Дадли поймал ее на площадке сбора, размахивая микрофоном, словно странным черным леденцом на палочке.

– Победа, абсолютная победа! Ты сегодня доказала, что женщины могут выступать великолепно! – взревел он со смехом. Он явно перебрал виски в палатке со спиртным. – И Харви бежал отлично. Ты должна быть счастлива!

– Да, отлично. Да, счастлива.

– Ты наврняка теперь поедешь в Лос-Анджелес!

– С лошадьми нельзя загадывать дальше, чем послезавтра, – сказала Фен.

– Тебе, должно быть, будет трудно выбирать меду ним и Эсмеральдой.

Некотрое время Фен смотрела на Дадли в раздумии.

– Ее зовут Дездемона, а его – Харди, и почему ты не снимешь свою дурацкую шляпу, когда разговариваешь с дамой? А, Дадли, зная тебя, я почти убеждена, что ты считаешь меня джентльменом.

О господи, подумала она, не надо было этого говорить.

Краем глаза позади шетландских пони и знаменитых бывших скаковых лошадей, которых выстраивали для парада персоналий, Фен увидела банду репортеров.

– Прекрасное выступление, Фен, просто волшебное! Надо выпить по этому поводу на неделе, – взревел зычный женский голос и, почти отпихнув Дадли, мимо прошла Моника Карлтон со своими уэльскими лошадьми.

– Не везет в любви, повезет в чем-нибудь другом, – сказала Фен, бледно улыбнувшись Монике.

Дадли вертелся вокруг и молол языком, прощаясь с обозревателями и напоминая им завтра посмотреть «Пьюисенс». Фен попыталась нырнуть за вагончик передвижной лавки, но репотреры были стреляные воробьи. В следующий миг они захлестнулись вокруг нее, как петля лассо, преградив ей путь к бегству со всех сторон.

– Что вы думаете о том, что жена Билли Ллойд-Фокса ждет ребенка?

– Я очень рада за него.

– Вам больше нечего сказать?

– Если ребенок вырастет таким, как Билли, то будет очень хорошим человеком.

– А если таким, как Джейни, то нет?

– Я этого не говорила. – Фен отчаянно озиралась в поисках подмоги. – Я почти не знаю Джейни.

– Вам ведь очень нрбвился Билли?

– Как может быть иначе? – сказала Фен и расплакалась. – Его любят все.

Она видела вокруг только жадные, любопытные взгляды репортеров и бешено строчащие в блокнотах ручки.

– Оставьте меня в покое, – всхлипнула она.

На блокноты легла тень.

– Сворачивайтесь, – холодно сказал Дино. Он взял двух ближайших к Фен репортеров за шивороты и одним рывком убрал их с дороги. – Проваливайте отсюда и разложите костер из своих статеек на своих же пишущих машинках. Вы слышали, что сказала леди: оставьте ее в покое.

44

Когда они вернулись в грузовик, Дино скептически обследовал холодильник.

– Один порченый авокадо, полбанки бобов и пирог с мясом, которому пора дать увольнение по выслуге лет. У тебя есть два варианта, – сказал он Фен. – Можешь выплакаться и заснуть или пойти поужинать вместе со мной. Я умираю от голода.

– Я не хочу есть. И еще я должна позвонить Джейку.

– Сара уже позвонила. Он сказал, какого черта ты рисковала Харди, он мог свернуть шею. А потом еще вымотала его этим двойным кругом почета.

Фен скорчила гримасу.

– И это вся похвала, которую я заслужила.

Дино повел ее в итальянский ресторан недалеко от Хай-стрит в Кенсингтоне, который работал допоздна. За окном Фен видела пыльные желтеющие платаны, закапанные дождем, и влюбленных под зонтиками, спешащих на последний поезд метро. Запертая в жаре, духоте и напряжении Уэмбли, Фен позабыла о существовании внешнего мира. За соседним столиком пара держалась за руки. Оживленный шум, бутылки кьянти, фотография Колизея на стенке, заботливые официанты напомнили Фен ночь в Риме с Билли, когда у нее было разбито все лицо, и он кормил ее ризотто с ложечки. Ей так мучительно захотелось быть рядом с ним, что у нее перехватило дыхание.

– О чем ты думаешь? – настойчиво спросил Дино.

– Я думаю, что меня нужно отправить в психбольницу, а не тратить на меня твои деньги.

– Мои деньги; куда хочу – туда и трачу, – сказал Дино, потянувшись за меню. – Я закажу для тебя.

– Для меня сойдет грейпфрут болоньеза, – сказала Фен, залпом опустошая полстакана вина.

– Как ты научился так хорошо говорить по-итальянски? – спросила она, когда Дино кончил заказывать.

– Я думаю, потому что я итальянец.

– Ты же американец.

– Это всего лишь приемная родина. В душе я простой немытый любовник-латинянин.

– Зачем ты сделал себе седые пряди в волосах?

– Ну, я услышал, что тебе нравятся мужчины постарше, вроде Билли, и решил, что так у меня будет больше шансов. Кроме того, – он ухмыльнулся, – мне кажется, мне это идет.

– Идет, – признала Фен. – Ты выгядишь сногсшибательно, просто не поддаешься описанию. Но еще слишком рано шутить по поводу моей сердечной драмы.

Дино накрыл ее руку своей загорелой, с ухоженными ногтями рукой.

– Как так вышло, что ты не получила мою телеграму?

– Я не была уверена, что она от тебя.

– Но я же написал, что это я!

– Ты ничего не знаешь про гадость, которую сделал со мной Руперт в Риме?

На миг его рука сильно сжала руку Фен.

– Нет, ничего такого, – сказала Фен. – Я рано пошла спать и валялась, умирая от скуки. Руперт позвонил мне, сделал вид, что это ты звонишь, и пригласил меня поужинать.

– Ты согласилась?

– Смеешься? Да мне никогда в жизни не случалось принять душ, вымыть голову и одеться за такой короткий срок. А потом я обнаружила на лестнице Руперта и Дриффилда, которые помирали со смеху.

Дино был наполовину польщен, наполовину сочувствовал Фен.

– Гнусная шутка. Ты была разочарована?

– Просто убита. Так что я решила, что телеграмма – это еще одна из милых шуточек Руперта. Поэтому не написала тебе и не поблагодарила.

– Если бы ты это сделала, я бы! выкарабкался куда быстрее.

– А я могла бы никогда не связаться с Билли. Как ты думаешь, я когда-нибудь смогу его забыть? – скорбно спросила она.

– Конечно. Только оглянись вокруг.

Прибыл официант с первой переменой блюд. Две порции средиземноморских креветок, по полдюжины в каждой порции, и огромнбя чаша майонеза с чесноком.

Дино заказал еще вина и принялся невероятно искусно чистить креветки, окунать в майонез и передавать Фен.

– Мм, как вкусно! Ты и женщин раздеваешь так умело?

– Еще лучше. И я не отрываю им ноги и голову.

Фен замерла на миг, думая о том, какой Дино потрясающе привлекательный – для тех, кому нравится этот тип, торопливо подумала она.

– Ты когда-нибудь был в постели с Элен Кэмпбелл-Блэк?

Дино усмехнулся.

– Мы несколько раз завтракали вместе, но она никогда не дожидалась второй перемены блюд, и даже первую не доедала – всегда тащила меня на какую-нибудь художественную выставку. Я говорил ей: «Милая, меня не интересует культура. Меня интересует только секс».

– Так тебе не удалось завлечь ее в какую-нибудь широкую двуспальную кровать?

Он покачал головой.

– Она ужасно боялась. Если я придерживал ее за талию, чтобы перевести через дорогу, она шарахалась и чуть не влетала под машину. При попытке сделать что-нибудь еще включается охранная сигнализация.

– У Руперта в грузовике?

– Нет, у нее в мозгах. Она такая красивая, что хочется смотреть и смотреть, но я пришел к выводу, что она похожа на вазу эпохи Мин: пркрасная, но пустая.

– О господи, я съела все креветки, – сказала Фен.

– Хорошая девочка. – Он ласково погладил ее по ладони, почти безлично, как гладят животное. – Забавно, я тобой увлечен. И уже давно.

Фен отдернула руку.

– Не говори таких вещей. Я еще не готова принимать предложения.

– Я ничего не предлагал. Только констатировал факт.

– Даже хотя я не такая красивая, как Элен?

Дино задумчиво оглядел ее.

– Тебе бы не помешало немного поправиться, – сказал он, – но сойдет и так.

Фен заметила, что он начал слегка косить. Он, должно быть, ужасно устал.

– Как Мэнни?

– Восхитительно. Гораздо лучше меня. Он сильно вырос. В начале года я взял с ним много призов. А потом моего отца положили в больницу: сердце. Сейчас он лучше, но на несколько недель я был в стороне от скачек.

– Почему ты вдруг приехал сюда в конце сезона?

– Чтобы поработать с человеком, которого я считаю лучшим тренером в мире. Я намерен на несколько месяцев поместить своих лошадей в его конюшню, поучаствовать в нескольких европейский состязаниях, а в апреле попытаться выиграть состязания на мировой кубок. Потом вернусь в Штаты и буду готовиться к олимпиаде. Я так полагаю, что хочу добиться золота не меньше, чем ты.

– Кто этот тренер? Я его знаю?

– Его никто не знает по-настоящему. Он из тех людей, к которым невозможно подойти слишком близко. – Дино доверительно улыбнулся. – Знаешь, я увлечен одной девушкой, которую он тренирует. Я решил, что если я буду постоянно рядом с ней, у меня будет больше шансов.

Фен скорчилась на стуле, совершенно убитая. Она опустила взгляд на бараньи котлетки, которые им отлько что подали, и машинально убрала потемневшую веточку розмарина, которая лежала поверх котлет. Фен искренне горевала по Билли, но никакой девушке не понравится, если у нее из-под носа уведут привлекательного молодого человека, прежде чем она совершит хотя бы мимолетную попытку привлечь его сама. Она была бы не против, чтобы Дино некоторое время пожил в Англии. Ей было бы кого взять в качестве кавалера, если бы ее пригласили на вечеринку или официальный обед. Фен угрюмо насыпала слишком много соли на край тарелки и наблюдала за тем, как соль становится зеленой от мятного соуса.

– Я больше не хочу пить, – мрачно сказала она. – Мне завтра выступать в девять утра.

Дино не обратил внимания на ее слова и наполнил ее стакан.

– Ты встретил эту девушку на скачках? – спросила Фен.

– На состязаниях на мировой кубок чемпионов в прошлом году.

Фен бросила на него взгляд и с изумлением обнаружила, что он едва сдерживает смех.

– О господи, Максвелл! Ну ты и толстокожая. Берешь призы на скачках, а чутье у тебя – как у слепозмейки.

– Не п-понимаю, – запнулась Фен.

Дино снова взял ее за руку, перевернул ее ладонью вверх и нежно провел большим пальцем по линии сердца.

– Я виделся сегодня с Джейком. Он говорит, что ты работаешь просто фантастически, но не помешало бы иметь еще одного жокея. Взамен он пообещал помочь мне с Мэнни, когда выйдет из госпиталя.

Фен вдруг снова почувствовала, как слезы подступают к горлу.

– Так он считает, что я не справляюсь?

– Совсем наоборот. Он считает, что ты слишком хороша, чтобы тебя перенагружать. Он хочет, чтобы ты привезла золото с олимпиады. Он помогает мне только потому, что уверен: я не смогу тебя обойти.

Через две недели Фен сидела на больничной кровати Джейка.

– Это просто невыносимо, – ворчала она. – Весь дом – Тори, дети, конюхи, лошади, даже Вольф – все безумно влюблены в Дино Ферранти. Хорошо, что ты возвращаешься домой на следующй неделе и вернешь всех в норму, пока они не сбежали с ним в Америку.

Она встала и принялась беспокойно расхаживать по комнате, перебирая отлрытки с пожеланиями выздоровления, жуя виноград и стараясь не огорчаться, слыша, как Джейк шипит от боли. Он, с искаженным вспотевшим лицпм, со стиснутыми зубами, продолжал без конца сгибать и разгибать ноги, которые были солманы, а потом мышцы их подверглись истощению от долгой неподвижности. Фен не могла не заметить, какими худыми, лишенными мышц, выглядели ноги Джейка. Она задумалась над тем, сможет ли он когда-нибудь снова сесть в седло, не говоря уж о том, чтобы показать рекордное время.

– Физиотерапевт предупредил тебя не переутруждать ноги, – укоряюще сказала она.

– Его не волнуют медали, – сказал Джейк, отбрасывая мокрые волосы со лба.

– Тори задумала устроить сюрпризом обед в День Благодарения в честь Дино, чтобы он не чувствовал себя на чужбине, – продолжала фен. – Сара первый раз в своей жизни первым делом поутру красится. Дездемона вот-вот начнет завивать себе ресницы. Не знаю, почему он так чертовски очарователен все время. «Малышка, ты получила карточку из рук принцессы, ты теперь звезда». Ты очень ждешь следующей недели, чтобы вернуться домой?

– Конечно, – пропыхтел Джейк, на краткий миг откидываясь на спинку кровати.

– Мы очень соскучились по тебе, – сказала Фен.

Ни его, ни ее слова не были чистой правдой. Джейк, который пять месяцев мечтал только о том, чтобы выбраться из больницы, теперь был охвачен слепой паникой при мысли о том, что придется столкнуться лицом к лицу со внешним миром. То, что ему приходилось заново учиться ходить, совершенно обессиливало его. Он постоянно падал, с трудом поднимался и преодолевал черное отчаяние, которое твердило ему, что ноги никогда больше не станут достаточно сильными, чтобы служить ему, и ужас сомнения, что у него хватит воли когда-нибудь снова сесть на лошадь.