Это был Марк: рыжие волосы всклокочены, в глазах ужас, пижама сползла с плеча.

– Не крици, папоцка! Позалуста, не крици!

Вслед за ним появилась Табита, неуверенно ковыляя на маленьких ножках. На ней был только верх пижамы, штанишки она сбросила.

– Папа, папочка! – восторженно запищала она, бросаясь к нему. – Папа дома! – Тут она увидела кровь у него на щеке. – Папе больно.

– Бедному папе на самом деле больно, – сказал Руперт, доставая бумажные салфетки из коробки на туалетном столике Элен, чтобы вытереть кровь. Затем, взяв Таб на руки, он вышел из комнаты со словами, обращенными к Табите: – Я начинаю думать, что ты и Бэджер – единственные, кто меня любит.

Элен сверхчеловеческим усилием взяла себя в руки.

– Папа порезался, когда брился, – объяснила она Марку. Все всех любят, продолжала она в том же духе. Она превзошла себя. все, что угодно – только бы предотвратить приступ астмы. Но из носа у него уже бежала тонкая струйка – верный признак приближающегося приступа. Дыхание стало затрудненным. О господи, это она виновата – заперлась в спальне и не пришла пожелать спокойной ночи. Марк, должно быть, слышал, как она плачет.

– Расслабься, Марк, пожалуйста.

Элен положила его к себе на колени лицом вниз, похлопывая его по ребрам, чтобы изгнать слизь из бронхо, как научил ее физиотерапевт. Марк наглотался так много мокроты, что в результате его вырвало – прямо на Элен и на ковер. К тому времени, как она уложила его в кровать, успокоила, прочитала ему сказку и убрала в спальне, было уже далеко за полночь.

В кабинете Руперта горел свет. Она обнаружила, что Руперт прилег одетым на кушетку со спящей Таб на руках, и тоже заснул. По всей кровати и по полу были разбросаны фотографи Рокстара. Руперт и Таб были так похожи в своей светловолосой красоте и беспечной забывчивости. Когда Элен попыталась отнести Таб в ее кроватку, девочка во сне вцепилась в Руперта, и Элен оставила их так.

Вернувшись в спальню, она устало проглотила две таблетки и попыталась рассудительно поразмыслить над своим браком. Она была в ловушке, в ловушке, в ловушке. Больше всего ей хотелось оставить Руперта, но куда ей деться? К родителям она вернуться не может, это несмоненно. Напряжение двух месяцев, проведенных во Флориде прошлым летом, ясно это показали. Кроме того, в Штатах она не сможет платить огромные суммы, которые требуются на лечение Марка. И вообще, если она уйдет и заберет с собой детей, они потеряют так много – Пенскомб, природу, плавательный бассейн, лагерь в лесу, теннисный корт, лошадей, катание на лыжах, слуг, не говоря уже о библиотеке и картинах, которые они смогут оценить позже. Сменить все это на жизнь в квартире с одной спальней. Джейни, по крайней мере, может обеспечить себя сама; она сделала самостоятельную карьру. У нее, у Элен, нет ничего. Ее роман, если говорить честно, представлял собой набор бессвязных обрывков. Элен выплескивала все, что накопилось у нее в душе, на страницах своего дневника. Она частенько оставляла его на виду в надежде, что Руперт прочтет его и поймет, как она несчастна. Но он не читал ничео, кроме книг Дика Френсиса и «Хорс энд Хаунд». Может быть, он так же несчастлив, как и она, и срывает на Марке свое отчаяние и душевную пустоту.

А ведь ей всего лишь двадцать семь. Неужели этот эмоциональный тупик – все, что есть в жизни? Конечно, были времена, когда она была сравнительно довольна жизнью – всегда только в отсутствие Руперта, но он, в конце концов, отсутствовал одиннадцать месяцев в году. Такие периоды перемежались периодами отчаяния, такого, как сейчас. Это случалось, когда он публично унижал ее, гоняясь за другими женщинами, и теперь, заразив ее триппером.

И ей всего двадцать семь. Элен всей душой жаждала любви, но, пробыв замужем за Рупертом шесть с половиной лет, она чувствовала, что действительно стала такой, какой ее видел Руперт, и в чем он ее обвинял. Она стала нудной, чопорной, постоянно болеющей и фригидной. Руперт так подорвал ее уверенность в себе, что Элен не чувствовала себя способной удержать другого мужчину. Она знала, что нравится мужчинам – Мелису, Дино, Джеймсу Бенсону – но была уверена, что все они потеряли бы к ней интерес тотчас же, если бы затащили ее в постель.

Оглушенная снотворными таблетками, Элен на следующий день встала только в одиннадцать часов. Она обнаружила, что Марк объедается немецкими шоколадными конфетами и разбросал повсюдю липкие обертки.

– Где ты их взял? – яростно спросила она.

– Папа их мне привез.

Элен в бешенстве ворвалась к Руперту.

– Ты дал Марку сладости!

– Ты меня всегда упрекаешь за то, что я не привожу ему подарки. Наконец я привез, и получаю от тебя по шее.

– Ты же знаешь, что детям не разрешается есть сладкое, кроме как после ланча! Как я могу их воспитывать, если ты тратишь все свое время, подрывая мой авторитет?

– Какой еще авторитет? Посмотри, что ты сделала из Марка: сопливый жалкий маменькин сынок.

– Он плакал, потому что ты его напугал!

Их семейная жизнь хромала еще несколько недель. Элен продолжала раскрашивать дом в разные цвета, потратив целое состояние на краску и обои.

– Однажды утром я проснусь и обнаружу, что меня выкрасили и обклеили обоями по последней моде, – ворчал Руперт.

Как и предсказывал доктор Бенсон, Элен и Руперт вылечились от гонореи. Рокстар продолжал делать успехи, и в предолимпийском рождественском состязании чуть было не победил, и видно было, что ему это раз плюнуть.

В следующее воскресенье, последнее воскрсенье перед Рождеством, Джейни и Билли, лежа в постели, читали газеты.

– О боже, – сказала Джейни. – Ты это видел?

– Черт! – сказал Билли. – Как по-твоему, это правда?

– Думаю, да. И газетчики наверняка проверили, иначе бы не рисковали. Элен просто с ума сойдет.

У Кэмпбелл-Блэков на воскресный ланч был ростбиф. Руперт поглощал добавку, когда его позвали к телефону. Элен убрала тарелки детей, поолжила им яблочный пирог и крем, и погрузилась в воскресные газеты, ожидая возвращения Руперта от телефона. Она взяла в руки «Санди Пост». Экий дрянной листок, но просто невозможно его не прочитать. Какая-то восходящая кинозвездочка по имени Саманта Фрибоди на странице 6 перечисляла своих любовников. Шлюшка. Элен прочла про личины нескольких неправедных священников и похотливых шлюх, потом открыла газету на странице шесть и застыла, как громом пораженная. Первое, что она увидела на этой странице, была фотография Руперта. Руперт лежал на берегу на фоне пальм в плавках, сощурив глаза на солнце, со стаканом в руке.

«Один из самых потрясающих романов», – писала Саманта Фрибоди, – «у меня был с асом-жокеем международного класса Рупертом Кэмпбелл-Блэком. Я была на съемках в Португалии, а он приехал туда на пять дней в составе британской команды выступать на скачках. Мы познакомились на вечеринке. Он произвел на меня сногсшибательное впечатление своей неотразимой внешностью голубоглазого блондина и столь же неотразимым чувством уверенности в себе, которым буквально пропитан его облик. В тот день он удачно выступал на состязаниях и, встретив меня, был вполне готов продолжать скачки всю ночь. Сначала я отказала ему, мне не хотелось показаться легкодоступной. Но волна шампанского и эйфории смыла нас вниз, на берег моря, и в два часа ночи мы оказались в страстных объятиях друг друга. Мы занимались любовью под звездами, и теплые волны прибоя накрывали нас с головой. Остаток этих пяти дней мы были неразлучны, и любили друг друга целые ночи напролет. Днем я ходила смотреть его выступления. Чрез пять дней мы решили прекратить нашу идиллию, поскольку ему нужно было ехать на другие состязания, а мне – заканчивать съемки в фильме. Он был женат, и жена как раз ждала второго ребенка. Было только справедливо вернуть его жене. Но я поистине наслаждалась тогда новизной и необычностью нашей безумной и развратной любви».

– Я спущусь вниз, да? – во второй раз спросил Марк.

– Надо говорить «Можно, я спущусь вниз?» – автоматически поправила Элен. Она встала и сняла Таб с высокого детского стульчика. – Пойдите, дети, и посмотрите телевизор.

Наверху она заперлась в туалете. Ее вырвало. Потом еще раз, и еще. Когда она вышла, Руперт ждал ее.

– В чем дело? Что случилось? От тебя такие звуки, как от Джейка Лоуэлла перед важным забегом.

– Взгляни на это, – надтреснутым голосом прошептала Элен, пртягивая ему газету.

Руперт пробежал глазами статью без малейшего признака эмоций на лице.

– Редкая чушь от первого до последнего слова. Ты что, поверила?

– Даты совпадают. Ты был в Португалии как раз перед тем, как я родила Таб.

– Выбрось это из головы, – сказал Руперт. – Не обращай внимания. Девчонка хочет привлечь внимание публики любым способом.

– Я тебя не понимаю! – вскрикнула Элен. – Если кто-то критикует твое выступление на скачках, ты впадаешь в бешенство!

– Выступаю я ради денег. Вот что существенно. Я не трахаюсь ради денег.

– Зато эта девица наверняка именно так и зарабатывает. Я и в самом деле чуть было не поверила.

– Интересно, сколько она получила за статью, – сказал Руперт, снова беря в руки газету.

– Ты даже не собираешься подать на нее в суд?

– Какой смысл? – пожал плечами Руперт. – Если подождать, пока грязь высохнет, ее можно стряхнуть. Куда ты дела ростбиф? Я хочу еще добавки.

– Ты способен есть после того, как прочитал ЭТО? – в ужасе спросила Элен. – И как теперь быть мне? Все окрестные кумушки только об этом и станут говорить. И миссис Бодкин, и Чарлин, и конюхи.

– О, я уверен, что они пойут все правильно.

– Да как я теперь покажусь в нашем магазине?

– Будешь заказывать покупки на дом, – сказал Руперт.

Дела не улучшились, когда спустя неделю главный обозреватель «Санди Таймс» вынес публичное порицание Саманте Фрибоди за то, что она назвала подлиные имена. «Как должны себя чувствовать несчастные жена и дети Руперта Кэмпбелл-Блэка?»

После этой «сочувственной» статьи – намного, намного хуже. Все, кто не читал первоначального материала в «Санди Пост», ринулись в библиотеки, чтобы его прочесть. Через пару дней Джейни позвонила Руперту, чтобы поздравить его с Новым Годом.

– И ради всего святого спрячь подальше «Прайвит Ай», – добавила она. – Они выбрали тебя «Самым Непорочным Дерьмом Года».

– Слава богу, что уже 1980, – сказал Руперт. – Если не считать покупки Роки, 1979 был очень утомительным годом.

Вечером Руперт нашел Элен в гостиной, занятой написанием писем. Он с неудовольствием отметил, что она опять подняла волосы вверх и заколола их в классической прическе старой девы.

– Пишешь брачные объявления в поисках нового мужа? – спросил он.

Элен стиснула зубы и не ответила.

Руперт подошел к ней и поцеловал со спины ее очень чистую белую шею.

– Прости меня за то, что я заразил тебя гонореей и за то, что я спал с Самантой Фрибоди. Я виноват во всем. Мне нет прощения. Но чем больше ты отвергаешь меня и отказываешься принимать участие в моей жизни, тем хуже все становится. Ну-ка, иди сюда.

Внезапная и неожиданная откровенность полностью обезоружила Элен.

– Ну, ну, – сказал Руперт, привлекая ее к себе, – все прошло. Давай попытаемся еще раз? Я не поеду на два следующих состязания, а вместо этого вывезу тебя за границу. Чарли Мастерс предложил нам свой дом близ Найроби. Мы сможем поваляться на солнышке, и у нас с тобой наконец будет медовый месяц, которого так до сих пор и не было.

– «И исцелюсь я от своей ужасной раны», – печально процитировала Элен.

– Что такое? Какой раны? Ты снова была у доктора Бенсона? – пожелал знать Руперт.

Элен покачала головой, слабо улыбаясь.

– Вот так-то лучше, – сказал Руперт. – Ты ужасно давно не улыбалась.

– А что дети?

– Они не поедут с нами, – твердо сказал Руперт. – Ни детей, ни собак, только мы с тобой, одни. И мы начнем новую жизнь прямо сегодня. Я приглашаю тебч на обед.

Раздался звонок в дверь. Это была Джейни. Билли отправился на какое-то вечернее представление в Уорвикшире, и она н знала, куда себя деть.

– Заходи и выпей с нами, – пригласил Руперт. – Мы с Элен помирились.

– Давно пора, – слазала Джейни.

Она была в прекрасном настроении и жаждала выложить кучу свежих сплетен. Фенелла Максвелл явно в полном упадке с тех пор, как уехал Дино Ферранти. Похоже, Фен не очень-то способна удержать мужчину, с удовлетворением заметила Джейни. Джейни не сдержала своего обещания бросить пить на время беременности, но по крайней мере она пила теперь немного, и только вино.

Элен не поверила своим ушам, когда через полчаса Руперт предложил Джейни:

– Почему бы тебе не пойти вместе с нами пообедать?

Элен поднялась наверх и минут десять сидела на кровати, вне себя от ярости. Потом она совладала с собой и решила быть терпимой. В конце концов, Джейни действительно было одиноко.