— Я бля тебе на день рождения подарю кнопочную «Мотороллу», — кипятится он. — Чтоб неповадно было соцсетями пользоваться.

— Давай пейджер сразу, — ржёт Егор.

— Не, тогда уж наскальной живописью пусть пользуется, — вставляет пять копеек Кир, а я уже не могу сдержать ржачь.

— Хорошо хоть не сигнальными кострами, — ворчит Лёха и тут же улыбается.

Говорю же — будто пальцами щёлкает.

Ещё после пары стопок я всё же замечаю в руках Шастинского телефон, по которому он что-то ищет в интернете; подсаживаюсь ближе и вижу, как он читает новости про охреневших недолюдей, которые в зоопарке какого-то города издевались над животными. А после, следующее, что я помню — мы впятером пешедралим в сторону зоопарка.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌— Схуяли мы тут забыли? — заплетающимся языком интересуется Кир, присосавшись к бутылке рома.

— У нас освободительная миссия, — хмыкает Лёха и спотыкается о собственную ногу.

Спаситель хренов.

— Ты вообще в курсе, что нам светит, если нас поймают? — хватаю его за плечо, которое на поверку оказывается веткой дерева.

— Слушай, Матвеев, тебе не похер? — разводит он руками. — Может хватит постоянно париться о том, что будет, и вместо этого просто плыть по течению?

Резко торможу, при этом умудрившись остаться в вертикальном положении.

А действительно, какого хрена?

Течение так течение.

* * *

И всё-таки я должен быть благодарен судьбе за то, что в этот вечер пил меньше всех, потому что именно мне пришлось снимать этих тарзанов с заборов, которыми были огорожены вольеры с животными; к счастью для Лёхи, я успел вовремя, потому что его знакомство с белыми медведями закончилось бы не так весело, как он рассчитывал. А вот Максу повезло меньше, и теперь на его шее красуется укус мартышки, которой не понравилось такое пристальное внимание в его стороны. Хотя, если закрыть глаза на одежду, Соколовский очень даже вписывался внешним видом в обезьяний круг — тут даже бухой в дым Шастинский оценил картину на пять с плюсом.

Вспоминаю, как Егор пытался поцеловать змею сквозь стекло террариума, и думаю, что она с удовольствием поцеловала бы его в ответ, и это было бы последним, что Ёжик сделал бы в своей жизни.

Кир вёл себя как-то более осторожно — может, сказывается скорое отцовство сразу двух малышей — но к животным он почти не лез, а вот нырнуть в сторожку к охране и угостить трудяг ромом ему прям пекло. Разбудить охранника, который уже без нас был бухим, ему не удалось, а вот селфи на память наделать получилось — там целый альбом вышел.

— Ты его ещё поцелуй, — угарает Лёха. — А я потом это ваше совместное фото по всем соцсетям разошлю!

Пока Шастинский с Романовым выясняли отношения, Макс хмуро потирал царапину на шее.

— Нина меня грохнет, — ворчал он до самых ворот. — Подумает ещё, что это какая-нибудь баба оставила…

— Я думаю, если б ты полез к мартышке-девочке, проблем бы не было — на твою смазливую рожу разве что слепая не поведётся, — ржёт Егор.

— Интересно, как это я должен был понять, кто из них девочка, а кто мальчик? — злится Соколовский.

— Проявил бы фантазию, — фыркает Лёха.

— Лучше молчи, Шастинский, — кривится Макс. — А то я твоим языком щас тут весь асфальт подмету.

— Так я не понял, а что у нас за спасительная миссия-то была? — чешет затылок Кир. — Кого спасать надо было?

Прикрываю глаза рукой: вот нахера он напомнил?!

И да, Лёха тут же пользуется моментом, и разворачивается обратно к вольерам.

— Стой, малахольный! — шиплю ему в спину, но в ответ получаю только призрачный хохот.

Этому идиоту совсем жить надоело?

Догоняю друга, когда тот уже воюет с замком на решётках, за которыми сидели волки.

— Ты придурок, последние мозги пропил, — оттаскиваю его от клетки.

— Да отпусти ты! — отталкивает меня. — Ты видел, что с ними творят в таких заведениях! Нам ещё спасибо скажут!

— А куда, по-твоему, эти животные пойдут? — теряю терпение. — Думаешь, купят билеты до своих естественных мест обитания и укатят в закат?

— Представляю, — закатывается Егор. — Садишься ты в самолёт, а на соседнем кресле страус газетку читает!

— Не смешно, — кидаю на него предупреждающий взгляд, и Корсаков затыкается. — Прикинь, что будет, если они начнут нападать на людей на улицах города! Да их же всех перестреляют!

Лёха пару минут смотрит в сторону волков, которые, почуяв что-то неладное, начали нарезать по клетке круги.

— Чёрт, это я не подумал…

— Гринписовец недоделанный, — ворчу себе под нос, но парни всё равно слышат и начинают ржать.

Иногда они хуже любых маньяков, если в их пьяные головы придёт какой-то бред.

С горем пополам перелезаем обратно через забор и вызываем такси до своего коттеджа — допивать. И всю дорогу к дому я не могу выбросить из головы фразу Лёхи.

«Слушай, Матвеев, тебе не похер? Может хватит постоянно париться о том, что будет, и вместо этого просто плыть по течению?»

Не верится, что я это говорю, но, может, Лёха в каком-то смысле прав? Что, если я зря пекусь о чувствах Полины; быть может, в её случае я наоборот должен поступить неправильно, потому что иначе нельзя? Или наоборот престать за неё бороться и просто ждать, когда она сама поймёт, что со мной ей будет лучше? Нет, второй вариант — точно не вариант; зная её характер, можно сделать стопроцентный прогноз на то, что она выйдет за Аверина, даже если будет всю жизнь страдать. Она же упёртая и независимая; лет десять добивалась своего призрачного статуса и иллюзорности лучшей жизни. Считает, что находится на верхушке мира и имеет всё, о чём можно мечтать, а на самом деле добровольно заперла себя в клетке и позволила надеть на свои ноги кандалы покорности и послушания.

Словно тряпичная марионетка, но она этого будто не замечает.

А может, не хочет замечать.

В любом случае, у меня есть ещё два месяца, чтобы переубедить её и открыть глаза на её «конфетную» жизнь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌Ну а если нет, тогда у меня будет только один радикальный метод с кардинальным подходом, но тормозить я всё равно не намерен.

В субботу, проснувшись первым — и слава Богу, потому что под боком снова дрых Шастинский — растолкал парней и, дабы не сидеть в четырёх стенах, потащил их в лес по сугробам, которые уже начали таять и чвякали под ногами. Парни тащились следом, не забывая покрывать меня матом.

— Какого чёрта мы вообще потащились в эту тайгу? — ворчал Кир.

— В тайге, между прочим, нормально ходить можно, — пыхтит Лёха. — А это, мать их, джунгли!

— Ой, да хорош уже ныть, Маугли! — кипятится Макс. — Костян, нахрена ты нас сюда вытащил?

Хмыкаю.

— У нас в коттедже камин? Камин. Его дровами топят? Дровами. А дрова где? Правильно, в лесу. Вот щас веток-палок наберём и назад.

— И ради этого надо было заморачиваться? — ржёт Егор. — Можно было Лёху использовать, он вчера тоже в дрова был.

— Ну-ка цыц, мелочь! — шикает на друга Шастинский. — Я был не дровее тебя, между прочим! Кто вылакал последнюю бутылку коньяка?

— Мляяя, ясельная группа детсада вышла на прогулку, — хохочет Кир.

— Ой, да заткнитесь уже, — ржу в ответ.

— Слушаемся, воспитательница! — хором произносят Егор и Лёха.

Ей Богу, детский сад.

Сбор дров прошёл, мягко говоря, отстойно, потому что Шастинский усложнял и без того нелёгкую задачу, как мог: толкал всех в сугробы, закидывал снежками, которые от ударов рассыпались, превращаясь в кашу, и скатывались за воротник. И хотя он вёл себя как дитё и дико бесил, я всё равно не променял бы эти выходные ни на что другое.

По итогу мы вернулись домой только через два с половиной часа, насквозь мокрые, но довольные; даже Лёха не грузился, как обычно, а скалил свою зубастую пасть во все тридцать два. Я уже даже вспомнить не мог, когда в последний раз атмосфера в нашей компании была настолько позитивной — до появления в наших жизнях тех самых девушек, я полагаю.

— Жрать охота, — сморщился Макс. — Щас бы чего-нибудь вкусного и с мясом.

— Я бы тоже от мяса не отказался, — мечтательно сощурился Кир, вещая мокрый свитер на батарею.

Этот дом был оснащён всем необходимым на все случаи жизни, так что нам удалось переодеться в сухую одежду, раз уж наша пала смертью храбрых стараниями Шастинского.

Который, к слову, в очередной раз нас всех удивил своим заявлением:

— Щас чё-нить сбацаем.

И с довольной ухмылкой от наших растерянных физиономий свалил на кухню.

— В наши ряды затесалась Золушка? — фыркнул Егор, откусывая яблоко.

— Либо я перепил, либо Золушка сменила пол, — смеётся Макс.

— Да похрен, — машет рукой Кир. — Я на всё согласен, если она еду сварганит.

— Эй, я вообще-то всё слышу! — фыркает Лёха и с головой уходит в процесс готовки.

А я уж думал, меня в этой жизни ничем не удивить, но Шастинскому каждый раз удаётся доказать, что это не так.

Вот же лисья морда.

Примерно через полтора часа Лёха выносит в гостиную пять порций тушёного мяса под сливочным соусом с печёным картофелем, которое по вкусу ничем не уступает ресторанному блюду — если не лучше.

— Охренеть, — округляет глаза Макс. — Кто ты и что сделал с моим другом?

— Заткнись уже и ешь, — ржёт Лёха и падает рядом.

— Джейми Оливер нервно курит в сторонке, — блаженно роняет Егор, и на него тут же устремляется четыре пары подозрительных глаз. — Что? У меня Олька просто помешана на кулинарных передачах!

Парни качают головами и продолжают уплетать обед за обе щеки, а я лишь сильнее убеждаюсь в том, что Лёха — это какая-то фантастическая смесь клоунады, серьёзности и умения удивлять простыми вещами.

А ещё я до сих пор хреново знаю своего лучшего друга, и вряд ли когда-то узнаю на все сто процентов. Готов поклясться, что он начал проявлять свои скрытые стороны лишь оттого, что на его жизнь повлияло появление Кристины. Быть может, однажды я увижу совершенно нового и незнакомого мне Шастинского, с которым заново придётся налаживать отношения.

Но если он будет хотя бы вполовину таким, как сейчас, то оно того стоит.

* * *

Вечером кто-то предложил сыграть в групповой «Морской бой», который в тандеме с охлаждённым пивом и воспоминаниями о наших косяках прошлого зашёл просто на ура. А после я решил всё-таки последовать совету Лёхи и выпустить себя из ежовых рукавиц: с этого дня делаю всё, что хочу, и будь, что будет. После принятия такой установки жить сразу стало как-то легче, чего не могу сказать о Полине: ей вряд ли понравится моя новая манера поведения, но с ней она скорее скинет свой панцирь и вытащит голову из песка.

Заметив мой повеселевший взгляд, Лёха фыркнул, вздохнул и в компании телефона потащился на улицу прямо в спортивных штанах и футболке: полагаю, решил взяться за ум и сделать хоть что-то, чтобы быть с той, которую любит.

Очень взрослое решение.

В воскресенье возвращаться в город никому ожидаемо не хотелось, но нас ждали обязанности, от которых мы никак не могли отвертеться. Макс предложил посидеть в «Конусе», но это всё равно, что оттягивать неизбежное, поэтому я отказался, а остальные не стали собираться из солидарности.

А после случилась какая-то херня: точно помню, что ехал домой, но вот я выжимаю педаль тормоза и оказываюсь ни разу не в своём дворе, а во дворе Молчановой. Не иначе как на инстинктах приехал. Выхожу на свежий воздух, который немного прочищает мозги, и на автомате достаю сигарету. В окнах её квартиры нет света, хотя уже достаточно темно, но я каким-то внутренним радаром улавливаю импульсы, говорящие о том, что Полина сейчас дома. Быть может, даже смотрит на меня из окна и думает, какого чёрта я припёрся; а может наоборот рада меня видеть и хотела бы выйти ко мне, но её упрямство и гордость не дают ей этого сделать — какая разница, если оба эти варианта не заканчиваются нашей встречей.

Однако я не учёл, что может быть и третий вариант, в котором упрямство Полины проигрывает хозяйке, потому что я слышу писк домофона и уже через секунду вижу Молчанову — в домашних тапочках, шортах и накинутой на топик куртке. Она стояла возле подъезда, обхватив себя руками, и как будто не решалась подойти ближе; хмыкнув, швыряю сигарету в сугроб, где она с шипением потухает, и иду к девушке, которая стала моим наказанием и занозой в сердце. Полина судорожно вздыхает, когда я подхожу слишком близко, нарушая её личное пространство, но не отступает и не отводит взгляд. Провожу кончиками пальцев по её щеке до самой шеи, отчего дыхание девушки сбивается; запускаю пальцы в её волосы и укладываю ладонь на затылке, притягивая ближе к себе. Полина упирается ладонями в мою грудь в слабой попытке оттолкнуть, но это было скорее для вида — мол, я сделала всё, что могла.