Мне показалось, что он сейчас посетует на то, что после отъезда миссис Холмс успел приобрести дурную привычку.

Он стоял в другом конце комнаты, смешивая себе напиток в запотевшем бокале, поставленном на деревянную крышку рояля. Я подумала, что там останется мокрый след. Он был мужчиной и не обращал внимания на круги от бокалов. Но нет, он взял бокал и смахнул влагу рукавом пиджака.

Затем он сел и принялся разглядывать напиток в бокале. Сверху донесся какой-то звук, и мы одновременно подняли глаза. Наши взгляды встретились, и я ему улыбнулась. Он улыбнулся в ответ. Я училась держаться в присутствии мужчины естественно и непринужденно. Когда я снова подняла глаза, мистер Холмс смотрел в бокал, помешивая напиток пальцем.

– Теа, – произнес мистер Холмс и снова замолчал.

Он отряхнул мокрый палец, а затем его понюхал. Внезапно мне стало не по себе. Все эти жесты были очень интимными и не предназначались для моих глаз. Он сделал очередной большой глоток.

Я очень разнервничалась, и поэтому с языка слетело первое, что пришло мне в голову. Выскочило, как одна из древесных лягушек Сэма.

– Миссис Холмс еще не собирается возвращаться?

Вот именно этого говорить было нельзя. Это прозвучало так, как будто ее отсутствие меня возмущает, хотя на самом деле это меня радовало: если бы она была здесь, меня бы в этом доме сейчас не было, в этом я не сомневалась.

Он медленно кивнул.

– Я вот думаю, не отправить ли мне к ней и Декку, несмотря на перелом и шину. Но мне кажется, что без нее мне будет очень одиноко.

Я улыбнулась. Я с трудом представляла себе, как ребенок может рассеять одиночество взрослого человека, но, поразмыслив, решила, что мы с Сэмом скрашивали мамино одиночество.

– Она вернется через месяц, – продолжал он. – Надеюсь, что мне удастся все здесь держать в своих руках до этого времени.

Он сделал еще глоток и поморщился, как это делают взрослые, когда пьют крепкие алкогольные напитки. Эта гримаса на самом деле означала, что им нравится вкус того, что они пьют. Я это поняла, наблюдая за дядей Джорджем.

– Пожертвования поступают?

Он поднял на меня удивленные глаза.

– Вы как-то раз сказали, – поспешила пояснить я, – что суммы пожертвований меньше тех, на которые вы рассчитывали.

– Да, да, Теа. У тебя великолепная память.

– Вообще-то не очень, – возразила я. – А вот у моего брата действительно отличная память. Он знает названия всех растений и животных, многие сотни названий.

– Твой близнец, – кивнул он. – Я тоже кое-что помню.

Я почувствовала, что мои щеки заалели от удовольствия. Запомнив одну маленькую подробность из моей жизни, он меня осчастливил. Я уже и не помнила, когда в последний раз так радовалась.

Он прикончил напиток и опустил руки на колени, обхватив бокал пальцами.

– Да, дела у Бет идут неплохо, спасибо. Она справляется с этим лучше, чем я. Я не умею разлучать людей с их деньгами. Знаешь, благодаря чему они охотнее делают пожертвования?

Я покачала головой.

– Благодаря лошадям. – Видя мое изумление, он расхохотался. – Во всяком случае, женщины питают к ним слабость. Девочек, которые получают стипендию, придется отправить домой, если финансирование будет недостаточным. Но это никого не волнует. А вот стоит заговорить о затруднительном положении лошадей, и – он щелкнул пальцами – тут же выписываются чеки.

– Затруднительное положение лошадей?

Я не хотела оказаться в одном ряду с женщинами, которых он явно презирал, но я должна была понять, что он имеет в виду. Я не знала, что буду делать в Йонахлосси, если не смогу ездить верхом.

– О Теа, я не хотел тебя напугать. У нас не собираются забирать лошадей. – Он вздохнул. – В любом случае, сейчас их уже никто не купит. Но их содержание обходится недешево. Из-за засухи цены на зерно взлетели до небес. Никогда не думал, что мне придется вникать в экономику сельского хозяйства. Лошади очень много едят. Впрочем, я уверен, что тебе это хорошо известно.

– Да, они большие животные.

Мне было понятно стремление защитить животное, не способное за себя постоять, не имеющее родителей, на которых можно опереться. Я уж точно с большей готовностью пополнила бы фонд кормления лошадей, чем фонд обучения девочек.

– Мне не стоило докучать тебе всем этим, – произнес он.

– А вы мне вовсе не докучали.

И это было правдой. Я хотела сказать ему, что мне, напротив, очень интересно, потому что этот взрослый мир, в котором я никому не приходилась дочерью или племянницей, был мне совершенно незнаком.

– Теа Атвелл из Флориды. Такая серьезная. Ты была серьезным ребенком?

– Я не знаю.

Обычно мистер Холмс был весьма сдержан. Его неожиданная общительность казалась мне напускной и спровоцированной алкоголем.

Он рассмеялся.

– Не знаю, что на меня нашло. Послушай, – продолжал он, наклоняясь вперед и вращая бокал в пальцах, – я хочу поблагодарить тебя за помощь. Мне тебя послало небо. Не знаю, что бы я без тебя делал.

– Нет худа без добра, – пробормотала я, и, вопреки моим ожиданиям, мистер Холмс не засмеялся, а кивнул, как будто соглашаясь со мной.

Шагая к своему домику, я наслаждалась тишиной и покоем, царящими на территории лагеря. Я вспоминала, как его рука скользнула по моему плечу, когда мы прощались. Она там задержалась или мне это только показалось? Нет, она задержалась, он не хотел ее убирать. Он наклонился ко мне и поблагодарил меня, и я почувствовала себя бесконечно счастливой! Это был совершенно потрясающий момент.


В этот вечер на обед нам подали густое и совершенно безвкусное рагу. Я удивилась тому, что кухня Йонахлосси произвела на свет нечто столь безрадостное, однако съела все без остатка. Когда мы доедали десерт (песочное печенье, сытное, но тоже скучноватое), мистер Альбрехт встал и попросил нас разбиться на конные группы. Мистер Холмс сидел рядом с ним.

– Зачем? – спросила я у Молли.

– Для подготовки к весеннему турниру, – ответила она. – До него осталось совсем немного.

– Но ведь еще только февраль!

– Надо много чего сделать. А потом, сразу после турнира, будет Весенний бал.

– Ты ничего об этом не слышала? – спросила Хенни. – Все соревнуются и все смотрят. Это так чудесно! А воспитательницы пьют шампанское вместе со взрослыми и наблюдают за заездами.

– Это и в самом деле чудесно! – подтвердила Молли. – Вместо ланча устраивают пикник, а потом все наряжаются и готовятся к танцам.

В столовой образовался водоворот девочек, пытающихся разыскать свою группу. Я увидела Леону, рассекающую комнату по абсолютно прямой линии. Девочки расступались в стороны, издали заметив ее приближение, как будто она была молотилкой, а они пшеницей. Ее семейные проблемы заставили нас еще больше с ней считаться. Я вспомнила фотографию Леоны на стене возле кабинета мистера Холмса. Большинство людей на фотографиях не были похожи на себя: камера делала их слишком мрачными и до неузнаваемости чопорными. Сэм часто повторял, что люди смотрят в объектив с таким видом, как будто им показывают нечто ужасное. Но Леона во плоти нисколько не отличалась от своих изображений. Она прошла мимо, как будто не замечая меня, и я зашагала следом.

Мы нашли свободный стол и расположились за ним. Наша продвинутая группа должна была разрабатывать маршрут для девочек из группы среднего уровня. Гейтс начала набрасывать тройную систему, и мы склонились над схемой, следя за движениями ее белой руки, летающей над большим листом бумаги. Джетти всматривалась в рисунок и что-то одобрительно шептала.

Мистер Альбрехт сидел рядом с мистером Холмсом за главным столом. Я радовалась этому, потому что могла разглядывать мистера Холмса, отмечая каждую деталь: накрахмаленный воротничок, часы, коротко подстриженные волосы. Дело в том, что их стол стоял под таким углом, что сам он меня не видел.

Мистер Альбрехт что-то рисовал в воздухе. Мистер Холмс кивал, опершись локтями на стол, но это было нормально: со стола уже убрали всю посуду, да и мужчинам было позволительно иногда так поступать. Затем мистер Альбрехт скрестил руки на груди, слушая мистера Холмса. Потом они замолчали, наверняка потому, что мистер Альбрехт не относился к числу людей, которые умели говорить ни о чем. У их стульев были подлокотники, которых наши стулья были лишены, поскольку мы были девочками, а не директорами и даже не мужчинами. Я наблюдала за их бесстрастными, как маски, лицами. Они не смотрели ни на кого и ни на что в отдельности, а просто сидели, устремив взгляды в пространство, в котором мельтешили воспитанницы Йонахлосси.

Тогда мне даже не приходило в голову, как нелегко приходилось взрослым мужчинам в окружении сотен девочек, настолько для них недоступных, что мы смело позволяли себе флиртовать с ними. Мы могли игриво взять мистера Альбрехта под руку в амуничнике, задержать свои пальцы в его ладони, когда он помогал нам спешиваться. А вот он ничего такого не мог себе позволить. Никто из нас не воспринимал мистера Альбрехта как мужчину, видимо, потому что он не был ни молод, ни богат, ни красив. Но мы с ним флиртовали просто потому, что он был там же, где мы. Скорее всего, он трогал себя по ночам, когда мы лежали в постелях в своих домиках, а он у себя дома, в городе. Думаю, он, занимаясь этим, представлял, как белые волосы Леоны падают на ее обнаженную спину, вспоминал обтянутые тонкой белой блузкой пышные груди Эвы. Он мысленно накрывал ладонью сначала одну грудь, потом вторую, она хотела расстегнуть свою блузку, но он ей не позволял, наслаждаясь тем, как твердеют ее соски под хлопчатобумажной тканью. Она не надела свое плотное белье, и между его ладонью и ее грудью не было ничего, кроме тонкого хлопка.

– Теа! – оторвала меня от моих фантазий Леона.

– Да, – уверенно произнесла я, хотя понятия не имела, чего они от меня хотят.

– Ты не возражаешь против тройной системы?

Я хотела было пожать плечами, но вместо этого кивнула. На прошлой неделе у меня были проблемы с тройной системой.

– Нет, – ответила я, поражаясь ее спокойствию.

Ее мир, мир ее семьи кардинально изменился, но по ней этого нельзя было заметить.

Тут мимо нас прошла Марта, держа в руке схему, набросанную ее группой. Она была в одной группе с Сисси. Хотя она значительно превосходила Сисси как наездница, безмятежность в седле ей только мешала. Этим вечером в ее ушах поблескивали маленькие бриллианты. Я проводила ее взглядом. Она вся сверкала, искрилась, вспыхивала и казалась существом из иного мира.

Похоже, мистер Холмс тоже разглядывал Марту, при этом его лицо оставалось спокойным. Я не желала признаваться себе в том, что Марта красивее меня, хотя, разумеется, я знала, что это так. Я знала, что все воспитанницы Йонахлосси, задай им такой вопрос, указали бы на Марту как на самую красивую девушку в лагере. Но я также знала, что не существует способа измерить красоту и что, возможно, во мне есть что-то особенное, способное привлечь мистера Холмса.

Он как раз повернул голову, и прошла пара секунд, прежде чем я осознала, что он перехватил мой взгляд. Я поспешно и смущенно отвела глаза в сторону.

– Как тебе наш план, Теа? – не унималась Леона.

– Я полагаю, – заговорила я, окинув взглядом разложенные на столе наброски, – что все это просто идеально.

Леона улыбнулась.

– Мы тебя не отвлекаем?

Мои щеки вспыхнули. Все смотрели на меня. Леона развернулась на стуле и многозначительно посмотрела в сторону стола, где сидели мистер Холмс и мистер Альбрехт. Я покачала головой. Я не хотела так легко уступать Леоне, но не видела другого способа побыстрее от нее отделаться.

– Вот и хорошо, – кивнула она. – Мы не хотели бы тебя отвлекать.

Гейтс догнала меня, когда я собрала свои вещи и пошла к выходу. Этюдник она несла под мышкой.

– Теа, – начала она, понизив голос. Ее щеки раскраснелись под густой россыпью веснушек. – В прошлом году победила Леона. Она стала самой младшей победительницей турнира за всю историю Йонахлосси.

– Я знаю, – ответила я.

Да и кто этого не знал?

Гейтс медленно кивнула.

– В таком случае тебе, наверное, известно, как сильно она хочет выиграть снова. – Она коснулась моей руки. – Просто будь осторожна, – уже шепотом закончила она.

Забота Гейтс меня очень удивила. Обычно она держалась в стороне от склок и интриг.

Мы посмотрели на Леону, которая в одиночестве сидела за столом, изучая набросок Гейтс. Она полностью отдалась этому занятию. Впрочем, Леона ко всему подходила со всей серьезностью.

– Кто знает, возможно, еще до турнира она нас покинет, – пробормотала Гейтс, но вместо радости меня охватило разочарование.

Леона была моей единственной реальной соперницей.

В этот вечер я вскрыла конверт с маминым письмом. Сисси ушла на свидание с Буном. Мое предыдущее письмо было очень дерзким, и я это понимала. Я обращалась к маме как к равной, что на самом деле было совсем не так.