Но это будет много позже. А пока я смотрела на стакан с молоком и едва сдерживала слезы.

– Теа, – повторила Хенни, понизив голос, но я знала, что если подниму глаза, то не выдержу и разрыдаюсь.

Тут я заметила, что от меня отвернулись и она, и остальные девочки – все развернулись вместе со стульями и смотрели в одном направлении. Я подумала, что это довольно странный способ завершать трапезу, но в следующее мгновение раздался голос мистера Холмса.

– Доброе утро, девушки!

– Доброе утро, мистер Холмс! – хором произнесли все, кроме меня.

Мне показалось, что этот дружный ответ привел мистера Холмса в восторг, хотя он наверняка слышал его каждое утро.

После того как он сделал все необходимые объявления и прочитал молитву, ко мне подошла женщина, слишком взрослая, чтобы быть одной из воспитательниц. Она была невысокой, пухленькой и хорошенькой.

– Я миссис Холмс, директриса, – представилась она. – Пойдем со мной.

Она кивнула в сторону лестницы в конце зала. Я попыталась скрыть свое удивление, но она его все равно заметила и пристально посмотрела на меня, заставляя меня осознать свою оплошность. Но я точно знала: не меня первую удивило то, что она жена мистера Холмса. Заметив ее сегодня утром, я решила, что она экономка или что-то в этом роде. Она была грузноватой и слишком навязчивой. А теперь оказалось, что она еще и раздражительная. Я послушно пошла за ней, замедлив шаг, чтобы не обогнать ее. Талия у нее была, на мой взгляд, неестественно тонкой, как будто кто-то слишком туго «затянул подпругу», и я сообразила, что она, видимо, носит корсет. Моя мама никогда не надевала ничего подобного. Впрочем, мама была такой стройной, что корсет ей был ни к чему.

Кабинет миссис Холмс находился на третьем этаже, и, когда мы взобрались по лестнице, она совсем запыхалась. Пока она открывала дверь, я стояла достаточно близко, чтобы разглядеть, что ее каштановые волосы собраны в очень тугой пучок. Они уже начали седеть, что было незаметно издалека.

Ее кабинет оказался очень элегантным и уютным. Диван, на который она пригласила меня присесть, был обит современной тканью в клетку.

– Теодора Атвелл, – начала она, – ты за столом Хенни? – Прежде чем я успела ответить, она продолжила: – Я знаю Хенни очень давно. Это необыкновенно способная девушка. – Это прозвучало как предостережение. Она опустила глаза на документы, лежащие перед ней на столе. – Из Иматлы, Флорида. Я всегда считала Флориду раем для садовников. Там можно вырастить все, что угодно.

Это были мамины слова. Но я не хотела думать о маме.

– Меня все зовут Теа.

– О, я знаю, – улыбнулась она.

Возможно, это мистер Холмс сказал ей, как ко мне следует обращаться. Они, наверное, часто обсуждали между собой девочек.

– Скажи мне, Теа, – продолжила она, опускаясь на сверкающий деревянный стул и глядя на меня через стол, изготовленный из того же дерева и точно так же отполированный до блеска, – какие твои первые впечатления от Йонахлосси?

– Мне тут очень нравится, – ответила я.

А что еще я могла сказать?

– Основатели Йонахлосси были очень прогрессивными людьми. Они основали этот лагерь в 1876 году, через одиннадцать лет после войны между штатами. Скажи, Теа, почему это было такое важное время в истории нашей нации?

По крайней мере, это я знала. Мой собственный прадед бежал от той войны.

– Потому что Юг был невероятно беден. Для него это был ужасный период. Все стремительно менялось, и участь Юга не мог предсказать никто.

Я произвела на нее впечатление.

– Да, – кивнула она и начала рассказывать мне о Луизе Белл и ее муже Хейнсе, у которых не было своих детей, но которые возложили на себя миссию предоставить девушкам возможность летнего отдыха, что в условиях стремительно меняющегося (она использовала мою терминологию) мира было очень важно.

На Севере уже существовали подобные лагеря, как для мальчиков, так и для девочек. Были лагеря и на Юге, но только для мальчиков. Беллы заметили этот пробел и решили его заполнить. Лагерь стал пользоваться такой популярностью, что постепенно превратился в школу.

Мне казалось, что я слушаю лекцию, которую миссис Холмс повторяла столь часто, что выучила наизусть. Но тут она замолчала и посмотрела на меня так пристально, что мне стало не по себе.

– И вот теперь для одних девочек Йонахлосси – лагерь, а для других – школа, – продолжала она. – Но в любом случае это место, где девушки готовятся стать настоящими леди. Потому что, Теа, чтобы стать настоящей леди, необходимо потрудиться. Это не происходит само собой, как по мановению волшебной палочки. – Она щелкнула пальцами и покачала головой. – Все как раз наоборот. В нынешней шаткой ситуации, – подытожила миссис Холмс, – роль леди важна, как никогда прежде.

Разумеется, она имела в виду экономический кризис. Мне стало жаль Беллов, у которых не было детей и которые посвятили свою жизнь молодежи. Должно быть, у Луизы были какие-то проблемы со здоровьем. Я уже почти не слышала, о чем говорит миссис Холмс. С тем же успехом она могла бы говорить по-гречески. Роль леди важна, как никогда прежде?

– А название? – спросила я, потому что миссис Холмс выжидательно смотрела на меня. – Йонахлосси?

– А-а… – миссис Холмс неопределенно помахала рукой. – Старое индейское имя. На самом деле оно не имеет к лагерю никакого отношения. Это кличка лошади миссис Белл.

Я ожидала, что она начнет рассказывать мне о том, как проходит обучение верховой езде. Я даже заулыбалась. Саси тоже назвали старым индейским именем. Это сделала мама, поскольку мне не удалось ничего придумать. Это было мускогское слово, означавшее «находится там». К примеру, там находится цветок. Именно этот пример привела мама. Я отчетливо запомнила даже интонацию, с какой она это произнесла.

– Я надеюсь, тебе здесь понравится, – сказала миссис Холмс.

Опершись локтями о стол, она стиснула свои маленькие ручки и снова серьезно посмотрела мне в глаза.

– Я уверена, что так и будет.

Мне действительно начинало здесь нравиться. Мне понравилась история о Луизе Белл. Теперь, когда я знала, что Йонахлосси назвали в честь лошади, лагерь казался мне более приветливым местом. Но мысли о маме и Саси снова привели меня в уныние.

– Твоя мама тоже так подумала.

На секунду я совершенно растерялась. Она что, читает мои мысли?

– Твоя мама – моя подруга. Моя старинная подруга.

Этого не могло быть. У моей матери не было никаких старинных подруг. Кроме нас, она ни в ком не нуждалась. Сколько раз я слышала от нее, что во Флориде, в этой глуши, они с отцом обрели свою собственную, личную утопию!

– У тебя ее волосы, – произнесла миссис Холмс, и я поняла, что она говорит правду. Она действительно была знакома с моей мамой.

– Мы вместе учились в пансионе, – продолжала она. – В Роли[3]. В пансионе мисс Пети.

У меня все расплылось перед глазами, и на мгновение мне показалось, что у меня приступ аллергии, как у одного из папиных пациентов. На укус пчелы или какие-нибудь ягоды.

Я прикусила губу. Мне стало тяжело дышать. А потом я заплакала.

– О Теа, я не хотела тебя расстраивать! Твоя мама разве не сказала тебе, что мы с ней знакомы?

Я покачала головой.

– Да, я все о тебе знаю. Она мне доверилась. Любое другое место было бы для тебя неподходящим. – Миссис Холмс помолчала. – Теа, мы друг друга понимаем?

Я кивнула.

– Пожалуйста, посмотри на меня.

Я выполнила ее просьбу. У нее были миндалевидные глаза. Мне трудно было поверить в то, что в эти же глаза когда-то смотрела моя мама.

– И еще одно: если ты заметишь что-нибудь необычное… все, что угодно… связанное с твоим телом… я очень тебя прошу поскорее мне об этом сообщить.

– С телом? – повторила я.

– Да, с телом. Я думаю, что если это произойдет, ты поймешь, что я имела в виду.

Я сказала ей, что все поняла, хотя на самом деле это было не так.

Я брела в конюшню на испытания и размышляла над ее словами. Я решила, что она говорила о месячных. Но они у меня уже начались, и я сама знала, что с этим делать.

Меня радовало то, что никто не заметил моих покрасневших глаз. Эта прогулка помогла мне успокоиться. А я-то считала, что лагерь Йонахлосси был выбран случайно!

Дорожка вывела меня к уборным, а затем сузилась до тропинки. По ней смогли бы идти рядом только два человека. По обе стороны от меня возвышались деревья, сквозь ветви которых не могли пробиться солнечные лучи. По моей спине пробежал холодок, и я вздохнула с облегчением, внезапно очутившись на большой и плоской круглой площадке, со всех сторон окруженной горами.

Я помимо воли ахнула. Вообще-то я говорила себе, что в Йонахлосси не буду удивляться ничему новому для меня. Но я никогда не видела ничего подобного. Я даже не знала, что подобное этому может существовать. Передо мной выстроились в ряд три сложенных из камня конюшни. По сравнению с моей конюшней они были огромными, как будто предназначались для целой армии лошадей. Я поняла, что небольшое строение позади моего дома вообще нельзя считать конюшней в полном смысле этого слова. Лошади стояли, высунув головы в окошки стойл, и я увидела пятнистую голову аппалузы. Я много читала об этой породе, но живьем ни разу не видела ее представителей. Повсюду суетились конюхи. Одни толкали перед собой тележки, другие вели за повод лошадей. Один из них перехватил мой взгляд, и я, покраснев, отвернулась. Он был очень похож на Доуси – тощий и крепкий одновременно.

Я насчитала пять манежей, один из них с препятствиями. Все было новым, как с иголочки. На поверхности манежей еще виднелись следы грабель, ограждение было свежевыкрашенным. «Интересно, где они берут на все это деньги?» – подумалось мне. Те несколько городков, через которые мы проехали по пути сюда, выглядели невероятно бедными – здания обветшали, люди были одеты в старую и несвежую одежду. Но я знала, что мы едем по Аппалачам, где и до кризиса жизнь людей не отличалась достатком. Отец что-то сказал об ужасной засухе. Еще одно несвойственное для него упоминание проблем. Но я уже поняла, что моя жизнь быстро превращается в нескончаемую череду неожиданностей.

– Удивительно, вы не находите? – произнес у меня над ухом чей-то голос.

Я развернулась и увидела слева от себя высокого мужчину. Рядом с ним стояла уже оседланная и взнузданная лошадь гнедой масти.

– Вы меня испугали, – сказала я, прижимая ладонь к сердцу.

Я всегда так делала, когда чему-то удивлялась. Я надеялась, что он не заметит моих покрасневших глаз.

Мужчина рассмеялся. Он говорил с немецким акцентом. Мне уже приходилось встречаться с немцем. Это был мистер Бух, который раз в год приезжал к отцу по делам, связанным с апельсинами.

– Вы немец?

– Да. Меня зовут мистер Альбрехт.

– Я Теа Атвелл. Рада знакомству.

Я слегка присела в реверансе, чтобы смягчить впечатление от своих дурных манер. Я уже видела мистера Альбрехта на фотографии. Он был тем самым человеком, который вручал награды. Этот мужчина был очень худым, и у него был плоский подбородок, что меня удивило. Я была уверена, что у всех немцев квадратная нижняя челюсть. И у него были очень гладкая, как для мужчины, кожа и ровные зубы. Он, если и не был красавцем, то обладал весьма приятной внешностью. На вид он был ровесником моего отца.

– А это Лютер, – произнес мистер Альбрехт.

Он погладил Лютера по холке, и конь опустил голову, разглядывая меня. Он был довольно неказистым – слишком крупная голова и маленькие уши. Зато у него были добрые глаза.

– Это первая лошадь для всех новеньких. Твой отец, – перейдя на «ты», продолжал мистер Альбрехт, – сказал, что ты опытная наездница.

– Да.

– Тогда у тебя не будет особых проблем с Лютером. Слегка пришпоривай его перед прыжками и контролируй его между препятствиями. Он перепрыгнет через что угодно, но если он почувствует неуверенность всадника, то может заартачиться.

Мистер Альбрехт подсадил меня, и я уселась в седло. Он подтянул стремена, и я почувствовала, как лихорадочно бьется мое сердце. Я еще не успокоилась после пережитого в кабинете миссис Холмс шока, а меня уже охватило волнение оттого, что мне предстояло демонстрировать свои умения незнакомому человеку. Лютер был огромным, ростом свыше шестнадцати ладоней[4]. Может, даже все семнадцать. Я еще никогда не сидела на такой высокой лошади. «Это не имеет значения», – успокоила я себя. Контроль есть контроль. Мистер Альбрехт составил для меня маршрут, и я поехала вслед за ним к дальнему манежу. Он дал мне десять минут на разминку, и я рысью поскакала по кругу, знакомясь с Лютером. Я дернула за левый повод, и он попятился. Потом я резко натянула поводья. Мистер Альбрехт стоял возле ворот и, склонив голову набок, наблюдал за нами. Он следовал установленным правилам, но держался непринужденно. На его белоснежной рубашке не было ни пятнышка, и он держал руки в карманах отутюженных бриджей.