Я подошла к Сарабет и пригладила ее темные волосы, высвободила зацепившийся за косу лист. Кто-то увел Лютера в конюшню. Верхняя губа Сарабет была покрыта слизью, девочка бесшумно плакала. Я никогда никого не утешала, кроме Сэма, я только и делала, что утешала его, во всяком случае, когда мы были маленькими и практически неразлучными. Думая о Сэме, я подошла к Сарабет и обняла ее. Я удивилась, обнаружив, как сильно она нуждается в утешении. Она положила голову мне на плечо и обеими руками крепко обхватила меня за талию.

– Все будет хорошо, – шептала я.

Я сомневалась, что Сарабет меня слышит, но надеялась на то, что позже эти слова всплывут в ее памяти. Я знала, что она мне поверит, ведь она была еще ребенком. Папа тоже всегда говорил мне, что все будет хорошо, и я ему верила.

Рэчел нигде не было видно. Я на ее месте тоже спряталась бы. Она отомстила не той сестре. Из всех сестер Рэчел больше всех нуждалась в том, чтобы ей сказали, что все будет хорошо, что ее мир и семья не рухнули. Но тот, кто сказал бы ей это, солгал бы. И я решила, что это точно буду не я. У меня на это не хватило бы духу.

Глава двенадцатая

Слух о падении младшей из сестер Холмс стремительно разнесся по лагерю. За Мастерсом стояла незнакомая машина. Ее припарковали там не случайно. Это был автомобиль врача, и те, кто не знал о его приезде, могли его и не заметить. Я знала, что Декка травмирована. Вопрос был лишь в том, насколько тяжело. Она потеряла сознание. Я понимала, что это плохой признак.

Возвращаясь из купальни, куда я ходила, чтобы смыть с себя грязь и песок, я увидела компанию младших девочек, в том числе и Молли. Они о чем-то яростно шептались. Молли помахала мне, и когда я нехотя махнула в ответ, подбежала ко мне. Она все еще была долговязой и длинноногой, как молоденькая кобылка. От холода ее щеки раскраснелись. Ее волосы были наспех собраны в узел. Если бы ее увидела миссис Холмс, она немедленно отослала бы ее в домик, велев привести себя в порядок.

– Теа! Говорят, Рэчел сошла с ума! Говорят, она попыталась убить Декку! – Ее голос сорвался на визг.

Несмотря на свой невысокий рост, я была выше Молли. Я наклонилась и пальцами обхватила ее запястье, ощутив ее хрупкие, как у птички, косточки, туго обтянутые тонкой кожей.

– Молли, – сказала я, – это чушь. Ты меня поняла?

Молли медленно кивнула, и я заметила, что ее глаза заблестели от волнения. Я совершила глупость. Мне следовало рассмеяться, отмахнувшись от этого слуха, как от назойливой, но безвредной мухи.

Я выпустила руку Молли. Она смотрела на меня широко распахнутыми глазами. Что еще мне ей сказать, чтобы она сообщила это своим подружкам, замершим поодаль в ожидании новостей? Молли не пользовалась в лагере особой популярностью, но сплетни разлетались стремительно, с легкостью преодолевая все социальные границы. Мимо с равнодушным видом прошла Кэтрин Хейз, но я видела, что она ловит каждое слово, чтобы броситься в свой домик и без малейшего колебания поделиться услышанной информацией. Я злобно покосилась на Кэтрин, лицо которой скрывала волна кудряшек. О ней самой совсем недавно сплетничали в лагере, так что она должна была бы с сочувствием отнестись к Рэчел. Но с момента смерти ее дяди прошло уже два месяца, и разговоры о нем и о несчастьях, свалившихся на Хейзов, поутихли. На другой стороне площади я увидела мисс Брукс, уткнувшуюся носом в книжку. От взрослых не было никакого толку.

Но в любых слухах всегда содержится частица правды, иногда совсем ничтожная. Не было, наверное, человека, не слышавшего криков Рэчел. А как насчет меня, подвергнувшей опасности девочку, которую я так любила, только потому, что хотела покрасоваться перед ее отцом? Я обернулась к Молли.

– Это был несчастный случай, – громко, но совершенно напрасно произнесла я.

В прошлый раз, когда со мной произошло нечто ужасное, я тоже попыталась оправдаться, тоже громко и совершенно напрасно. Но теперь я была умнее. Во всяком случае, я не вела себя как полная дура. Я укрылась в доме Августы и притворилась спящей, не желая общаться даже с Сисси, которая раз или два подходила ко мне, ожидая, что я обернусь. Наконец она ушла, как и все остальные, обедать. Жизнь продолжалась. Она всегда продолжается. Декка могла быть при смерти, но в Йонахлосси все равно трижды в день кормили его воспитанниц. Когда дома я видела, как мама каждое утро заправляет мою кровать, а отец после завтрака уезжает к своим пациентам, мне это казалось ужасно жестоким.

Я никак не могла отогнать мысли о кузене, хотя обычно мне это удавалось, и моя жизнь в Йонахлосси не имела ничего общего ни с Джорджи, ни с Сэмом, ни вообще с кем-либо из моих родственников. Я видела Джорджи, когда открывала глаза и когда их закрывала. Но он был не таким, каким я его видела в последний раз, а таким, каким он был в свои лучшие времена. Мама была бы разочарована. Я поняла, что главное достоинство Йонахлосси заключается в том, что все здесь кардинально отличается от того, что окружало меня дома. А теперь эти два мира каким-то зловещим образом сливались в один. Но почему? Что их объединяло? Я, Теа Атвелл, девушка, порочная в полном смысле этого слова.

«Теа, – снова и снова слышала я голос Сэма. – Теа, Теа, Теа!»

Я села на кровати и впилась ногтями в свой лоб. Мне хотелось, проткнув кожу и череп, вонзить их в свой мозг и вырвать все воспоминания о Джорджи и о том дне. Ну а как же моя душа? Я знала от папы, что, хотя наши воспоминания хранятся в мозгу, причиной существования воспоминаний является душа. Но у меня не было ни единого шанса добраться до души. Боль от ногтей, пусть и совсем незначительная, помогала отвлечься и приносила облегчение.

Я все еще лежала в постели, когда Мэри Эбботт принесла мне с обеда булочку. Она опустилась на колени возле моей кровати и развернула свой вышитый платок, в который она завернула булочку.

– Возьми, – прошептала она.

Вошли другие девчонки: Эва, Гейтс, а затем Сисси, которая остановилась, высоко вскинув брови, за спиной Мэри Эбботт.

– Спасибо.

Булочка была холодной и липкой. Когда эти булочки были теплыми, они таяли во рту. Остыв, они становились невкусными.

– Не за что.

Мэри Эбботт продолжала сидеть возле меня. Она наматывала на палец прядь своих волос и отводила глаза в сторону. У нее на лбу виднелась красная полоска, натертая шерстяной шапочкой. Внезапно вид этой странной девочки привел меня в ярость.

– Тебе что-то нужно?

Она, совершенно не удивившись, посмотрела на меня.

– Ты будешь есть булку?

Я покачала головой.

– Ну и ладно, – прошептала Мэри Эбботт.

Остальные девочки готовились ко сну. Я смотрела на сливочного цвета плечи Эвы, на ее усеянную темными родинками спину, на тонкие пышные волосы Сисси, которые она только что закончила расчесывать, на изящный золотой браслет на ее запястье, означавший, что Бун придет и сегодня, второй вечер подряд. Мне казалось, что должно произойти что-то ужасное. Это витало в воздухе.

– Мистер Холмс пришел перед обедом и произнес речь. Я подумала, тебе это интересно. Разве нет? – внезапно осмелев, спросила Мэри Эбботт и коснулась моей руки своими холодными липкими пальцами.

Я отняла руку и кивнула.

– Я так и думала. – Она улыбнулась, но эта улыбка была адресована не мне. Она сама с собой заключила пари и выиграла его. – Он прочитал молитву и попросил нас молиться за Декку и его семью. А потом он попросил нас помолиться за тебя, Теа. – Она помолчала. – За тебя и Декку.

Сисси смотрела на нас со своей кровати. Но Мэри Эбботт уже всецело завладела мной.

– Ты рада, что он попросил нас молиться за тебя?

– Я польщена, – ответила я и закрыла глаза. – И я устала.

Хотя в том, что мистер Холмс упомянул меня в своей молитве, не было ничего необычного, его просьба почему-то показалась мне предательством. Он меня ненавидел. Почему он вообще подпустил меня к своим детям? Он что-то знал о моей жизни во Флориде. Он знал достаточно, чтобы понимать, что мне нельзя доверять. Но теперь он меня ненавидел. Иначе и быть не могло, ведь из-за меня пострадала одна из его девочек. Он не мог иначе относиться ко мне.

– Я надеялась, что ты обрадуешься, – продолжала Мэри Эбботт. – Когда я сюда шла, я думала, что ты будешь счастлива. – Она заговорщически склонилась надо мной. Ее дыхание было сухим и горячим. – Потому что он не сердится.

– Оставь меня в покое.

Я постаралась произнести это холодным как лед голосом.

Мэри Эбботт попятилась, но прежде наклонилась ко мне так быстро, что я не успела заслониться рукой, и впилась в мои губы своими.


Я провалилась в сон без сновидений. Мне было жарко, и все мое тело чесалось. Я десятки раз просыпалась. Мне было страшно. Меня необъяснимым образом пугали высокие двухъярусные кровати и девочки в белом на них. Окружающее представлялось мне незнакомым. Потом я заставила себя успокоиться. Иногда стоит большого труда сохранять рассудок, убеждая себя в том, что весь огромный мир не настроен против тебя. Я говорю, что заставила себя успокоиться, но на самом деле мой мозг сжалился надо мной и решил не срываться с петель, как он это сделал в дни, предшествовавшие моему приезду в Йонахлосси, когда я плакала, пока мои глаза не превратились в уродливые мешки в моем черепе.

– Теа.

Я испуганно села в постели.

– Все хорошо, все хорошо, – успокоила меня Сисси. – Ты в полном порядке.

– Мне жарко.

– Ты горишь? – она тыльной стороной кисти потрогала мой лоб. – Нет. Ты говорила во сне.

– Что я сказала?

– Ничего. Что-то невнятное. Ты хорошо себя чувствуешь?

Я кивнула.

– Ты что-нибудь слышала о Декке? – спросила я.

Она покачала головой.

– Я сегодня вечером молилась. Я уже так давно не молилась… – Она замолчала. – Что случилось? Говорят, что Рэчел попыталась убить Декку, что она сошла с ума.

– Сова, – прошептала я.

– Сова? – повторила она. Поскольку я молчала, она продолжила: – Приехал врач. Мистер Холмс, наверное, не находит себе места.

– Мистер Холмс совсем один, – пробормотала я. Эва пошевелилась на кровати над нами. – Я совсем забыла, – прошептала я, прикрыв рот ладонью. От моих пальцев пахло сбруей.

– Теа, я должна идти. Приехал Бун.

– Пожалуйста, не уходи! – взмолилась я.

– О Теа, – прошептала она. – Я должна. Но я вернусь.

Она встала. Ее волосы прикрывал воротник пальто, перчатки торчали из карманов, как руки. Я ощутила неприятный приступ ревности: мне так хотелось быть Сисси, которая идет на свидание с влюбленным в нее мальчиком!

Сисси выждала пару секунд, а затем нетерпеливо показала на свою кровать.

– А! – шепнула я и перебралась в ее постель.

Мне было немного обидно – на меня сегодня свалилось столько всего, и все же мальчик был важнее.

После того как она ушла, я встала, надела пальто и вышла из домика. Потом, испугавшись, что я разбудила Мэри Эбботт, заглянула в домик через окно. Мэри Эбботт безмятежно спала. Голова и рука Эвы безжизненно свисали с края кровати. Я не видела Гейтс, но знала, что она спит, как всегда, свернувшись калачиком.

Моим спящим соседкам и в голову не приходило чего-нибудь бояться в Йонахлосси. Все девочки отлично понимали, что опасность таится внутри семьи и причина ее – либо любовница отца, либо сложные взаимоотношения матери и свекрови, либо попытавшаяся покончить с собой кузина. Но без семьи любая из нас была просто пустым местом.

Если что-нибудь случится с Деккой, младшей из сестер и любимицей семьи Холмсов, это будет означать, что Рэчел сломала жизнь не только этой одаренной девчушки, но и свою собственную.

Я с удивлением отметила, что сразу за Площадью, возле Мастерса, горит фонарь. Он не освещал Площадь, но был заметен с нее на тот случай, если что-то произойдет и кому-то из девочек понадобится помощь.

Я зашагала на свет, с трудом вытягивая ботинки из грязи, с каждым шагом издавая отвратительный чавкающий звук. Не считая этого, вокруг царила мертвая тишина. Во Флориде никогда не бывало так тихо – всегда что-то шуршало, попискивало или подвывало.

Было холодно, воздух был неподвижен, небо – темным, но надо понимать, насколько темным. Звезд почти не было. Газовые фонари по краям Площади всегда, даже днем, горели ровным светом, но перед таким мраком их свет был бессилен. Поэтому мне казалось, что маленький огонек в окне Холмсов что-то означает. Этот огонек пробудил во мне что-то неподдающееся осмыслению, и мне захотелось на него пойти. Я хотела оказаться в том доме. Это желание было таким острым, что я не могла дышать.

Я бросилась бежать, неуклюже шлепая по грязи. Но в двадцати футах от Мастерса я остановилась. Я была вне себя и понимала, что могу наделать глупостей. Но я также знала, что должна с ним поговорить.

Я наклонилась, и меня вырвало в грязь. У меня кружилась голова, и я уже не понимала, где я и что со мной. Сразу за Мастерсом начинался лес, который покрывал и склоны гор. Я могла бы исчезнуть в этом лесу. Кто огорчился бы, если бы я это сделала? И как скоро мое отсутствие стало бы для кого-то облегчением? Я уже практически не жила жизнью своей семьи. Я проявила беспечность, позволив желанию заслонить все остальное. Закрыв глаза, я попыталась остановить бешено вращающийся вокруг меня мир. Если Декка неизлечимо больна, я исчезну в этом лесу. Если мистер Холмс меня возненавидел, если я разрушила еще одну семью, я покину это место.