«СЕЙЧАС ЯНВАРЬ! — закипает Кир. — Куда ты собрался? Отмороженными причиндалами тюленей пугать?»

«Блин, реально, давайте хотя бы марта дождёмся, — взывает к разуму Егор. — В такую погоду только у камина под пледом торчать».

«По-хорошему, самое то будет в середине апреля, — подаю голос. — Достаточно тепло, чтобы не клацать зубами, и всё ещё спят эти ползающие и летающие твари».

«Как ты с родственничками грубо:)», — «напрашивается» Шастинский, и я мысленно отвешиваю ему подзатыльник.

На мгновение залипаю на мерцающие точки, говорящие о том, что Макс и Егор что-то пишут, и сам не замечаю, как меня резко вырубает — будто щёлкнули выключателем. Подскакиваю только тогда, когда меня за плечо кто-то настырно тормошит.

— Костя, да проснись же ты, наконец! — взвизгивает мать, и это действует покруче будильника. — У тебя полчаса, чтобы привести себя в порядок!

На автомате поднимаюсь и иду в душ; в этот раз вода производит практически нулевой эффект, так что я всё ещё дико хочу спать, когда возвращаюсь в комнату и напяливаю на себя чёрные брюки и бордовую рубашку. Всплеск эмоций случается, когда я пытаюсь завязать проклятый галстук чёрного цвета, который отказывается завязываться, но на помощь приходят проворные пальцы мамы, которая справляется с ним в считаные секунды — сказывается многолетняя практика. Образ дополняют чёрные кожаные ботинки и часы на левом запястье — чтобы не дай Бог не задержаться дольше положенного.

А в голове, словно шарик для пинг-понга, бьётся одна-единственная мысль: как выдержать этот двухчасовой ад?

* * *

На подобных мероприятиях всегда витает «атмосфера денег» — приторно-едкая, словно смог, напоминающая удушающий захват на шее; и большинство из присутствующих относились к этой атмосфере с поклонением, потому что считали, что деньги могут решить всё, и понятия не имели, как именно они достаются. Нет, мужчин с толстыми кошельками я в расчёт не беру: конечно, они вряд ли въёбывают по двадцать часов на каком-нибудь заводе, но нужно иметь как минимум острый ум и цепкую хватку, чтобы заработать такое состояние — даже если они банально присваивали чужое, как бы дико это ни звучало.

А вот женщины — особенно присутствующие — другое дело; для них проще простого заманить в свои сети любого толстосума, потому что, когда дело касается противоположного пола, наш аналитический склад выдаёт сбой системы. Когда я попадаю в места, подобные этому, хочется открыть настежь все окна и проветрить воздух, в котором застряла эта дрянь; даже учитывая, что я сам сын обеспеченных родителей — «мажор», как окрестили меня и моих парней в универе — у меня никогда не возникало мыслей о том, что я какой-то особенный или чем-то отличаюсь от остальных.

В воздухе буквально витал запах соревнования между женщинами — никто из них не говорил об этом ни слова, и всё же сомневаться в том, что каждая из них пришла сюда для того, чтобы доказать своё превосходство над остальными, не приходилось. Платья всех длин и фасонов; украшения — одно другого оригинальнее и дороже; и самое раздражающее — это снисхождение или даже лёгкое презрение во взгляде, будто сама царица Савская удостоила своим визитом весь остальной приземлённый люд.

Хотя, если не обращать внимания на людей, всё было организовано по высшему разряду — от посуды до фартуков у нанятых официантов; даже фоновая музыка была почти приятной на слух.

И всё же я сейчас хотел бы быть где угодно, но точно не здесь.

Когда прибывают последние гости, мои родители поднимаются на импровизированную сцену и рассказываю о том, как именно в их голове родилась идея создания благотворительного фонда «Счастливое детство» — хотя лично я сомневался, что в детдоме может быть здорово даже при финансовой поддержке — а после пригласили к себе Авериных. Двое мужчин — один постарше, другой помладше (очевидно, отец и сын) — двигались в сторону сцены, словно были деталями единого механизма; ни одного лишнего движения или ненужной эмоции; и люди расступались перед ними, словно они были волнорезом. К их лицам были приклеены фальшивые улыбки: единственная честная эмоция, которую я разглядел — это превосходство над остальными.

Пока они говорили о том, как важно в наше время оказывать помощь ближнему — особенно если это беззащитный ребёнок — я лениво сканировал глазами толпу в поисках сам не знаю, чего. Мне было противно слушать эти пропитанные ложью слова, потому что с такими же лицами они могли бы зачитывать похоронную речь на кладбище; и ими двигали какие угодно мотивы, но уж точно не жалость.

На лицах присутствующих отражалась целая палитра эмоций — от вежливого интереса до полного безразличия; и только на одном лице мой взгляд в буквальном смысле слова споткнулся.

Мне пришлось проморгаться, чтобы поверить, что она мне не мерещится — девушка, в которой поразительно гармонично сочетались несочетаемые противоположности. Она была обманчиво неподвижна, потому что в каждом взмахе её руки присутствовала хищная грация; она выглядела изящной и хрупкой, но вместе с тем была несгибаемой и твёрдой; в её светлом взгляде царил покой, и в тоже время она обещала устроить ураган каждому, кто посягнёт на её личное пространство. Девушка казалась нежной, но одновременно с этим буквально светилась целеустремлённостью и желанием покорить весь мир.

Хотя в действительности ей было достаточно щёлкнуть пальцами, чтобы он упал к её ногам.

Я бы первым пал на колени.

Никогда не был силён в женской моде, но дизайнера, который создал её платье, хотелось найти и пожать ему руку — оно совершенно не скрывало изгибы её тела, не оставляя места воображению; наоборот, словно вторая кожа облегало тонкую талию, которую до боли хотелось стиснуть руками, почувствовать под ладонями упругие ягодицы, провести кончиками пальцев по нежной коже её бедра, которое совсем нескромно выглядывало из разреза спереди. Татуировки, которые были на её руках, я тоже разглядел, и это заставило меня хотеть её ещё сильнее.

И это я ещё не поднял голову выше.

Там меня конкретно занесло — эти русые волосы, волнистым водопадом струящиеся по открытой спине, которая буквально орала мне через весь зал «Дотронься!», хотелось намотать на кулак; запрокинуть её голову назад и впиться в манящие губы поцелуем; заставить её подчиняться и умолять меня войти в неё прямо здесь.

Всё это пронеслось в моей голове буквально за секунду; желание обладать ею было настолько велико, что чуть было не сбило меня с ног, которые внезапно стали деревянными. Мне даже показалось, что я отсюда видел, как билась жилка на её шее — слишком соблазнительно, чтобы быть правдой.

А ещё её лицо выглядит смутно знакомым.

Возвращаюсь в реальность, только когда на плечо падает тяжёлая ладонь отца, который зовёт меня знакомиться с Авериными; молча киваю, потому что в голове — сплошная пошлятина, и вряд ли я сейчас способен выдать хоть что-то членораздельное.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌Мы медленно движемся сквозь толпу в сторону зеленоглазой ведьмы, которая однозначно меня приворожила; рядом с ней уже материализовались оба Аверина, и мне не понравилось то расстояние, которое было между ней и Авериным-младшим. Точнее, его вообще не было; это заставило меня мысленно зарычать, но я прекрасно понимал, что у меня нет на это права — возможно, девушка пришла на вечер в его сопровождении.

Я замер в аккурат напротив неё; девушка сначала мазнула по мне взглядом, а потом вернула его обратно, принявшись усиленно сканировать моё лицо. И чем дольше она это делала, тем сильнее блестели от еле сдерживаемого гнева её глаза. А когда они стали полыхать открытой яростью и ненавистью, я наконец понял, почему её лицо кажется мне знакомым.

В голове тут же воскресли воспоминания четырёхлетней давности.

Бутылка «Блэк Бакарди», снег, туман в голове…

Глухой стук чего-то тяжёлого о капот моей машины…

Визг шин по асфальту, когда я втопил педаль тормоза в пол до упора…

Чья-то ладонь, с размаху впечатывающаяся в мою щёку…

И пара чистых зелёных глаз, полыхающих неприкрытой яростью…

Которые вновь находятся слишком близко, обжигая искрами ненависти, что летят в разные стороны; я снова чувствую на своей щеке фантомную боль от пощёчины, прозвеневшей в ночной тишине целую жизнь назад, которая словно прошла мимо меня.

И даже несмотря на это моё тело слишком остро на неё реагирует.

— Ты! — шипит она сквозь плотно стиснутые зубы.

Ну вот, кажется, вечер перестаёт быть томным…

А я-то боялся от скуки утухнуть.

* * *

Прежде чем она успела устроить скандал при целой толпе свидетелей, Аверин-младший подхватывает её под локоть, боковым зрением сканируя присутствующих, чтобы склока не дай Бог не вышла за пределы нашего небольшого круга. И пока я следую за ними через зал в сторону выхода, а затем по коридору до самого конца — какие же по уровню громкости у неё голосовые связки? — в голове вспыхивает мысль о том, что мои родители до сих пор не в курсе, что четыре года назад я сбил человека. И вот сейчас всё это дерьмо всплывёт наверх, и…

Короче, сейчас будет жарко.

Всю дорогу девушка умудрялась оборачиваться в мою сторону и испепелять меня взглядом, от которого у меня — нет, не тряслись поджилки, хотя именно этого она, скорее всего, и ждала — а вот о том, что не прихватил с собой пиджак, чтобы прикрыть им сейчас компрометирующее меня возбуждение, пожалел. У меня была охренительная возможность лицезреть её обнажённую спину, которая сейчас пошла красными пятнами от гнева, но по-прежнему магнитом притягивала мои руки. Пришлось корчить из себя невозмутимость и, спрятав кулаки в карманах, максимально скрыть свою оплошность. В полной тишине было слышно лишь шуршание одежды и цокот тонких шпилек по кафельной плитке; девушка по-прежнему была на буксире, иначе давно расцарапала бы мне лицо — сомневаться в этом не приходилось. Между нами стеной полыхало пламя, и мерцали искры, угрожая спалить всё вокруг, и я невольно задумался, была ли она и в постели такой дикой кошкой?

Аверин толкнул тяжёлую дверь цвета тёмного шоколада и бесцеремонно впихнул туда девушку, на лице которой мелькнуло виноватое выражение — до тех пор, пока она снова не посмотрела на меня. В этот момент я наглядно понял значение фразы «как пультом щёлкнули» — клац, и она снова полыхает праведным гневом. Пока она прерывисто дышала, я вбирал в себя каждое движение её тела. Ну ладно, я пялился на её грудь, которая вздымалась от каждого вдоха, и так и манила содрать верхнюю часть платья и примерить её в свои ладони.

Интересно, они идеально поместятся в них?

Чёрт, в моей голове были совершенно не подходящие обстановке мысли; я буквально раздевал глазами её хрупкий стан, и она определённо понимала это. Ну или в моих глазах полыхала настолько откровенная порнография, что это заставило девушку злиться на меня ещё сильнее. Несостоявшийся убийца её отца хотел трахнуть её прямо при свидетелях — вряд ли это располагает к нормальному общению.

Короче, чтобы отвлечься от вида её офигительного тела и не менее крышесносного взгляда, я обвёл глазами окружающую обстановку. Судя по длинному стеклянному столу в центре комнаты, бутылки с водой, расставленные напротив каждого стула и огромные панорамные окна мы находились в переговорной.

Очень символично и ни разу не саркастично, ага…

— А теперь объясни мне, какого чёрта здесь происходит? — подаёт голос Аверин-младший, и я без труда улавливаю в его интонации сталь.

Девушка переводит взгляд на него и вновь выглядит слегка виноватой.

— Прости, Богдан, — слышу её голос и понимаю, что ещё чуть-чуть — и моих жалких потуг не хватит, чтобы скрыть своё желание, потому что пах уже начал болезненно ныть. — Ты просто не знаешь, что сделал этот ублюдок.

Мои глаза удивлённо распахиваются: а у неё есть зубки, чёрт меня дери!

Правда, её последние слова заставляют напрячься не только меня, но и моих родителей тоже, а это не сулит ничего хорошего.

— А если бы я не успел? — шипит Богдан. — Ты чуть не сделала нас всех посмешищем в глазах общественности!

Она снова смотрит на меня; встречаю её взгляд спокойно, потому что у меня в принципе нет причин переживать: всё, что мог, я для её отца сделал, и в итоге он по-прежнему ходит на своих двоих. Я ни в коем случае себя не оправдываю, но ведь я тогда не скрылся трусливо с места происшествия, а взял на себя всю ответственность за то дерьмо, которое сам же и заварил. Ну а то, что родители не в курсе… Так ведь я их психику берёг! То есть, материну психику, потому что узнай она, что я натворил — истерила бы последние четыре года. Хотя после сегодняшнего вечера она, скорее всего, так и сделает, и я ближайшие лет десять буду слушать лекции на тему, какой я безответственный сукин сын…