Вопреки ожиданиям в мои апартаменты Богдан не поднимается — предпочитает вернуться в офис и помочь отцу исправить ситуацию с практически сорвавшейся сделкой, которую они вместе готовили целый год. Сегодня вечером будет устроен небольшой приём, на котором они сделают последнюю попытку наладить контакты, поэтому всё должно пройти по высшему разряду. Изначально этот приём планировался как последний штрих для укрепления связей и начала сотрудничества, а по итогу превратился в последнюю спасительную соломинку, поэтому сегодня и от меня будет многое зависеть. Я по сотне раз проверила списки приглашённых, сняла пробу с каждого блюда, чуть не убив при этом свой желудок, и убедилась в том, что банкетный зал выглядит как надо.

Свой собственный образ я тоже продумала до мелочей — благо под рукой всегда была любая мало-мальски необходимая косметика и платья на любой вкус; сперва тёплый душ с ароматным персиковым маслом, запах которого даже Богдана не оставляет равнодушным; затем следует кружевное бельё бежевого цвета — обожаю эту мягкую цветовую гамму. Пока в тело впитывается персиковый крем из того же набора, наношу вечерний макияж, подчёркивающий правильные черты лица, и слегка завиваю волосы, оставляя их распущенными. В завершение образа надеваю платье от «Валентино» того же бежевого цвета, расшитое серебряными нитями, и туфли-лодочки на умопомрачительном каблуке, но устать на них не боюсь — уже давно привыкла.

Да и положение обязывает.

В восемь вечера на телефон приходит сообщение от Богдана, в котором он выражает «сожаление» о том, что сам за мной приехать не сможет, так как им с Николаем Александровичем приходится глаз с клиентов не спускать, чтобы не потерять последний призрачный шанс на заключение сделки, но за мной приедет служебный автомобиль. Конечно, я остаюсь недовольна сложившейся ситуацией, потому что она приобрела традицию повторяться, и чем дальше — тем чаще. Последние два месяца отвезти меня на любые мероприятия вместо Бо приезжает служебная машина — это несмотря на то, что мы уже тысячу раз обсуждали вариант совместного проживания и оба пришли к обоюдному согласию, но из-за подобных выходок судьбы, у которой мы ходим явно не в любимчиках, мой переезд к нему откладывался на неопределённый срок.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌Накидываю на плечи шубку — скорее для приличия, нежели по необходимости, потому что машина ждёт меня на подземной парковке — и спускаюсь на лифте в самый низ; там усаживаюсь в кожаный салон чёрного «Мерседеса» и за те пятнадцать минут, что мы петляем по центру города, пытаюсь собраться с силами и не ударить в грязь лицом, потому что в этом случае меня не пожалеют совершенно.

Ещё издали замечаю возвышающееся здание компании, которое мерцает в лучах прожекторов, проецирующих на внешнюю сторону стен разноцветные всполохи; подобное каждый раз ненадолго заставляет сердце восторженно замирать, а после оно бьётся о грудную клетку в ускоренном темпе, потому что я вспоминаю, через что мне предстоит пройти. Но ведь я — «королева притворства», как окрестили меня некоторые коллеги, которые взаимно не переносили меня на дух, так что спрятать страхи за маской непринуждённости для меня не составляет труда.

В зал, где проходит мероприятие, поднимаюсь одной из последних, сдав по пути верхнюю одежду в гардероб; уже почти все гости находились здесь — это я могла утверждать с уверенностью, потому что после всех проверок списка приглашённых знала все фамилии наизусть.

Богдан в безупречном тёмно-синем костюме расслабленно беседует с двумя мужчинами в чёрных смокингах, небрежно вертя пальцами полупустой бокал шампанского; краем сознания подмечаю блондинку по левую сторону от моего жениха, которая не сводит с него взгляд, полный немого обожания. Прежняя — впечатлительная и вспыльчивая — версия меня наверняка бы устроила сцену с выяснением отношений, но нынешняя я никогда не раскроет рта, даже если мне что-то не нравится, потому что именно такого поведения ждёт от меня не только Богдан, но и его отец.

Поэтому, выбросив из головы личную жизнь, я снова вживаюсь в роль молчаливой тени и хозяйки вечера одновременно, поочерёдно обмениваясь парой слов с каждым гостем, оставив клиентов напоследок: до тех пор, пока Николай Александрович не подаёт мне знак, чтобы я подошла. Плыву к боссу через весь зал, нарочно приковывая к себе внимание, и остаток вечера играю роль милой собеседницы, надеясь, что хоть как-то смогу помочь своей компании завоевать расположение важных клиентов.

* * *

Единственным светлым пятном стало появление на вечере Николая: он слегка разрядил атмосферу напряжённости и едва не вогнал меня в краску (шучу, конечно), на все лады расписывая мои достоинства — пытался уговорить меня ехать с ним на съёмки во Францию, не иначе. На его слова отреагировали даже наши будущие партнёры — по крайней мере, очень хотелось на это надеяться — и, кажется, с искренним интересом слушали о том, чем русская красота отличается ото всех остальных. Всё закончилось небольшой фотосессией — для неё я и наряжалась отчасти — моей персональной и нашей общей. В итоге братья Астаховы (руководители «Альянса», которых Николай Александрович страстно желал заиметь в партнёры) остались весьма довольны проведённым временем в «кругу друзей».

Но вскоре Николай уходит, и к концу вечера я устаю настолько, что если хотя бы на секунду закрою глаза — просто упаду и засну прямо здесь, на полу. И когда я уже морально приготовилась к своему падению — в прямом и переносном смысле этого слова — почувствовала на своей талии сильную руку. Повернув голову влево, встречаюсь с понимающими глазами Богдана, и только правила приличия не позволяют мне кинуться на него с благодарными поцелуями. Впрочем, ему хватает и моего красноречивого взгляда, поэтому я принимаю его помощь, опираясь на него, и замечаю недовольный взгляд блондинки, которая ещё недавно пыталась завладеть его вниманием. Позволяю себе послать ей снисходительную улыбку, отчего её лицо покрывается красными пятнами гнева, которые видно даже сквозь плотный слой тонального крема, хайлайтера и пудры.

Она сейчас очень сильно походила на мухомор; эта мысль заставила меня сильнее улыбнуться, чем я ещё больше разозлила «бедняжку», и та вылетела из зала, словно пробка из бутылки шампанского.

Ближе к полуночи любые уговоры перестают действовать на собственный организм, поэтому пропускаю момент, когда сознание отключается; прихожу в себя, когда чувствую, как меня берут на руки и прижимают к крепкой груди. Кое-как разлепляю сомкнувшиеся веки и вновь встречаю спокойную синеву глаз Бо, который несёт меня через весь зал под мечтательные вздохи и завистливые перешёптывания, которые я слышу лишь побочно. В такие моменты, как этот, мне начинает казаться, что между нами есть что-то большее, чем взаимовыгодное сотрудничество и «брак по соглашению» — особенно, когда он так на меня смотрит.

Пока машина петляет по городу, я дремлю и снова прихожу в себя в своей квартире, когда Богдан избавляет меня от одежды.

— На твоём фоне все женщины выглядели бледными молями, — горячий шёпот опаляет моё ухо, пока его проворные пальцы пытаются справиться с застёжкой на лифе. — Если бы не сделка, я бы ещё в самом начале утащил тебя в какой-нибудь укромный уголок.

Обычно моё тело очень остро реагирует на подобные «признания», но сегодня я действительно настолько устала, что моим личным достижением будет самостоятельно добраться до постели.

— Пожалуйста, Бо, только не сейчас, — устало отвечаю, игнорируя его откровенное желание. — Я совершенно без сил.

Богдан на секунду застывает и отстраняется с ехидной усмешкой.

— Скажи ещё, что голова болит, — фыркает он. — Ты уже две недели меня динамишь!

Это чистая правда. Но вовсе не потому, что я не хочу, чтобы он дотрагивался до меня или что-то в этом роде; за эти две недели, пока шли последние приготовления к сделке с «Альянсом», у меня в самом деле не было времени на личную жизнь, потому что я была нужна абсолютно везде, будто имела большую важность, нежели остальные члены компании. И если поначалу Аверин понимающе кивал и даже пытался поддержать — именно пытался, потому что утешение явно не его конёк — то через неделю начал напоминать паровоз, который с каждым следующим днём всё больше набирал скорость.

Никакие уговоры и заверения не действовали на Богдана, потому что с холериками всегда тяжело; это всё равно что сидеть на вулкане — не знаешь, в какой момент он вспыхнет, и когда потухнет. Да ещё эти его скачки настроения словно по щелчку пальцев…

— Послушай, Аверин, — всё так же устало отвечаю, пытаясь собрать мысли воедино, хотя в голове бьётся лишь одна — о том, как я зарываюсь лицом в подушку. — Я не против секса с тобой, но если ты не хочешь, чтобы в самый ответственный момент я заснула, тогда…

— Ладно, я понял, — вскидывает он руки и ерошит ими волосы, создавая на голове беспорядок. — Ложись спать.

Успеваю моргнуть перед тем, как он пропадает из поля моего зрения, и через пару мгновений слышу, как хлопает входная дверь. В любой другой ситуации я бы подумала над тем, куда именно он направился, и, скорее всего, вывод бы мне не понравился; но я чувствовала себя совершенно разбитой, а потому просто доплелась до спальни, кое-как смыла косметику и без сил упала прямо на одеяло.

В пять утра привычно звенит будильник, который именно сегодня хочется разбить о стену — всё же, последний бокал шампанского явно был лишним, а ведь я клялась сама себе, что ни за что больше не потеряю головы, особенно если вопрос касается работы. С тихим стоном недовольства выбираюсь из постели и плетусь в ванную, где контрастный душ быстро приводит меня в чувство. Натягиваю спортивный костюм и спускаюсь на цокольный этаж, на котором находится нечто среднее между крытым стадионом и спортзалом; по размерам он не слишком большой, но лучше бегать здесь, чем нарезать круги по парковке. Уже на втором круге мышцы начинают приятно гудеть, и я окончательно просыпаюсь, заряжаясь энергией для нового рабочего дня, в котором наверняка снова не будет ни одной свободной минутки.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌Честно говоря, я уже забыла даже, когда последний раз была в отпуске… Полагаю, это было летом две тысячи пятнадцатого года — перед тем, как меня взяли на работу. Это было так давно, что я успела забыть о том, что люди вообще уходят в отпуск, но это целиком и полностью моя инициатива: после того, как в мой первый отпуск вместо меня временно поставили какую-то идиотку, за которой после я полтора месяца разгребала косяки и завалы, я зареклась куда-либо уходить. Отдых отдыхом, а быть погребённой под тонной отчётов, заключений и договоров — перспектива так себе. Поначалу мне казалось, что я просто не выдержу такого бешеного темпа и слягу с каким-нибудь психическим расстройством в лечебницу, которой даже в «2gis» не найти, а потом втянулась и даже научилась получать от работы удовольствие — в виде пятизначной цифры с четырьмя нолями.

После двенадцатого круга, когда уже даже диафрагма перестала выдерживать нагрузку, я вернулась в квартиру, снова приняла душ и съела небольшую порцию овсяных хлопьев, залитых апельсиновым соком — мой привычный за полтора года завтрак. С тех пор, как мы с Бо познакомились, моё желание быть в форме превратилось в навязчивую идею-фикс; ну и Аверину нравилось, что рядом с ним — почти фотомодель.

Привычная рабочая униформа — белая шёлковая блузка и чёрная юбка-карандаш — уже ждали меня на дверце шкафа, куда я повесила её ещё вчера: быть готовой заранее — моё жизненное кредо. Волосы убраны наверх, на лице — легчайший макияж, на ногах — замшевые сапоги на шпильке. Такие убийственные каблуки за последние три года вообще стали моими друзьями, хотя я бы предпочла что-то более комфортное — кроссовки от «Nike», например — но, увы, должность обязывала всегда выглядеть сдержанно и со вкусом. Меховое пальто и сумка завершают процесс одевания, и вот я спускаюсь вниз, где меня уже ждёт служебная машина, готовая увезти меня покорять мир.

Ну или по крайней мере «Неваду».

* * *

На работу приезжаю одной из первых — по уже давно заведённой привычке; даже охранники ещё не сменили друг друга, что обычно происходит в семь утра. Здесь же, на первом этаже, подхожу к стойке, где уже наводит порядок невысокий парень — за своей личной дозой кофе; он улыбается, и без вопросов делает мне двойной капучино с нежной пенкой и посыпает всё это мелкой стружкой настоящего горького шоколада. Я не позволяю себе есть сладкое, мучное и много чего ещё, но в этом небольшом капризе себе отказать не могу. Пока стеклянный лифт плавно поднимается на самый верх, успеваю осушить весь стаканчик, и на выходе отработанным движением швыряю его в урну. Но до своего рабочего места дойти не успеваю: чьи-то руки обхватывают мою талию и затаскивают в подсобку.