем дело? – спросил Джошуа Харлан, закрывая за собой дверь.

– Я только что подучил телеграмму из Нью-Йорка. Мой тесть хочет немедленно получить отчет о делах.

– И что же это значит?

– Должно быть, его компаньоны беспокоятся за железную дорогу, вот что. Черт возьми, разве кто-нибудь думал, что Оливия окажется такой упрямой.

– Вы уверены, что никак нельзя обойти ее участок?

Вернон открыл ящик и вытащил земельную карту.

Швырнув ее на стол, проворчал:

– Если сможешь найти путь, как проложить дорогу вокруг «Персиковой рощи», не проходя через Байю и не взрывая динамитом горы, будь добр, сообщи мне об этом.

Джошуа даже не стал смотреть на карту.

– Извините, – пробормотал он, усаживаясь на стул, – такого пути просто быть не может.

– Конечно, не может, – кивнул Вернон. – Вот, смотри… «Персиковая роща» – прямо на дороге. Так что Оливии придется продать эту землю.

– Она уже говорила вам, что не продаст. Что мы теперь будем делать?

Вернон полез в ящик, стоявший на столе, и достал сигару. Но закуривать не стал. Постукивая сигарой по столу, он надолго задумался. Вернон думал о потраченных деньгах и обо всех своих планах. Когда он женился на Алисии Джеймисон, он пообещал ее папочке, что они смогут заработать миллионы на Юге после войны. Уже тогда он знал, что Конфедерация погибнет и появится множество возможностей. В родной город Вернон вернулся состоятельным человеком. Он воспользовался деньгами Хирама Джеймисона, чтобы скупить все земли и все предприятия, которые смог прибрать к рукам. И теперь он определял жизнь тех людей, которые некогда смотрели на него сверху вниз. Не проходило и дня, чтобы он не испытывал удовольствия от этого.

Но у Вернона были более серьезные планы. Они с Хирамом скупили почти все земли, так как собирались построить собственную железную дорогу, проложить ветку от Монро до Шривпорта. Топографы и инженеры уже сказали ему, что по геологическим причинам невозможно провести дорогу через Каллерсвилл, но Вернон не обратил на это внимания. Он хотел построить совершенно новый город и уже выбрал место – в шести милях к северу, прямо у края персикового сада Оливии Мейленд. И теперь ему мешало лишь упрямство Оливии. Проклятие! Она могла все испортить.

Вернон вспомнил тот день одиннадцать лет назад, когда ее отец высмеял его, отказавшись выдать за него Оливию. И ее папочка даже пообещал его пристрелить, если он отважится ухаживать за ней. Спустя столько лет Вернон все еще слышал пьяный смех Сэмюела Мейтленда.

– Что вы собираетесь сказать мистеру Джеймисону? – спросил Джошуа.

– Правду, – ответил Вернон. – Скажу, что у меня все здесь под контролем. – Он откусил кончик сигары и сплюнул в медную пепельницу, стоящую рядом с креслом. – Я как-нибудь заставлю Оливию продать мне землю.

– Но как?

– Я поговорю с ней у церкви в воскресенье. И подниму цену, посмотрим, убедит ли это ее, – сказал Вернон, раскуривая сигару. – Если она и тогда не захочет продавать, придется применить более жесткие методы убеждения.

Джошуа поднял на собеседника свои выцветшие серые глаза.

– Если дело дойдет до этого, мне понадобится много денег.

– Если дойдет до этого, ты их получишь, – пообещал Вернон. – Непременно получишь.

Конору надоело лежать в постели. Бесконечно лежать, ничего не делая, только спать или думать, уставившись на стены, – это сводило его с ума.

Ему хотелось побыстрее покинуть этот дом. Ужасно, что про его страдания и позорные секреты узнали три невинные девочки и их пуританка-мать. Он не знал, как много поведал о своих переживаниях в Маунтджое, но в любом случае они услышали вполне достаточно.

И если наступает один из тяжелых периодов в его жизни, то он хотел бы преодолеть его по-своему. Один. А тут не боксерский ринг, где можно выпустить пар. Тут не безликий номер в гостинице, где он мог бы обрести пристанище. К тому же тут не было виски, которым он мог бы затуманить свой мозг.

Единственным развлечением была она – Оливия Мейтленд, приносившая ему подносы с супом, выносившая его ночной горшок и ничего больше не говорившая – про его кошмары, которые не давали ему уснуть в первые несколько дней. Она пыталась кормить его, а он протестовал, отказывался, не желал, чтобы его баловали, как грудного младенца. И теперь он ел сам, хоть это и стоило ему огромных усилий.

Его удивили слова хозяйки о том, что она никогда не была замужем. Конор пытался представить себе чопорную Оливию Мейтленд в роли «женщины с алой буквой»,[3] но ему это никак не удавалось. Девочки были приемными детьми – в том не было никаких сомнений.

Чтобы хоть чем-то занять его, Оливия принесла ему несколько книг. Но Конор не стал говорить, что не умеет читать, что никогда не ходил в школу. Школы и книги – это для детей богатых протестантов, у которых были наставники. О чтении он никогда не задумывался, но, перелистывая страницы одной из книг и разглядывая непонятные слова, вдруг подумал: хорошо бы научиться читать. Хотя, конечно же, чтение – это не для мужчины, зарабатывающего себе на жизнь на боксерском ринге.

Не желая постоянно спать и не имея других занятий, Конор пытался чем-нибудь отвлечься. И вот как-то раз, на седьмой день его пребывания в постели, дверь отворилась и в комнату вошла Кэрри. Увидев девочку, он очень обрадовался обществу.

– Доброе утро, мистер Конор, – проговорила она. Прислонившись к дверному косяку, девочка бросила взгляд в коридор, потом вошла в комнату и закрыла за собой дверь.

– Мне не полагается заходить сюда. – Теперь она говорила погромче. – Мама так сказала.

– Мне не хотелось бы, чтобы у тебя были неприятности из-за меня, – сказал Конор с улыбкой.

– Ничего страшного. – Малышка махнула рукой. – У меня и так сплошные неприятности.

Конор невольно рассмеялся. Девочка же приблизилась к кровати и, перегнувшись через спинку, внимательно посмотрела на него.

– Я подумала, что вам тут очень одиноко.

«Одиноко – слишком слабо сказано», – подумал Конор.

– Да, пожалуй, – кивнул он.

– Ужасно не люблю болеть, – сообщила малышка. – Нечем заняться. Когда болеешь – всегда очень скучно.

«Особенно здесь, где даже виски не выпьешь», – со вздохом подумал Конор.

– Вы любите рыбалку? – неожиданно спросила Кэрри.

Он тотчас же вспомнил про рыбу, выловленную из реки землевладельца, – там, дома. Тем, кого заставали за этим занятием, полагались разные наказания, но его ни разу не поймали. И им с Майклом доставляло огромное удовольствие воровать великолепную форель лорда Эверсли.

– Да, люблю.

Девочка радостно улыбнулась.

– А лазить на деревья? Когда-нибудь пробовали?

– В свое время я часто лазил на деревья, малышка.

– А свистеть умеете?

Он вытянул губы трубочкой и засвистел что-то веселое.

Кэрри засмеялась.

– Вы мне нравитесь, мистер Конор, – сообщила она. – У вас замечательно все получится.

Что именно получится, он не понял. Тут девочка вдруг нахмурилась и, склонив голову к плечу, проговорила:

– А вот маме вы не нравитесь. Она говорит, что вы нехороший, потому что были в тюрьме. И еще она говорит, что у вас мерзкий характер. Это правда?

– Иногда действительно мерзкий, – ответил Конор с ухмылкой.

Девочка внимательно посмотрела на него, потом сказала:

– Но мерзкий – это означает плохой. А я не думаю, что вы плохой. Хотя ругались вы ужасно громко. В первую ночь вы кричали, что тут всюду… оранжевые мужчины. – Девочка наморщила лоб. – Но ведь мужчины не бывают оранжевыми, мистер Конор. Если только они не раскрашенные, как индейцы? Вы говорили про индейцев?

– Нет, про британцев, – ответил Конор.

Десятилетняя американская девочка, конечно, ничего не знала о британских протестантах-оранжистах и ирландских католиках-зеленых, но казалось, что его краткое объяснение вполне удовлетворило ее.

– Кэрри! – Со стороны открытого окна раздался голос Оливии Мейтленд.

Девочка на мгновение замерла, потом отошла от кровати.

– Ах, мистер Конор, мне нужно идти.

Она направилась к двери. Уже взявшись за ручку, оглянулась и спросила:

– У вас есть маленькие девочки?

– Нет. – Конор покачал головой.

– А мальчики?

– Нет, у меня нет детей.

– И жены нет?

– Нет.

Девочка улыбнулась ему и открыла дверь.

– Это хорошо. Мужчина ведь не может завести жену, если у него уже есть одна, правда?

Конор не сразу понял, что она имела в виду. Дверь закрылась, и тут его осенило. Откинувшись на подушки, он в ужасе пробормотал:

– О Господи, так я и знал. Пора убираться из этого дома.

После полудня Конор попытался встать с постели. Ему удалось спустить ноги с кровати, но не более того. Слабость и боль заставили его отказаться от своего намерения.

На следующий день Конор снова предпринял попытку подняться. На сей раз ему удалось встать, но тотчас же ноги у него подкосились, и он рухнул обратно на кровать. Хотя матрас был довольно мягкий, ребра после такого падения опять заболели.

– Черт бы побрал этого Вернона Тайлера, – проворчал Конор. – Да и я, конечно же, сглупил.

А потом он вспомнил про Дэна. Интересно, куда отправился старик? Наверное, вернулся в Бостон и сейчас обшаривает доки в поисках какого-нибудь ирландского парня, только что без денег сошедшего с корабля. Что ж, ему не придется долго искать.

Конор прижал руку к ребрам и тяжко вздохнул. Даже если ему удастся встать с постели, то все равно он не сможет уйти отсюда. И уж тем более он не сможет драться. Так что нет смысла торопить события. Но тут ему вспомнились слова Кэрри о женах, и он решил, что выхода нет – все равно придется уйти.

На следующее утро Конор предпринял очередную попытку встать. Теперь ему удалось подняться на ноги, и он, преодолевая боль в ребрах, все же сделал несколько шагов. Но боль с каждым мгновением усиливалась, и он, не выдержав, со стоном уселся на кровать.

– Ох, черт, как больно, – пробормотал он, задыхаясь.

Дождавшись, когда боль немного утихнет, Конор снова поднялся на ноги – поднялся впервые за девять дней, прошедших с тех пор, как его избили. Отчаянно вцепившись в столбик кровати, он стоял совершенно голый в лучах утреннего солнца.

– О Боже! – раздался тихий возглас.

Он повернул голову и увидел Оливию, стоявшую в дверях с подносом в руках. Она замерла на несколько секунд, а потом, густо покраснев, попятилась к двери.

– Простите, я поищу вам какую-нибудь одежду. – И тут же вышла из комнаты, поспешно закрыв за собой дверь.

Конор невольно усмехнулся. Он мог бы остаться на месте и дождаться ее, но очень уж устал. Опустившись на край кровати, он прикрылся простыней, чтобы не оскорбить девичью чувствительность хозяйки.

Через несколько минут послышался осторожный стук, и дверь чуть приоткрылась.

– Мистер Браниган… – послышался голос Оливии.

– Слушаю вас, мисс Мейтленд?

– У вас… То есть вы уже…

Он прекрасно понимал, о чем она хотела спросить, но не мог удержаться, чтобы не подшутить над ней:

– Да-да, мисс Мейтленд, я вас слушаю.

Она довольно долго молчала, потом спросила:

– Вы уже в приличном виде?

В животе у Конора заурчало, и он решил, что больше не стоит разыгрывать хозяйку.

– Не беспокойтесь. Я прикрылся простыней.

Дверь раскрылась пошире, и Оливия заглянула в комнату. Убедившись, что он сказал правду, она вошла, но на сей раз у нее не было в руках подноса – к величайшему разочарованию Конора. Вместо завтрака она принесла миску с горячей водой и какую-то одежду. Кроме того, она держала в руке довольно объемистую корзину.

– Я нашла для вас кое-какие вещи, – сказала Оливия.

Тут Конор вдруг понял, что она выглядела не так, как обычно. Да, хозяйка явно похорошела. Прежде она собирала волосы в узел, а теперь у нее была какая-то замысловатая прическа. А поношенную широкополую шляпу сменила до смешного маленькая шляпка из желтой соломки, украшенная белой лентой. Воротник ее скромного серого платья был слишком высокий, но она оживила его белой кружевной накидкой, прикрывающей шею и плечи.

– Вы очаровательно выглядите! – воскликнул Конор. – Вам нужно всегда носить такую прическу.

При этих его словах Оливия снова покраснела.

– Это не очень практично, – ответила она, поставив миску и корзину на столику кровати. – Боюсь, на свиней и кур такая прическа не произведет впечатления.