– Наш папа сегодня придет, чтобы посмотреть на меня! – лучась счастьем, сообщила она.

Я сжала ручонку Декки, и девочка удивленно посмотрела на меня. Из-за недосыпания у меня кружилась голова, но слова Сарабет и меня наполнили счастьем. Я напомнила себе, что должна быть осмотрительнее. Но чего мне было остерегаться? Я не была в него влюблена, хотя по нему вздыхала половина лагеря. И неудивительно – ведь он был единственным мужчиной на многие мили вокруг, не считая конюхов, а их никто не брал в расчет. Но мне нравилось то, что он разговаривает со мной, как со взрослой.

– На нас, – поспешила уточнить Сарабет, но Рэчел уже успела обидеться и, прищурившись, недовольно смотрела на сестру.

Теперь, когда Сарабет озвучила истинные намерения своего отца, она могла позволить себе быть доброй. Были моменты, когда Рэчел казалась мне злобной, но характер Сарабет оставался для меня загадкой. Они были детьми, сестрами, которые ссорились из-за мелочей. Мы с Сэмом никогда не ссорились. Если верить маме, это подтверждало предопределенность нашего появления в этом мире. Она ссорилась со своими братьями и сестрами. Папа ссорился с дядей Джорджем. Но мы с Сэмом были близнецами, двумя сторонами одной монеты.

Я продевала удила в рот Лютера, когда мистер Альбрехт сообщил нам, что в нашем манеже прошлой ночью упало дерево, сломав ограду. Я замерла, и железо стукнуло о зубы Лютера. Он затряс головой.

– Все нормально, – заверил меня мистер Альбрехт, поглаживая морду Лютера. – Дерево маленькое, и большая часть манежа по-прежнему доступна.

Сарабет вела Лютера, а Декка – Брайта. Они прошли мимо упавшего дерева.

– Похлопывай его по шее, – сказала я Декке, когда она проводила пони мимо дерева. – Разговаривай с ним.

Внезапно Брайт вскинул голову, щелкнув поводом.

– Там птица, – показала в гущу ветвей упавшего дерева Рэчел. Я заметила на ее кисти тонкую красную царапину. – Мне кажется, она ранена.

Я опустилась на колени в песок. Между ветвей сидела сова, такая коричневая, что почти сливалась с листьями. Она явно была очень напугана, потому что сидела совершенно неподвижно и даже не крутила своей странной формы головой. Видимо, летать она не могла. Если бы здесь был Сэм, он бы знал, что делать, и сразу сказал бы, можно ли вылечить птицу. Я почему-то решила, что нельзя.

– Что нам делать? – заныла Рэчел.

– Оставь ее в покое! – произнесла я, возможно, слишком резко.

Настроение было испорчено. Мистер Холмс собирался присутствовать на этой тренировке, а тут эта сова! Если она попытается выбраться из ветвей, лошади перепугаются.

Я приняла решение. Сарабет уже садилась на Лютера. Декка тянула вниз стремя.

– Девочки, – обратилась я к ним, – не приближайтесь к этому дереву. Птица ранена. Она может испугать лошадей. Держитесь от нее подальше.

Они все послушно кивнули, даже Рэчел.

Я стояла в центре манежа, пока девочки разогревались. Боковым зрением я видела Сарабет, но сосредоточила свое внимание на Декке, которая уже освоила рысь.

Рэчел сидела на ограде, зацепившись своими тонкими ногами за перекладину. Вначале она, как обычно, сидела тихо, и ее бледное лицо было спокойным. Сегодня ее волосы были заплетены в косички, отчего она казалась совсем маленькой. У всех девочек были отцовские волосы – темные и блестящие.

Затем я боковым зрением заметила, что Рэчел спрыгнула с ограды и идет вдоль нее. Она двигалась, как обычно, робко, но в то же время быстро.

– Рэчел?

– Я хочу посмотреть на дерево.

Снова этот ноющий тон.

– Разве ты забыла, что я сказала? Ты испугаешь лошадей.

Я изумленно покачала головой.

– Я только посмотрю.

Я махнула Декке, чтобы она перевела Брайта на шаг.

– Рэчел, – начала я, стараясь говорить строго.

Она делала вид, что ничего не слышит. Ее тонкая фигурка была устремлена вперед. Сарабет остановила Лютера и выпрямилась в седле, наблюдая за сестрой.

– Я только посмотрю, – продолжала ныть Рэчел. – Мне скучно до смерти.

– Сейчас будет твоя очередь.

Рэчел продолжала идти, явно игнорируя мои слова.

– Рэчел!

Я повысила голос. Она посмотрела на меня, наклонив голову, и я поняла, что она бросает мне вызов. У меня внутри все похолодело.

– Рэчел, вернись. Немедленно.

Она улыбнулась, и на мгновение я испытала облегчение. Она явно решила сделать вид, что пошутила. Но затем сделала еще один шаг.

– Папа идет, – пробормотала Сарабет.

Рэчел снова уселась на ограду и приняла выжидательную позу. Мистер Холмс улыбнулся. Он думал о чем-то своем и вытянул руку вперед, как будто пытаясь предотвратить вопросы.

Я в мрачном расположении духа обернулась к Декке. Мне ведь так хотелось порадовать мистера Холмса!

– Пусти его рысью, – попросила я девочку.

Декка ударила лошадь ногами по бокам.

– Мягче, – напомнила я ей. – Осторожнее. То, о чем ты его просишь, должно быть вашим секретом. Никто не должен этого замечать.

– Мне скучно, – очень тихо, чтобы не услышал отец, пробормотала Рэчел.

Декка выполнила свое задание, и я обернулась к Сарабет, забыв о Рэчел.

– Сожми колени крепче, – скомандовала я. – Расслабь локти.

– Декка просто сидит и ничего не делает, – заявила Рэчел.

– Рэчел, – произнес мистер Холмс, – довольно!

Она скривилась, как будто собираясь заплакать. Меня порадовало то, что мистер Холмс рассердился. Рэчел это заслужила.

– Поехали, Декка.

Я подвела Брайта к краю манежа, туда, где стоял мистер Холмс, чтобы Сарабет могла проскакать по диагонали.

– Рэчел, – обратилась я к девочке, проходя мимо, – подожди еще немного, и ты будешь кататься десять дополнительных минут. Я хочу, чтобы твой отец кое-что увидел.

Рэчел меня проигнорировала. «Пусть ждет!» – злорадно подумала я.

– Она учится менять ногу. Видите, как она двигает ногами? Правую назад, левую вперед.

Смена ноги была сложной задачей, и на самом деле Сарабет этот прием еще не освоила, но Лютер был так хорошо обучен и так послушен, что даже обезьяна могла заставить его это сделать.

– И он ее меняет, – сказал мистер Холмс.

– Да, – кивнула я.

– Кажется, что он подпрыгивает.

Мистер Холмс барабанил пальцами по ограде в такт галопу Лютера. Смена ноги была приемом, который был способен оценить даже человек, совершенно не разбирающийся в лошадях. Это действительно походило на подпрыгивание. Я заметила, что мистер Холмс грызет ногти. В те времена мужчины не носили обручальных колец, и поэтому я почти ничего не могла сказать о нем, глядя на его руки, не считая того, что они не загрубели от верховой езды, или другого вида спорта, или от тяжелой работы.

– Она молодец, – произнесла я.

Мистер Холмс кивнул. Я хотела, чтобы он больше радовался успехам дочери, тому, что она уже многое умеет. Но он выглядел рассеянным.

Я отстегнула корду от удил Брайта.

– Спешиваешься? – спросила я у Декки.

И тут все это произошло, причем очень быстро. Я спросила Декку, спешивается ли она, но это был скорее приказ, чем вопрос. К счастью, я научила ее вынимать обе ноги из стремян, прежде чем перебросить одну ногу через седло.

– Рэчел! – почти крикнул мистер Холмс. Его низкий голос вонзился в холодный воздух. – С меня довольно. Довольно!

Я поняла, что мистер Холмс имеет в виду какие-то прошлые провинности Рэчел. Она плохо вела себя сегодня или в последние дни.

Подняв голову, я увидела, что Рэчел нет на ограде манежа, а мистер Холмс быстро идет к ней. Я ухмыльнулась. Но я никогда не видела, чтобы мистер Холмс был так зол, и это меня напугало. Рэчел попятилась в ветви дерева, не сводя взгляда с отца.

– Нет! – сказала она, вначале тихо, а затем стала повторять это все громче и громче, пока ее голос не превратился в пронзительный визг. – Нет, нет, нет, нет, нет, нет!

Она казалась одержимой. Эта девочка была слишком взрослой для истерик.

– Птица! – вскрикнула Декка, когда сова вылетела из ветвей, а затем резко опустилась почти до земли и рывками полетела к Лютеру. Лютер тут же попятился, выгнул шею и насторожил уши.

– Теа! – дрожащим голосом крикнула Сарабет. Вопли Рэчел почти заглушали ее слова. – Что мне делать?

Я бросила повод Брайта и поспешила к Лютеру, обращаясь к нему тихо, успокаивающим тоном. Боковым зрением я видела, что мистер Холмс опустился на колени перед Рэчел, держа ее обеими руками за плечи.

– Все хорошо, – бормотала я. – Все хорошо.

Но когда я уже почти подошла к Лютеру, сова выровнялась и пролетела рядом со мной, так близко, что я могла ее коснуться. Ее крыло было надломлено.

– Теа!

Я обернулась. Сарабет показывала на ворота, которые я оставила открытыми. Брайт, пятясь, вышел из них, и я увидела, что его раздувшиеся ноздри пылают, а белки глаз сверкают. Уши он плотно прижал к голове. Он пятился очень быстро, а затем привстал на дыбы. Декка упала ему на шею.

– Сползай на землю, – завопила я. – Сползай!

Рэчел не умолкала, и мне пришлось кричать во весь голос, чтобы Декка меня услышала, но все равно крик был недостаточно громким.

Тут Брайт, как я и предвидела, сорвался с места и понесся к конюшне. То, что я оставила ворота открытыми, было самой ужасной из всех возможных ошибок. На такое был способен только новичок. И я отчетливо помнила, как это произошло, этот момент беспечности, промах из той же категории, что и незатянутая подпруга.

– Теа, – произнес мистер Холмс, и его голос звучал почти спокойно. – Останови его.

Я бросилась бежать, но Брайт уже скрылся из виду. Завернув за угол, я увидела, что он уже скачет во весь опор, распластавшись над землей, как всегда делают лошади, когда они насмерть перепуганы. Декка прильнула к лошади. Теперь она могла упасть, только если бы сама этого захотела. Но она оцепенела от ужаса.

Все, кто в это время находился в манежах, замерли. Около дюжины лошадей стояли, насторожив уши и пытаясь определить причину паники. Элис Хант смотрела на меня, а не на Брайта, и ее лицо превратилось в маску ужаса. То, что мне удалось добиться такой реакции от Элис Хант, которая никогда ни на что остро не реагировала, перепугало меня еще больше. Леона в упор смотрела на меня, хотя ее лицо оставалось бесстрастным. Она покачала головой, как будто с самого начала знала, что эти уроки закончатся катастрофой.

Мистер Альбрехт перемахнул через ограду и бежал ко мне с криком:

– Поверни его, поверни его, поверни его, поверни его! – Эти слова обрели какой-то странный ритм, и начало казаться, что мистер Альбрехт кричит: «Пырни его, пырни его, пырни его». От паники он проглатывал целые слоги.

– Останови его! – раздалось у меня за спиной. – Останови его скорее!

Это требование было совершенно бесполезным. Декка издала жуткий, похожий на стон звук. Я зажала уши руками. Но тут Брайт добежал до конца тропы и резко свернул налево. Декка свалилась в противоположную сторону, направо. Он не ударил ее копытами по голове, что тоже было большой удачей, ведь он легко мог ее зацепить. Она упала очень аккуратно, почти грациозно соскользнув с седла.

Мистер Холмс бросился к дочери. Обгоняя, он зацепил меня за плечо, и я упала.

– Вызови врача, – крикнул на бегу мистер Холмс. – Скорее!

Глаза Декки были закрыты, как будто она уснула.

Я вскочила и побежала. Это было одно стремительное движение. Я лишь однажды оглянулась на девочек и их лошадей, застывших, подобно статуям. Сарабет спешилась и тихо плакала, стоя рядом с Лютером. Она даже не повернула голову, когда мимо нее пробежал мистер Альбрехт, преследовавший убежавшего Брайта, которого необходимо было срочно найти, пока он не заблудился в горах.

Я выбежала из леса на Площадь и истошно закричала:

– Хенни!

Я кричала до тех пор, пока рассерженная девушка не выскочила из домика воспитательниц.

– Декка ранена, – выдавила я из себя, и Хенни тоже закричала, требуя, чтобы выбежавшая вслед за ней Доуси срочно вызвала врача.

Мы бросились бежать обратно через лес. Хенни настолько меня опередила, что я вскоре потеряла ее из виду. Ее быстрота меня удивила. Мне казалось, что у меня в груди все кипит, и с каждым вдохом я издавала клокочущие звуки. Я перешла на шаг и попыталась отдышаться. Мне хотелось, чтобы начался дождь или снег или поднялся ветер. Все, что угодно, лишь бы не ощущать этого ужасного одиночества. Я обхватила себя обеими руками.

Никто не заметил меня, когда я вышла из леса. Девочки и их лошади исчезли. Мистер Холмс продолжал стоять на коленях возле Декки. В таком положении он казался совсем маленьким. Мистер Альбрехт прижимал ладонь к ее лбу. Рядом с ним стояла открытая аптечка. Пузырек с йодом перевернулся и разлился. Сарабет сидела рядом на корточках, раскачиваясь взад и вперед.

Я сосредоточилась на узоре, нарисованном ручейком йода на грязно-бежевом песке. Это был сложный орнамент, случайный, а потому совершенно невероятный. Но крови не было.