Дженнифер Тейлор - Наедине с тобой

— Конечно же, я об этом подумал. Черт возьми, Мэгги, они могли убить ее!

— Тогда почему ты не сообщил об этом полиции? — Она встала и подошла к нему. — Я перечитала все газеты, все сообщения, но ни в одном из них нет даже упоминания о смягчающих обстоятельствах, нет даже намека на то, что существует веская причина для твоего поступка. Почему ты не сказал им?

— А это не твое дело!

— Не мое? — Она твердо смотрела ему в глаза. — А хочешь, я тебе скажу, что по этому поводу думаю, Мэтью?

Он пожал плечами, не глядя на нее, лицо его странно напряглось.

— Похоже, у тебя на все есть ответы.

— Я считаю, что ты никому ничего не сказал, потому что не хотел вовлекать в это дело нас. Ты защищал от шумихи Джейни, а, возможно, и меня. — Она положила свою ладонь на его руку, почувствовав, как напряглись его мышцы. — Я права?

Он застыл от ее прикосновения, а затем резко отстранился и сел в кресло.

— Да! Я не мог допустить, чтобы газетчики сделали нашу личную жизнь общественным достоянием. Для Джейни это было бы пожизненной отметиной. А кто-нибудь из них непременно докопался бы, что я не знал о том, что у меня есть ребенок, вплоть до того дня! Представь, каково бы ей было со временем узнать, что ее мать так ненавидела ее отца, что скрыла от него факт ее существования!

Мэгги стало больно, и она вся сжалась.

— Я никогда не ненавидела тебя, Мэтью.

— Нет? Извини, но трудно поверить. Тем не менее, это не важно. Ты достигла своего, Мэгги!

— Что ты хочешь этим сказать?

— Вычеркнула меня из своей жизни раз и навсегда. — Он горько улыбнулся. — Я думал, смогу обрести относительный покой, отомстив тебе, но не учел того, что ты окажешься достойным противником. Молодец!

— Должно ли это означать, что ты оставил свою безумную идею — принудить меня вернуться к тебе? — Сердце Мэгги забилось, переполняя всю ее радостным возбуждением, которое она лишь на короткое время испытала в прежней жизни.

— Да. Неужели тебе это еще не ясно? Она проигнорировала его сарказм, понимая, что скрывается под ним и что ей следовало увидеть раньше, но тогда страх ослепил ее.

— Прекрасно. Это все меняет. — Она встала, расправляя юбку от костюма антрацитового цвета руками, которые уже больше не дрожали, потому что она готовилась произнести слова, о которых и подумать не могла двумя днями раньше. — В таком случае, Мэтью, предлагаю тебе завести часы вновь.

— Завести часы… о чем ты? Послушай, если это опять какая-нибудь игра…

Она подошла к креслу, в котором он сидел, и, наклонившись, прижала свой палец к его губам.

— Это не игра. В прошлый раз в моем доме ты дал мне сорок восемь часов на сборы, прежде чем приехать за мной. Так что заводи часы заново, и я буду тебя ждать.

— Мэгги! — Он попытался приподняться в кресле, но она легонько толкнула его и направилась к двери. — Мэгги, мне не нужна твоя жалость!

В этом резком заявлении было три года страданий, и она обернулась, чтобы он увидел в ее лице то, что она так долго от него скрывала.

— И прекрасно, потому что жалости от меня ты не дождешься, Мэтью Кейн.

Догадка, озарившая его лицо, чуть не помешала ей уйти, но все-таки она это сделала. Когда… если Мэтью приедет за ней, тогда она окончательно убедится, действительно ли он правильно понял ее. На сей раз отступать некуда.

Мэтью не приехал.

Мэгги прождала еще день, чувствуя, что в ее и так разбитом сердце образуется еще одна рана. Она была так уверена в том, что все сделала, так уверена, что Мэтью чувствует к ней нечто большее, чем простое желание отомстить, но прошла уже почти неделя, а от него по-прежнему ничего не слышно.

Отбросив в сторону карандаш, она поспешила по холлу туда, где ее нетерпеливо ожидала Джейни. Только Джейни давала ей силы жить с тех пор, как истекли те сорок восемь часов, — счастье ребенка было той самой силой, которая мешала ей окончательно сломаться и полностью отдаться горю, которое медленно разрывало ее на части. Для дочери она приклеила к губам улыбку.

— Прекрасно, куда сегодня?

— На качели! — Джейни счастливо рассмеялась, прыгая попеременно то на одной, то на другой ножке.

Мэгги, взяв дочку за руку, пошла с ней в парк. Смотреть на нее было сладкой болью, она так напоминала ей Мэтью.

В парке в это время дня почти безлюдно, и Мэгги шла не торопясь, часто останавливаясь, пока Джейни собирала листики и другие сокровища, чтобы показать ей. Когда они дошли до детской площадки, она посадила ребенка на качели и, крепко пристегнув ремни безопасности, стала тихонько раскачивать.

— Сильней, мамочка, сильней! — Джейни визжала от восторга и дрыгала ногами, а у Мэгги на глазах вдруг появились слезы. Порывшись в кармане, она нашла салфетку, чтобы вытереть глаза, и сердито забормотала, когда порыв ветра выхватил ее из рук. Она наклонилась, чтобы поднять ее, и нервно вздрогнула, когда увидела перед собой длинные, одетые в джинсы ноги, а знакомый глубокий голос сказал:

— Привет, Мэгги.

Она резко выпрямилась, кровь застучала у нее в висках, лишая возможности соображать.

— Осторожно!

Он отодвинул ее от качелей и своими уверенными руками стал сам раскачивать ребенка; Мэгги судорожно вздохнула, уставившись на него как на привидение, а он лукаво улыбался.

— Ты же сказала, чтобы я приехал, — слегка поддразнивал он ее, и его тон был таким многозначительным, что она покраснела.

— Я… а где ты был так долго? — Она не хотела, чтобы ее слова прозвучали столь резко, но его неожиданное появление совершенно выбило ее из колеи. В душе она была готова к его появлению, представляла себе, как это будет и что она скажет, но при всех вариантах встреча должна произойти на ее условиях и полностью под ее контролем. Как похоже на Мэтью — удивлять подобным образом!

Он прислонился к металлическому столбу, пока раскачивал Джейни, с таким видом, будто всю жизнь только этим и занимался.

— Мне надо было кое-что выяснить прежде, чем воспользоваться твоим приглашением. Надеюсь, я не опоздал?

Он насмешливо приподнял бровь, на его возмутительно красивом лице было написано веселье, и Мэгги сцепила зубы.

— А если я скажу, что опоздал? От этого что-нибудь зависит?

Он покачал головой, и его черные волосы упали на лоб так, что она почувствовала непреодолимое желание дотянуться и откинуть их назад.

— Ничего.

— В таком случае, что ты хочешь от меня услышать? Послушай, Мэтью, я…

— Ты… что? Надеюсь, ты не струсила, Мэгги? Я думал, что ты смелее.

— Нет, я не струсила! — выпалила она, вынужденная отвечать не задумываясь.

— Хорошо. Я надеялся, что ты так и скажешь.

Он поймал ее за руку и обнял, его губы были холодными на ветру, но не настолько, чтобы скрыть огонь, который пылал внутри. На какую-то секунду она прильнула к нему, возвращая поцелуй, но затем медленно отстранилась.

— Нам надо поговорить, Мэтью, — сказала она спокойно, откидывая назад свои волосы. — Я помню, что говорила тебе тогда, и это по-прежнему остается в силе, но до того нам нужно о многом поговорить.

— Я знаю, но не сейчас. — Он посмотрел на Джейни, которая по-прежнему с удовольствием качалась, и выражение его лица так смягчилось, что у Мэгги к горлу подступил комок. — Мне нужно многое наверстать, а теперь, по-моему, самое подходящее время начать это.

Они пробыли в парке до темноты, а затем пошли домой по тихим аллеям. Когда Мэтью обхватил ее рукой и притянул к себе, Мэгги прижалась к нему, упиваясь ощущением его сильного тела.

Джейни устала от свежего воздуха и длительной прогулки, не говоря уж о волнении от внимания, которое ей уделял Мэтью, так что за ужином глаза у нее слипались.

Мэгги отнесла ее наверх сразу же после ужина и, проделав обычные процедуры с умыванием и раздеванием перед сном, отправила в постель. Когда она спустилась вниз, Мэтью сидел на диване, глаза его были закрыты, голова удобно опиралась на подушку, и он казался таким во всем правым, что она ужаснулась от мысли: что будет, если они не помирятся.

— Не надо, Мэгги, перестань себя мучить. Мы во всем разберемся! Мы просто должны!

В его глубоком голосе слышался металл, он смотрел на нее почти с яростью, и ее опять затрясло от нахлынувших воспоминаний.

— Сможем ли мы? Вот так просто, сидя и разговаривая? Мы не смогли этого сделать три года назад, так почему же ты так уверен, что удастся сейчас?

— Потому, что мы стали другими, и нам есть что терять. — Он выдержал ее взгляд. — У нас сейчас есть ребенок. Благополучие девочки должно стоять на первом месте, не так ли?

— Конечно, так. Но я не могу забыть, как все было… всех этих горьких обвинений. Я не думаю, что смогу пережить это вновь.

— Люди всегда спорят, Мэгги. Невозможно жить с другим человеком и ждать, что будет полная гармония. Так не бывает. — Он встал и начал расхаживать по комнате. — Ты всегда боялась обсуждать что-либо открыто, но почему? Ведь это не значило, что я стал бы тебя меньше любить.

— Я… — Она задумалась, пытаясь понять, откуда в ней этот страх разногласий. — Мне казалось это не правильным. Люди, которые любят друг друга, не должны все время спорить!

— Мы никогда не спорили. Да, у нас были разногласия, но это так естественно — мы пытались узнать друг друга. У тебя же было какое-то совершенно нереальное представление о браке!

Так ли? Возможно, он прав. У нее так мало жизненного опыта из-за того, что она воспитывалась в детском доме. Она была робким замкнутым ребенком, ненавидела суматоху своей детдомовской жизни и рисовала в воображении картины настоящего, с ее точки зрения, дома, идеализированного мира, где нет места ничему неприятному, в том числе и спорам. Она не знала, как трудно бывает людям построить друг с другом близкие отношения.

— Ты чересчур старалась умиротворять меня вместо того, чтобы постоять за себя. — Он резко улыбнулся. — Я вел себя не лучшим образом, меня так воспитали — я привык, чтобы другие подчинялись мне. И чем больше ты давала, тем больше я брал.

— Но не только это. — Ей очень не хотелось говорить то, что могло разрушить начавшее было возникать понимание, но необходимо высказать все до конца. — Ты был так ревнив, Мэтью? То, что ты говорил, в чем обвинял…

— Я тоже боялся, Мэгги. Боялся тебя потерять, боялся власти, которую ты надо мной имела. Всю жизнь отец вбивал мне в голову, что любовь — это слабость, которую никто себе не должен позволять, и я жил по этой заповеди — брал от женщин, что хотел, но никому не позволял затронуть мою душу. А затем я встретил тебя и влюбился по уши, и ничего не мог с собой поделать? — Он коротко рассмеялся. — Мне причиняло невыносимую муку видеть тебя рядом с другими мужчинами, видеть, как естественно ты держишься, смеешься и шутишь, в то время как со мной ты была всегда на ножах. Я входил в комнату, видел, как ты улыбалась кому-нибудь, а затем поворачивалась ко мне, и твоя улыбка исчезала. Это было больно, Мэгги… очень больно!

— Я не знала. — Ее голос звучал мягко, успокаивающе, как будто она говорила с ребенком, а не со взрослым независимым мужчиной, который всегда казался таким неуязвимым. — Я могла шутить и смеяться с другими, потому что они для меня ничего не значили. Ты был для меня всем, но убедить тебя в этом так и не удалось.

— А Дэвид? — Его лицо неприязненно скривилось, когда он задал этот вопрос. — Я должен знать, какие у вас отношения.

Она взяла его за руку.

— Дэвид мой друг. Он помогал, когда мне было совсем одиноко, но я никогда не любила его, и между нами никогда ничего не было. — Она прямо посмотрела ему в глаза. — Единственный человек, с которым я когда-либо спала, это ты, Мэтью, по той простой причине, что ты — единственный человек, которого я желала. Ты обнаружил меня на квартире у Дэвида в тот день, в его постели, когда по дороге от врача, который подтвердил мою беременность, мне стало плохо и я зашла к твоему брату. Я тогда носила твоего ребенка, Мэтью, и мне было совсем не до других мужчин!

— Почему же ты не сказала мне? — Его пальцы больно сжали ее.

— Потому, что я боялась, — ты не поверишь, что ребенок твой. Ты был так ослеплен ревностью в тот день, что, скажи честно, — поверил бы мне?

— Не знаю! Я был так потрясен, как я думал, происходившим между вами… Поэтому не знаю, что тебе ответить. — Неожиданно гнев покинул Мэтью, и лицо стало серым. — Меня убивает мысль о том, что пришлось тебе пережить, оставшись с ребенком один на один. Если бы не похищение, неужели ты так и не сказала бы мне правду?

— Нет, я бы сказала. К тому времени я уже осознала, что совершила ошибку, утаив от тебя твое отцовство, но я никак не могла найти подходящий момент, потому что мы только и делали, что ссорились, когда встречались.

— Да, пожалуй. — Он отпустил ее руки, намеренно отойдя от нее, как будто хотел дать ей побольше места. — И что мы теперь будем делать?