У меня саднило между ног, но по прошлому разу я знала, что это быстро пройдет. И все, что у меня после этого останется, – это воспоминания, которые будут тускнеть, и тускнеть, и тускнеть, пока не превратятся в воспоминания о воспоминаниях. Но мистер Холмс меня изменил. Благодаря ему я стала другой.

Я попыталась сосредоточиться на препятствиях. Маршрут, созданный группой Сисси, впечатлял своей сложностью. Самыми серьезными препятствиями в маршруте продвинутой группы были параллельные брусья, установленные сразу за канавой с водой, после которых шла тройная система, оканчивавшаяся «кирпичной» стенкой. Стенка была самым высоким и, разумеется, последним препятствием, задуманным как завершающее испытание. Кирпичи были ненастоящими. Их изготовили из легкой древесины, но лошади этого не знали: им это препятствие казалось очень прочным.

Мистер Альбрехт дунул в свисток, и мне пришлось покинуть манеж, прежде чем я успела как следует все обмерить. Я хотела разозлиться на Леону: я знала, что гнев поможет мне выиграть, но я не могла. Это было ее последнее выступление на Кинге. Она прошла мимо, и я заметила румянец на ее обычно бледных щеках. Это повергло меня в шок – Леона была не из тех, кто пользуется румянами.

Я знала, что должна позволить ей победить. Сисси на это даже намекнула. А я рассмеялась и ответила, что Леона, скорее всего, разобьет меня наголову. Но в душе я надеялась, что этого не произойдет.

Квалификационные заезды проходили очень быстро. Я разминалась в соседнем манеже и наблюдала за тем, как канава с водой стала камнем преткновения для трех девочек подряд. А потом настала моя очередь. Я выступала вместе с двумя выпускницами из Луисвилла и Мартой Ладю. Мистер Холмс держал Декку на руках. Я видела их не очень хорошо, в профиль, при этом лицо Декки заслоняло лицо ее отца. Уже было одно падение: лошадь, отказавшись прыгать через параллельные брусья, сбросила девочку, которую я знала не очень хорошо.

После нескольких квалификационных заездов был перерыв. Я попыталась выровнять свое дыхание и своей уравновешенностью помочь успокоиться Наари. Это не было заездом на скорость – нам необходимо было сосредоточиться на точности. Я закрыла глаза и представила себе каждое препятствие, прикинув количество шагов между ними.

Когда наступила моя очередь, я рассчитала время просто идеально. Мистер Альбрехт дунул в свисток – и передо мной выросло первое препятствие. Наари скосила глаза на один из горшков с цветами, но я стиснула ее бока коленями, и прыжок получился безупречным. Как всегда, когда я прыгала, все вокруг исчезло. Зрители превратились в расплывчатую полосу. Я сосредоточилась на резком запахе пота Наари, ее трепещущем подо мной теле.

Я знала, что мы преодолеем последнее препятствие. Я знала это совершенно точно. Но тут под нами рассыпались кирпичи, и я шепотом выругалась: Наари подняла ноги недостаточно высоко. Но мы были очень быстрыми.

Мимо нас рысью промчалась Леона. Она проехала так близко, что нас обдало потоком воздуха. Наари тоже попыталась перейти на рысь. Она была возбуждена и очень нервничала. Мне хотелось спросить у мистера Альбрехта, какое я показала время, но, повернувшись в его сторону, я увидела, что он жестикулирует, стоя ко мне спиной. Он с кем-то разговаривал, но я не видела с кем, пока не проехала мимо. Это была миссис Холмс.

Я наблюдала за Леоной с безопасного расстояния. У меня голова раскалывалась от боли, а во рту пересохло. «Все кончено», – прошептала я на ухо Наари, хотя по-прежнему отказывалась верить собственным глазам. «Возможно, это обман зрения? – спрашивала я себя. – Возможно, мой разум надо мной подшучивает?» Но я знала правду, которая была проста: миссис Холмс вернулась на день раньше. В этом не было ничего необычного. Люди только то и делают, что возвращаются раньше намеченного срока.

Кинг преодолел все препятствия, включая последнюю комбинацию, как будто они были игрушечными. У него были необыкновенно длинные ноги. Ему даже напрягаться не приходилось.

Сисси нашла меня в стойле Наари, где лошадь стояла, низко опустив голову и тяжело дыша от усталости. Сисси скользнула в стойло и закрыла за собой дверцу. Я похлопала Наари по крупу. У нее было несколько часов на то, чтобы восстановить силы. Продвинутая группа выступала первой, а потом последней, чтобы у наших лошадей был самый продолжительный отдых.

– Почему ты здесь? – спросила Сисси.

Ее щеки раскраснелись, а волосы выбились из узла. Она была одета во все белое, как и все мы. Я не соревновалась с Сисси, но она ни для кого не представляла угрозы. Для этого она недостаточно хорошо ездила верхом. И она была недостаточно честолюбива.

– Я устала.

– Но сейчас ланч. Разве ты не проголодалась?

Я взглянула туда, куда указывал палец Сисси, и увидела рассыпавшихся по лужайке девочек в белом.

– И что на ланч? – поинтересовалась я и содрогнулась – так жалобно прозвучал мой голос.

– Бутерброды. Но они вкусные.

– Миссис Холмс вернулась.

– Я знаю.

Я прижала ладонь к пылающему лбу и отвела глаза в сторону.

– Мне грустно, – наконец выдавила я из себя.

– Но ты знала, что она вернется, – очень мягко заметила она.

– Да, – кивнула я. – Но это всегда так. Ты знаешь, на что идешь, но ничего не можешь с этим поделать.

Она привлекла меня к себе и крепко обняла. Она это сделала так яростно, как будто опасалась, что я ее оттолкну. Но я ее не оттолкнула. В прошлом году после Джорджи меня никто не обнимал. Никто ко мне не прикасался.

Троих лучших по результатам квалификационных раундов – меня, Джетти и Леону – ждала перепрыжка. Я была первой. Незавидная позиция, но я была этому рада. Мы должны были все сделать очень быстро. Я знала, что все будет решаться между мной и Леоной. Я знала это с самого начала. Кинг был крупнее и атлетичнее, но Наари была быстрее, и она это доказала в ту осеннюю ночь. Более того, она была умнее. Кинг был глуповат и чересчур невозмутим. Но если бы мне удалось взвинтить Наари, она бы промчалась по манежу так же быстро, как она скакала в ту ночь, и победа была бы за нами.

В разминочном манеже я следила за кончиками ушей Наари и водила ее все более суживающимися кругами, пока она не начала практически вращаться на месте. Я не позволяла ей переходить на рысь – я хотела сохранить ее энергию всю до капли. Я не смотрела на мистера Холмса, но как он смотрел на меня! Я это чувствовала. Мистер Альбрехт с любопытством взглянул на меня, когда я проезжала мимо него. Я должна была разогревать Наари медленно, постепенно подводя ее к преодолению маршрута. Но, в конце концов, правила есть правила, и мы оба это знали. Я могла обращаться со своей лошадью как мне вздумается.

Я намотала поводья на руки. Раньше я о таком только слышала и знала, что это несусветная глупость. Если бы Наари в последний момент отказалась прыгать, я бы через нее перелетела. А поскольку я была бы по-прежнему связана с ней поводьями, то в самом лучшем случае я сломала бы обе руки. Но я чувствовала, как во мне вздымается мое прежнее бесстрашие. Так всегда бывало перед трудным маршрутом. И так всегда бывало, когда были зрители. А теперь среди зрителей был он, и, чувствуя, как бесшабашность туманит мне мозг, я намотала поводья на руки так туго, что кожаные ремни впились в мою кожу. Мистер Альбрехт свистнул, и я послала Наари в галоп.

Мне нравилось, что намотанные на руки поводья давали мне возможность полностью контролировать лошадь. Я согнула локти, и Наари мгновенно замедлила бег. Но я тут же развернула носки наружу и вонзила шпоры ей в бока. Она оказалась в ловушке. Вся ее сила была подо мной, и она была подвластна мне, подчиняясь движениям моих ног и рук. Еще никогда я не ощущала под собой такой мощной энергии, бурлящей, как яростно обрушивающаяся волна.

Мы мчались слишком быстро. На уроке мистер Альбрехт потребовал бы, чтобы я вдвое снизила скорость. Все одетые в белое девочки были для меня мутной толпой, в которую кое-где вкрапливались шляпы воспитательниц. Если бы я захотела отыскать в этой толпе мистера Холмса, мне это не удалось бы.

Я преодолела канаву с водой, почувствовала, как Наари сменила ногу и как готовится к прыжку через параллельные брусья, а потом как она взмывает над ними, сосредоточенно прижав к голове уши, и осознала, что мы понимаем друг друга. Я хотела победить, а она хотела избавиться от меня, от этой надоедливой девчонки на ее спине, посылающей ее вперед болезненными уколами в бока, а потом тормозящей ее резким надавливанием на углы рта. От давления удил, прижимающих ее язык к зубам и затрудняющих дыхание, она ощущала вкус крови и фыркала в отчаянии.

– Молодец, – шептала я ей в такт галопу. – Молодец, молодец, молодец.

И вот перед нами завершающая комбинация. Это было очень подло – поставить самое высокое препятствие последним. Я ударила ногами по бокам Наари и приподняла руки параллельно ее шее. Ощутив облегчение во рту и в мозгу, она ринулась вперед.

Это был заезд на скорость, поэтому сбивание препятствий не учитывалось, но я была обязана преодолеть эту кирпичную стенку чисто. Я хотела, чтобы мистер Холмс увидел, как я это делаю. Мы зависли над последним препятствием – на секунду, на две секунды – и я, закрыв глаза, на мгновение представила себе, что я снова дома, сижу верхом на Саси и, преодолевая препятствие, лечу в великое и непознаваемое нечто.

Мне пришлось пять раз описать круг по манежу, прежде чем Наари перешла на шаг. Толпа замерла. Я прошла маршрут без единой ошибки.

Леона верхом на Кинге въехала в манеж, не глядя в мою сторону. Но я встретилась взглядом с мистером Альбрехтом и заметила, что все девочки, стоявшие вокруг манежа, тоже смотрят на меня. На меня, а не на Леону. Я похлопала Наари по шее, и она вздрогнула.

– Охлади и успокой ее, – пробормотал мистер Альбрехт, когда мы проезжали мимо.

Я кивнула. Я старалась не обращать внимания на устремленные на меня взгляды. Мэри Эбботт стояла у входа и, когда я поравнялась с ней, схватилась за мой повод.

– Нет! – возмущенно воскликнула я. – Отпусти.

– Вот это выступление! – нараспев произнесла она. – Вот это выступление! Хорошая девочка, – добавила она, обращаясь к Наари.

– Не прикасайся к ней.

Мэри Эбботт, ничуть не удивившись моей грубости, подняла голову и посмотрела на меня.

– Если будет перепрыжка, я уверена, что ты и ее выиграешь. Я убеждена, что сегодня ты выиграешь все, что угодно.

– Оставь меня в покое, – прошептала я и перевела Наари на рысь.

Выехав из толпы, я снова пустила ее шагом, а потом соскользнула на землю и начала водить лошадь по кругу, издали наблюдая за Леоной.

– Все хорошо, – шептала я Наари, но она не реагировала на мои слова, так низко опустив голову, что почти касалась ею земли.

Я пыталась вытереть пот со ссадин от моих шпор у нее на боках, каждая размером с десятицентовик, но она вздрагивала от моих прикосновений. Внезапно мне стало ужасно стыдно. За все это.

Какая-то первогодка, чьего имени я не помнила, – Холли? – поспешно прошла мимо, глядя на Наари широко раскрытыми глазами. Я попыталась встретиться с ней взглядом, но она отвела глаза. Наари содрогнулась от внезапного дуновения свежего ветерка, коснувшегося ее разгоряченной кожи. Нас окутал мягкий шуршащий звук качающихся на ветру ветвей, и внезапно я ощутила спокойствие, пустоту и освобождение от безумной силы, владевшей мною несколько последних часов. Я гладила Наари по шее, и мне больше всего на свете хотелось волшебным образом перенестись в свою постель и по шею укутаться в мягкое стеганое одеяло.

Было трудно судить, насколько быстро проходит дистанцию Леона. Кинг был таким долговязым, что всегда казался медлительным, как будто рассекал не воздух, а воду. Они были красивой парой, Леона и Кинг. Я не могла не залюбоваться ими. Тусклый блеск темно-синих сапог Леоны являл удивительный контраст с лоснящейся шкурой Кинга. «Королева Йонахлосси верхом на королевской лошади», – подумала я. Но им предстояло утратить свой королевский статус. Я понимала, что через какое-то время мало кто будет помнить и эту девочку, и ее лошадь.

Кинг снова играючи преодолел финальную комбинацию препятствий.


Трое лучших – я, Джетти и Леона – въехали в манеж. Никто из нас не знал, какое мы показали время. Я тихо разговаривала с Наари, которая приплясывала и выгибала шею. Она попыталась обогнать Кинга, и Леона смерила меня возмущенным взглядом.

– Контролируй ее! – бросила она.

Я поняла, что у Леоны все будет хорошо. Она была способна вынести любые жизненные бури.

– Почему ты всегда должна быть первой? – спросила я. Этот день был ненамного лучше самого страшного дня в моей жизни, из-за которого я здесь и оказалась. Но изумление, промелькнувшее на точеном лице Леоны, доставило мне удовольствие. – Пожалуй, сегодня я поеду вперед, – заключила я и, пришпорив Наари, обогнала Кинга.

Возле ворот я увидела Хенни, которая оживленно с кем-то болтала. Я не узнала ее собеседницу, пока она не обернулась и не взглянула на меня. Миссис Холмс. Все в ней стало короче – ее волосы, уложенные в свободный узел, ее юбка, которая уже не волочилась по земле, ее блузка, теперь не застегнутая у горла камеей, а открывавшая взглядам бледную кожу ее шеи. У меня закружилась голова, и я быстро наклонилась вперед в седле, как будто теряя сознание.