Карина Рейн - Наглец

Уже позже, когда мы уставшие, но довольные просто лежали в обнимку, Полина вдруг приподнялась на локтях и чересчур серьёзно посмотрела мне в глаза.

— Обещай, что не станешь таким, как Богдан; что даже через десять лет между нами будут взаимопонимание и поддержка, которые есть сейчас.

Вздыхаю, прочерчивая невидимые узоры вдоль её позвоночника, и впериваю взгляд в потолок.

— Знаешь, обычно, когда что-то обещаешь, всё потом идёт наперекосяк и совершенно в другую сторону. Так что я не буду тебе ничего обещать — просто постараюсь не допустить того, чтобы когда-либо мы с тобой друг к другу остыли.

Полина осторожно выдыхает и утыкается лицом мне в шею.

— Я так сильно люблю тебя.

Замираю, потому что впервые слышу от неё это признание, а после крепко обнимаю.

— И я люблю тебя, вредина.

— Чёрт, она снова сказала мне «нет»! — взрываюсь, чуть не отправив бокал с коньяком в стену.

— Ну, может, она пока не готова, — неуверенно роняет Макс, хотя его лицо говорит о том, что он тоже не понимает, почему Молчанова артачится.

— Это динамо, брат, — фыркает Лёха, опрокидывая в себя очередную стопку. — Прикуй её наручниками к батарее и вызови регистратора на дом — думаю, тётка Кира будет рада помочь другу любимого племянника.

— И чем в таком случае он будет лучше Аверина? — огрызается Егор.

Да что ж за нахрен!

Мы с Полиной уже больше месяца живём вместе; за это время я раз десять не дал Богдану встретиться с ней, который всё пытался что-то предпринять и периодически доводил меня до белого каления. Поначалу он всё ещё пытался угрожать Полине — до тех пор, пока я не пригрозил исключить его фамилию из списка спонсоров нашего семейного фонда. Использовал его тактику, так сказать, пообещав дать журналистам подробное описание того, как Аверин-младший зажабил денег на благотворительность. Было видно, что Богдан в гневе, но у него просто не было выбора — никому не нужна такая «слава» в прессе.

Правда, Аверину всё же досталось: после того, как через пару дней журналисты подкараулили Полину в одном из ресторанов, в газете появилась статья на тему «Миллионер не удержал невесту». Полагаю, теперь ему есть, чем заняться, потому что пресса так быстро его в покое не оставит: не каждый день от богачей сбегают невесты, а если сбегают — значит, что-то здесь не так. Хотя он должен быть благодарен Полине за то, что она не стала подливать масла в огонь и не выдала подробности своего несостоявшегося похода под венец.

Единственное, о чём я жалел — не было возможности оценить реакцию Богдана после того, как я унёс Молчанову из ЗАГСа. Лёха до сих пор находился под впечатлением от того, как вмазал Аверину по морде — когда тот порывался прорвать кордон и кинуться в погоню, не забывая поливать нас с Полиной грязью. Я до сих пор охреневаю от Лёхиного сумасбродства, но ничего другого я от него и не ожидал. Не знаю, чем бы всё это закончилось, если бы парни не растащили их по разным углам.

Да и не солидно это как-то — серьёзному бизнесмену со студентом драться.

Примерно через пару недель после несостоявшейся свадьбы к Полине приезжал какой-то французский фотограф, который всё пытался уговорить её поехать с ним, чтобы начать карьеру модели, но моя девочка отказалась: сказала, что не хочет менять одну кабалу на другую. Её подруга — эта высокомерная копия прежней Молчановой — тоже пыталась подбить её на переезд, но Полина не сдалась, и по итогу пару дней они не общались, но сейчас, кажется, у них всё в порядке. Лёха дал ей кличку Клеопатра, когда первый раз увидел, и теперь специально бесит Софию, обращаясь к ней исключительно так.

Со своей работы Полине тоже пришлось уйти; причём, на этом настоял не только я, но и её родители: в конце концов, не будет ничего хорошего, если они с Богданом будут каждый день встречаться в офисе — однажды его может нехило бомбануть, и тогда я точно не сдержусь от того, чтобы расхуярить его лицо. А чтобы Полина не скучала, у неё по-прежнему оставалась работа в фонде моих родителей, которую она полностью взвалила на себя — потому что привыкла «ишачить», как она сама выразилась.

Иногда в поведении Молчановой проскальзывали прежние повадки и манеры, которые мне не нравились: то поджимала губы, когда была недовольна; то чересчур сильно выпрямляла спину, будто находилась на сцене в балетной пачке; но хуже всего были те моменты, когда она резко замолкала — привыкла, что её мнение мало кого волновало прежде. Мне пришлось целый месяц приучать её договаривать предложения до конца, прежде чем я начал сходить с ума.

А ещё она слишком часто извинялась — просто до безумия часто и по всякой херне: за подгоревший ужин; за платье, не подходящее по цвету к моей одежде; за высказанное мнение, которое я не просил, но это предполагалось по умолчанию… Было такое впечатление, что свои предыдущие годы она провела в рабстве в кандалах и получала по десять ударов кнута каждый раз, как делала то, что не нравилось хозяевам. С этим мне тоже предстояло бороться до тех пор, пока она не поймёт, что это нормально — иметь собственное мнение и возможность открыто высказывать его.

Единственное, что мне во всей этой ситуации нравилось — мои отношение с матерью Полины стали намного теплее — не зря ведь говорят, что общий враг объединяет даже злейших врагов. Она была холодна ко мне из-за того, что я чуть не убил своего будущего тестя, но после того как я спас Полину, и Светлана Сергеевна убедилась, что её дочь любима, будущая тёща вроде как малость оттаяла. Конечно, над семейными отношениями нам ещё работать и работать, но радует, что лёд хоть немного тронулся.

— Будешь делать попытку номер три? — спрашивает Кир.

— А разве это будет не шестая? — снова ржёт Лёха и получает подзатыльник от Макса.

— Я даже предполагать не рискну, сколько раз тебя с твоим предложением пошлёт Кристина, — хмыкает Соколовский, и Лёха тут же затыкается и опускает взгляд в пол.

— Эй-эй, я всего дважды предложил ей стать моей женой, — ворчу я.

— Третий раз — алмаз, — угарает Егор.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌— Сегодня брату сорок дней, — невпопад роняет Кир, и весёлость в нашей компании моментально сходит на нет.

Я всё пытался вспомнить, каким Никита был до всего того дерьма, которое начало твориться в семье Романовых после того, как он связался с Черским, и с каждым разом получалось всё лучше, только что толку? Помню, что он был охренительно обаятельным — ну, знаете, у таких отбоя от девчонок нет, и в любой компании такие, как Ник, всегда сразу становятся в доску своими. Он мог найти общий язык с кем угодно — от проблемного ребёнка до ворчливого старика, и за это его любили ещё больше. Очень паршиво, что самый стрёмный пиздец в этой жизни достаётся именно таким светлым людям — будто они больше всех заслуживают всю эту херню.

Прежде, чем поехать домой, я в компании своих парней заворачиваю на кладбище, чтобы в очередной раз встретиться с фотографией улыбчивого парня на чёрном мраморном памятнике и в очередной раз пожалеть о том, что ни тогда, четыре года назад, ни совсем недавно мы так и не нашли в себе сил и терпения выслушать — всего лишь выслушать — Никиту и предотвратить кучу последствий, которые теперь будут преследовать нас до конца наших дней.

О том, что что-то не так, я начал догадываться ещё во дворе своего дома, по привычке заглянув в полутёмные окна своей квартиры — полутёмные, потому что верхний свет был выключен, но какой-то приглушённый источник света там всё же был. Возле двери своей квартиры замираю, вслушиваясь в текст песни «Bittuev, NILETTO — Ай» и пытаюсь представить, что там происходит.

Открываю дверь и роняю на пол свою челюсть: вся квартира заставлена горящими свечами разных цветов и размеров. Чувствую себя как та баба из рекламы презервативов, которая шла на чердак по дорожке из лепестков роз, и это… бесит. Раздражённо щёлкаю выключателем и обрываю эту романтику, которую обычно мужчины устраивают для женщин, а не наоборот.

В коридор тут же выскакивает испуганная Полина, на ходу запахивая чёрный шёлковый халат, из-под края которого выглядывают кружевные края чулок.

Ну ок, ради такого вида я готов частично простить ей её неуместную романтику.

Правда, первая мысль, на которой я ловлю себя, когда вижу её в таком виде — она здесь не одна.

— Какого чёрта здесь происходит? — спрашиваю у неё.

Мне приходится задуть с десяток свечей, чтобы без жертв повесить пальто на вешалку — грёбаные бабские штучки — и заставить себя не устраивать осмотр дома в поисках полуголого мужика.

— Может, сначала успокоишься и пойдёшь со мной? — непривычно робко спрашивает она, и её тон полностью обезоруживает меня.

Полина берёт меня за руку и ведёт в гостиную, где в самом центре комнаты я вижу накрытый для ужина стол — с домашней едой, а не той, что заказывают в ресторане, это я легко мог отличить. Пока я пытаюсь вернуть свою челюсть на место, Полина выключает музыку и неуверенно подходит ко мне вплотную.

— Прости, если смутила тебя всей этой обстановкой, — нервно начинает она, теребя пальцами края халата, который начал опасно распахиваться в районе её груди, сбивая меня с мыслей. — Просто… Я хотела, чтобы обстановка была романтичной и расслабляющей, когда я буду делать тебе предложение.

Интересно, я когда-нибудь перестану охреневать, или это теперь станет моим постоянным состоянием?

— Я ведь делал тебе предложение уже дважды, — непонимающе отвечаю. — Ты сама сказала, что пока не готова.

— Я солгала, — качает она головой, и на её губах появляется улыбка. — Давно готова, просто мне хотелось сделать всё как-то необычно. И мне показалось, что если я, а не ты, сделаю тебе предложение — будет самое то.

— Но ведь по правилам это обязанность мужчины, — фыркаю в ответ. — Это нормально и правильно.

— Да кому нужны твои нормальность и правильность? — смеётся Молчанова. — У нас с тобой с самого начала всё пошло не как у людей — зачем же прерывать заведённый порядок?

Смеюсь в голос и обнимаю свою вредину.

— А когда дело дойдёт до детей, ты предложишь мне родить за себя? И на свадьбе, я полагаю, в платье тоже буду я? Как думаешь, мне пойдёт белый цвет?

— Да иди ты! — смеётся девушка в ответ и хлопает меня ладонью по плечу. Правда, почти сразу становится серьёзной. — Не думаю, что захочу заводить детей слишком скоро — мне пока не хочется тебе ни с кем делить, понимаешь?

— Понимаю, детка. И поэтому спрашиваю в последний раз: ты станешь моей женой?

Полина пытается спрятать улыбку, но у неё не выходит от слова совсем, так что уже через секунду я слышу её уверенное и искреннее:

— Да!

Впиваюсь в её губы поцелуем, стаскивая с неё халат; тону в зелёном взгляде, пока пытаюсь проникнуть в её душу, и вижу всё то, в чём она никогда не признается, но это и не обязательно: Полина забыла, что такое любовь, внимание и нежность, и мне понадобиться некоторое время, чтобы напомнить ей об этом.

Но она обязательно вспомнит.

Конец