Карина Рейн - Наглец

Что ж, если это успокоит её совесть, пусть так и будет.

Её губы — мягкие, как шёлк, и сладкие, как мёд — обжигают меня, снимая с ручника, и вот я уже прижимаю девушку к стене дома, не в силах оторваться от неё. Именно в этот момент с неба падают первые капли дождя, который с каждой секундой только усиливается, но нам обоим нет до этого никакого дела. Я слишком сильно погряз в этой огненной стихии по имени Полина, которая так старательно скрывалась за маской показной холодности, бездушности и высокомерия, а Полина… Скажем так — я чувствовал, что она нашла во мне то, чего ей всю жизнь не хватало, хотя она никогда в этом не признается. И судя по тому, как она вцепилась в меня, прижимаясь ближе, ей было мало простого поцелуя.

Я смутно помню, как она вводила код от домофона, пока я держал её на руках, припав губами к шее и слегка прикусывая её нежную кожу — должно быть, я усложнял её задачу, потому что она далеко не с первой попытки попала по нужным кнопкам. Я не остановился даже в лифте, и начал бы её раздевать прямо там, если бы девушка меня не тормозила, уговаривая подождать до квартиры. А мне было пофигу, где, потому что если сейчас не войду в неё — я просто сдохну.

В её квартире я не обращал внимания ни на что — ни на размеры её апартаментов, ни на мебель, которая наверняка была охренительно дорогой. Чёрт, да даже если бы в её квартире был бы кто-то ещё, я даже на это наплевал бы, потому что мне была нужна лишь Полина. Наша одежда осталась где-то в коридоре и, видит Бог, у меня не было терпения вести девушку в спальню, поэтому нашей постелью сегодня стал персидский ковёр посреди её гостиной. Хотя Полина, кажется, совершенно не возражала против перспективы секса на полу, потому что её саму разрывало на части от желания. Оно искрилось и передавалось мне с удвоенной силой, практически обжигая кончики пальцев электрическими разрядами, пока я неистово целовал каждый сантиметр её отзывчивого тела, которое требовало большего.

Она будто не знала или забыла, что такое настоящая страсть — не простая необходимость удовлетворить эту естественную потребность, а именно страсть; когда тебе не нужно заставлять себя или притворяться, что тебе это нравится, а до умопомрачения чувствовать необходимость быть одним целым. Полина вела себя сейчас именно так — неудержимо, нетерпеливо и абсолютно бесконтрольно.

И после этого она будет заливать мне о том, что довольна своей жизнью?

Я сейчас сморожу хрень в стиле Лёхи, но быть в Полине — это как будто после долгих лет отсутствия вдруг оказаться дома; чёрт, я ведь чувствовал, что она принадлежит мне — попросту не мог ошибаться в таких вещах. Теперь она может сколько хочет убеждать себя и меня в том, что я ей не нужен, и она ничего ко мне не чувствует, потому что я ей не поверю.

Её громкий стон оглушает меня и эхом разлетается по комнате; прошивает меня всё новыми импульсами тока, пока я не утрачиваю способность связно мыслить; собирается огненным шаром вдоль позвоночника. Полина впивается ногтями в мою спину, извиваясь подо мной от нетерпения, и кусает меня за плечо, заставляя меня двигаться быстрее, чтобы дать нам обоим то, чего мы так хотели.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌Чувствуя приближение взрыва, я слегка притормаживаю, потому что должен кое о чём предупредить Полину:

— Пути назад для тебя уже нет.

Она собирается что-то возразить, но я не даю ей этого сделать, и нас обоих прошивает насквозь разрядом удовольствия, от которого, кажется, ногти Полины рвут меня на части. Целую её напоследок — так долго, как хватает дыхания — и не позволяю отстраниться или отвернуться. Мой молчаливый взгляд должен сказать ей всё, что я хотел: она моя и никуда от меня не денется.

Ночь с Костей была самой большой ошибкой в моей жизни, и вместе с тем я не жалела о том, что сделала — противоречивые эмоции умудрялись уживаться внутри меня. Матвеев оставил меня только под утро, когда на улице ещё было темно, хотя этого ему явно не хотелось; после его ухода я на целых два часа открыла настежь все окна, чтобы выветрить запах его духов, который намертво впитался даже в мебель — по крайней мере, мне так показалось. Этот исключительно Костин запах сводил меня с ума даже в отсутствие хозяина, въедаясь в черепную коробку подобно смертельному вирусу, отравляя собой все мои мысли. Тело всё ещё приятно ломило, но во рту был привкус тлена, когда я осознала, что этой ночи не суждено будет повториться; ещё хуже стало, когда приехал Богдан — без звонков и предупреждений. Я была в ужасе, когда осознала, что могло бы случиться, уедь Матвеев на пару часов позже.

В присутствии Аверина я очень старалась не смотреть на ковёр, который, кажется, до сих пор хранил на себе контуры наших тел и вопил в голос о том, что произошло здесь совсем недавно. Было ощущение, что на нём неоновыми буквами светилось слово «Измена», и Бо вот-вот обо всём догадается; но самым странным было то, что боялась я не за себя, а за… Костю.

Скорее всего, у меня паранойя, потому что в противном случае Богдан уже убил бы меня; и всё же его внутренний радар уловил какие-то перемены, потому что он вёл себя не так, как обычно: без пафоса, высокомерия и превосходства; разговаривал со мной, будто любит меня и хочет прожить со мной всю жизнь. После его слов о том, что ему не найти невесты лучше, чем я, меня затопило чувство вины, потому что после своей сегодняшней выходки я была последней девушкой на Земле, которая была его достойна. У Аверина, конечно, есть свои недостатки — а у кого их нет? — но он не был плохим человеком, и уж точно не заслуживал, чтобы с ним поступали так, как поступила я.

И если до прихода Бо в моей голове ещё как-то проскальзывали мысли о том, чтобы расторгнуть помолвку и действительно уйти к Матвееву, то после таких слов я была просто обязана выйти за Бо замуж, чтобы искупить свою вину, о которой он, надеюсь, никогда не узнает.

Следующие несколько недель превратились для меня в сплошной ад, потому что избегать Костю оказалось практически непосильной задачей: насколько я старалась сократить количество наших точек пересечения, настолько он упорствовал, чтобы лишний раз меня подловить. Ему это казалось забавной игрой, ну а я, оказавшись меж двух огней, чувствовала себя настолько отвратительно, что хотелось залезть в петлю. Они с Бо словно устроили негласное соревнование по тому, кто из них окажет мне больше внимания; вот только если от Аверина принимать подарки было в порядке вещей, то сделать то же самое по отношению к Матвееву я не могла. Я со слезами отправляла все его букеты в мусор или раздаривала своим коллегам, которые провожали меня удивлёнными взглядами. Мне кажется, они воспринимали это как мою обиду на Богдана и нежелание принимать его подарки, но вот как-раз-таки именно это меня и не волновало бы — подарки Аверина я бы отдала без сожаления.

И вот когда я вдруг решила, что хуже быть уже просто не может, жизнь в который раз доказала, насколько сильно я могу ошибаться.

Началось всё со звонка Софии за две недели до моей свадьбы — она истерично прокричала мне о том, что на неё не придёт, так что мне придётся подыскивать себе новую подружку невесты. Выбить из неё по телефону причину мне не удалось, поэтому я, отпросившись у Николая Александровича, вызвала такси и поехала к ней. Это могло бы вызвать удивление у кого угодно, потому что София — последний человек, который заслуживает сочувствия, но… В этом суровом мире, где я живу уже довольно давно, она была одной из немногих, кто был рядом в трудную минуту — пусть даже она презрительно кривилась на мои редкие жалобы, которые позже от такого отношения и вовсе сошли на нет.

У неё что-то случилось, и я должна была быть рядом.

Загородный дом четы Миненко находился примерно в пятнадцати километрах от кольцевой дороги, что окружала наш город, словно пояс; это считался элитный район, в котором и у моего босса был дом, но мне он никогда не нравился — даже для меня здесь было слишком тяжело дышать.

Вот где действительно золотая клетка.

Увидев меня на пороге своего дома, София сначала удивилась — такого неподдельного изумления я ещё ни разу не видела на её лице — а после расплакалась, кинувшись мне на шею. Теперь уже наступила моя очередь для пребывания в шоке, но я быстро взяла себя в руки: привела подругу в столовую, усадила за стол, принесла стакан воды и велела рассказать, в чём дело.

— Он назвал меня старой, — всхлипывает София, и мои глаза автоматически округляются. — А ведь он всего на год меня старше!

София и Игнат знакомы чуть ли не с младенчества, потому что оба родились в этом элитном обществе, и их брак был спланирован примерно в то же самое время. Такое часто бывает, когда обе семьи достаточно известные и имеют одинаковое по силе влияние в мире бизнеса — для укрепления своего статуса.

Но ещё чаще подобные браки разваливаются, хотя причина, которую назвала София, более чем нелепа.

И пока подруга изливала мне душу, говоря, что не сможет после такого прийти с мужем на мою свадьбу и притворяться довольной своей жизнью, я задумалась над своей собственной: у нас с Бо ведь практически та же ситуация — с той лишь разницей, что брак со мной не сделает компанию его отца сильнее. Да и разница у нас в три года; если уж Игнат назвал Софию старой и отправился на поиски пассии «помоложе» — чего тогда в будущем ожидать мне? Понятное дело, что это не разобьёт мне сердце, но вот сочувствующих взглядов со стороны окружающих мне не нужно. Кем я в таком случае стану для них? Несчастной женой миллионера, которая настолько скучна, что не смогла удержать мужа?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌София всё всхлипывала, размазывая по лицу разводы от туши, теней и Бог знает, чего ещё, и выглядела как никогда беззащитной и жалкой. Готова ли я рискнуть и пойти по её стопам?

Я не знаю.

Не помню, кто из нас первым потянулся к бару — скорее всего, Соня, потому что я не любитель топить тоску в спиртном. Да и в принципе не любитель спиртного.

— Будешь? — тычет она в меня бутылкой из-под коньяка.

Качаю головой и на всякий случай отворачиваюсь.

— Как хочешь, — равнодушно пожимает она плечами. — А я выпью.

Переубеждать её — себе дороже, так что я даже не спорю, пока она наполняет свой бокал янтарной жидкостью.

Мы так и сидели в тишине, пока подруга «прикладывала подорожник на свою душу», как она выразилась, и после третьего бокала я уже попросту перестала считать, сколько она выпила.

А когда бутылка опустела наполовину, я заметила, что и в моей руке тоже очутился бокал, а мир вокруг как-то немилосердно вращается, но ругать за это Соню уже не могла просто физически: язык прилип к нёбу и отказывался ворочаться.

Но, может, мне действительно полегчает?

* * *

— Поль, может, тебе лучше не выходить за Аверина замуж? — слышу как сквозь вату голос Сони и моментально трезвею.

Ей тоже кажется, что я совершаю ошибку?

Я совершенно запуталась, хотя ведь ещё несколько недель назад была уверена, что поймала удачу за хвост. Почему-то именно в этот момент мне стало впервые по-настоящему страшно, даже руки пошли мелкой дрожью: правильно ли я поступаю?

— Почему ты так считаешь? — хриплю в ответ.

Она сосредотачивает на мне свои стеклянные глаза.

— Ну, ты не боишься, что через пару лет тебя постигнет та же участь, что и меня? — вскидывает она бровь.

Если бы не было так страшно — рассмеялась бы с выражения её лица.

И всё же я пытаюсь удержать лицо.

— Меня подобное не пугает.

— Не будь такой самоуверенной, Молчанова — кривится София. — Ты, конечно, хорошенькая, но не настолько, чтобы тебя любили один раз и на всю жизнь.

Мой рот распахивается от удивления — и этого человека я приехала утешать?!

— Не могу поверить, что ты это сказала, — роняю и поднимаюсь на ноги, но Миненко ловит меня у самой входной двери.

И дело здесь не в том, что я действительно самоуверенная, а в том, что София в принципе допустила мысль о том, что я не заслуживаю высоких чувств.

— Я не говорю, что ты этого не достойна, — качает головой подруга. — Просто такие, как Богдан, не умеют ценить то, что им досталось, потому что им не приходилось этого добиваться. Вот если бы он ночевал у твоего подъезда просто для того, чтобы тебя увидеть; не давал тебе прохода, потому что ты снишься ему по ночам; да если бы ты банально чувствовала, что ты нужна ему — вот где счастье, понимаешь?

Моя голова против воли опускается, потому что сейчас я думаю совершенно не о Богдане, а о Косте, который вёл себя именно так, как только что описала София. Пусть он и не спал под моими окнами — хотя я в этом не уверена — но он абсолютно точно не даёт мне прохода и хочет, чтобы я была рядом, даже несмотря на то, что я практически замужем. Его не пугает ни Аверин, ни проблемы, с которыми он может столкнуться после.