— Не знаю, — пожимала она плечами. — Вообще-то он не злопамятный. Кстати, как поживает Зыбина?

— Мы с ней разбежались. Не могу я больше с хабалками.

— Ну да! Ты ведь всегда любил аристократок типа Марго, — улыбнулась она.

— Почему любил. Я и сейчас ее люблю. Хотя и безответно.

Последнюю фразу Диман произнес так грустно, что у сердобольной Насти навернулась слеза.

— Надо же, какое постоянство, — прошептала она. — Ты из-за этого не женишься? Ждешь ее?

Гость кивнул, и внезапно по щекам покатились слезы. Она взяла его голову и прижала к своей горячей груди. Сразу же сделалось хорошо и спокойно.

Настя гладила его кудри и говорила, что все образуется, что он еще найдет свою Марго.

Так они просидели довольно долго. Диман разомлел от ее жаркого тела и непроизвольно потянулся к бедрам.

— А вот этого делать не надо, — произнесла она строго.

Но упрямец уже не мог остановиться. Руки желали эту роскошную плоть, и эта плоть под руками Колесникова начинала оживать. Хозяйка оттолкнула его, поправила прическу и строго произнесла:

— Ну все. Хватит. Пожалеть нельзя.

Колесников кисло улыбнулся и спустился с дивана на пол, чтобы спрятать лицо в ее пухлые колени. Так они просидели еще минут пятнадцать.

— Ну хватит, все, — затормошила она за плечо, однако не выпустила из рук его кудрей.

Наконец он поднял голову с честным намерением встать и уйти. Засидевшийся гость посмотрел в ее глаза и улыбнулся. После чего припал к ковру, чтобы благодарно поцеловать выскользнувшую из туфли ножку. Видит бог, только поцеловать и ничего более. Но когда он коснулся губами подушечки ее ступни, то почувствовал, как она вздрогнула и замерла. В ту же секунду Дмитрий принялся страстно покрывать поцелуями эту маленькую ножку, и из уст хозяйки вырвался стон.

Дальше он себя не контролировал. Точно в бреду целовал он ее ноги, руки, грудь. Халатик как-то сам собой спустился с плеч, обнажив ее пылающее тело, следом полетел на пол ажурный бюстгальтер. Трусики тоже сползли куда-то к коленям…

Когда они, лежа на полу, среди валявшейся одежды окончательно пришли в себя, уже наступили сумерки. Она уткнулась лицом в его грудь и заплакала. А он подумал: «Теперь я законченный мерзавец».

43

— Ты что же, его любишь? — спросил Трубников не своим голосом.

Жена молча кивнула.

— А меня?

— Его больше.

Настя достала откуда-то сигарету и закурила. Что его жена курит, для Евгения было новостью. Сразу в квартире запахло чем-то чужеродным, поскольку сам он не курил. Трубников смотрел на супругу и не мог поверить, что ее нежное, чистое и до боли родное тело лапали чужие руки. Руки этого мерзавца Колесникова. «Немедленно поехать и прибить, как шальную крысу!»

Такого потрясения глава семейства не испытал даже тогда, когда узнал, что Диман его подставил. Но лучше быть подставленным под кулаки бандитов, чем узнать такое.

Трубников не мог прийти в себя более получаса. Перед глазами все кружилось и плыло. А в ушах рокотало. Докурив сигареты, жена впечатала окурок в чайное блюдце и застыла в ожидании дальнейших вопросов. Евгению наконец удалось совладать с собой, и он выдавил через силу:

— Давно это у вас с ним?

— Уже три года, — ответила она сухо.

— Как же вы с ним… снюхались? — скривился Трубников.

— Он пришел к тебе, но ты был в командировке. Ему было тогда очень плохо.

— И ты его решила пожалеть?

Настя взглянула мужу в глаза и тихо произнесла:

— Мне тоже было очень плохо. После той встречи с одноклассниками, тебя будто подменили. Ты стал совсем чужой. Мы перестали быть родными. Что там произошло?

Трубников не ответил. В ушах продолжало гудеть, а в глазах мутиться. Теперь ему многое стало ясно. Как же он об этом не догадался раньше? А ведь именно три года назад ему начали сниться эти проклятые сны. Однако жена всегда уверяла, что знала только одного мужчину.

— Значит, ты все это время лгала, что знала только меня.

— Я не говорила, что знала только тебя. Я говорила, что знала только одного мужчину, — произнесла она серьезно и сжалась, как нашкодившая кошка в ожидании пинка.

— Ах, вот оно что! — криво усмехнулся Трубников. — Так, значит, настоящий мужчина — Колесников, а я не пристегни рукав. Ну ты сука!

Трубников пытался разжечь в себе злость, но из этого ничего не получалось. «Немедленно схватить кухонный нож и рвануть к Колесникову!» Но увы! В душе остались одни головешки. Евгений покачал головой и уныло спросил:

— Значит, тебе с ним лучше, чем со мной?

— Да, — ответила Настя и смело посмотрела в глаза. — Каждый раз, когда мы встречались, для меня это было праздником.

— И как часто… вы устраивали праздники?

— Раз в неделю мы обязательно встречались.

— У него на квартире?

— Да. Но в последний раз мы решили расстаться. Ради тебя. Он очень тебя любит. И все эти годы страдал, что встречался со мной. И я страдала.

— Смотрите, какие страдальцы, — зло рассмеялся Трубников. — И когда же вы решили расстаться?

— Три недели назад. На второй день после того, как ты забрал его из больницы.

— Что? В тот день? Когда вы успели? Ты ведь работала.

— Мы встретились с ним утром. До работы. Ты спал. Он позвонил в пять утра тебе. Но ты не проснулся. Трубку взяла я. Мы договорились встретиться в последний раз у него на квартире. Он не хотел. Говорил, что у него нет ключей. Но я настояла. Мы встретились у подъезда. Он отпер замок моей булавкой… Когда я вернулась, ты еще спал.

— А если бы я не спал, чтобы ты мне наврала?

— Я бы сказала правду. Мне уже все равно.

Трубников угрюмо опустил голову и долго смотрел в пол.

— Значит, это ты справлялась о нем в больнице?

— Я.

— И передачки носила?

— Носила.

— И он их принимал?

— Принимал!

Трубников уныло покачал головой:

— Вот мерзавец. А мне говорил, что передачки до него не доходили.

Евгений поднялся с кресла и уныло направился на кухню. Однако вместо ножа достал из холодильника бутылку коньяка, снял с полки стакан и проследовал к себе в кабинет. Там он рухнул на диван, налил себе полный стакан и залпом выпил. После чего укутался в плед и застыл, уставившись пустыми глазами в темноту. Так прошел час или два, а он все сидел на диване в той же позе и, почти не мигая, смотрел в пустоту.

Внезапно дверь осторожно приоткрылась, и в проеме обозначился силуэт жены. Трубников дернулся, как ужаленный, и угрожающе прохрипел:

— Не смей входить в мой кабинет, шлюха!

— Да-да, я сейчас уйду, — кротко пролепетала Настя и сделала шаг назад. — Извини. Я просто хотела спросить: теперь, когда ты все знаешь… что ты намерен делать?

Болезненная усмешка исказила пьяную физиономию рогоносца.

— А что бы ты делала на моем месте?

— Я не знаю, — шмыгнула носом супруга. — Может быть, подала на развод…

— Вот и подай, — грубо отозвался Трубников. — А сейчас оставь меня одного.

Жена закрыла дверь, и Евгений услышал, как она засуетилась, собирая вещи. «Катись-катись», — зло прошептал он и снова плеснул в стакан коньяку.

Два чемодана уже стояли в прихожей, когда Настя снова робко постучалась в кабинет. Не услышав ответа, она тихо отворила дверь и произнесла с комом в горле:

— Я ухожу, прощай. Остальные вещи заберу позже.

— Вали! Будь счастлива со своим единственным мужчиной.

— Я не к нему. Я к маме.

— Мне безразлично…

Она немного помолчала, затем спросила:

— Ты будешь объясняться с Колесниковым?

— Да. У меня будет с ним отдельный разговор, — недобро оскалился Трубников.

— Ты его убьешь?

— Не бойся! — нервно расхохотался Трубников. — Всего лишь отправлю в тюрьму за убийство Олега Маргулина.

Настя переступила порог кабинета и приблизилась к дивану.

— Пятого февраля Маргулина действительно была у Колесникова. В тот день я приехала к нему, но он меня выгнал. Сказал, что вечером у него свидание с той, которую он ждал всю жизнь. Я не поверила. Подумала, что у Димки новая баба. Спряталась за гаражи и своими глазами увидела, как во двор въехала Марго на своих белых «Жигулях».

44

После того как дверь за женой захлопнулась, Колесников резво вскочил с дивана и бросился к телефону. Он набрал номер Маргулиной и, услышав ее шаловливое «алло», прохрипел в трубку:

— Я разобрался со своей женой.

— Это чувствуется по твоему голосу, — с насмешкой ответила Марго. — Надеюсь, она жива?

— Жива и здорова. И в данный момент уже на полпути к своей маман. Вот так. А я опять свободен, как орел.

— И уже успел обмыть свободу?

— Успел, дорогая Марго, успел… Скажи, ты знала?

— Об этом многие знали. Они почти не скрывались. В тот вечер Лазуткина не удосужилась даже как следует спрятаться, что, впрочем, в ее стиле.

— Значит, ты все-таки была у Колесникова пятого февраля?

— Простите, сэр, но вы задали слишком некорректный вопрос. Он может подмочить мою репутацию, — засмеялась Марго.

— Твой смех слишком весел для вдовы. Тебе не кажется? Впрочем, плевать! Я хочу тебя видеть, Маринка. Прямо сейчас.

— Не поздновато?

— Плевать! Я еду.

— Что ж, я всегда рада тебя видеть.

— Даже с компанией?

— Ты собираешься приехать с компанией?

— Непременно с компанией. А если точнее — с Колесниковым. Словом, жди!

Не дождавшись согласия, Трубников бросил трубку и хлобыстнул еще четверть стакана. Затем неуверенно направился в прихожую. В прихожей он с трудом натянул на себя пальто, кое-как влез в ботинки и, не зашнуровавшись, вышел из квартиры. «Только бы Колесников оказался дома», — подумал он и вызвал лифт.

Колесников оказался дома. Визит неожиданного гостя его не столько удивил, сколько обрадовал.

Он даже бросился к нему с рукопожатиями, но, вглядевшись в пьяную физиономию друга, растерянно застыл с протянутой рукой.

— Извини, что без звонка, — устало промолвил Трубников, продолжая держать руки в карманах. — Ты ведь тоже приходишь без звонка. Как друг. Точнее, как член семьи.

Лицо Трубникова исказилось в уродливой усмешке, а физиономия Колесникова вытянулась. Он сразу все понял, опустил голову и сник.

— Проходи, — тяжело выдохнул он.

Трубников прошел сначала в зал, затем в кабинет, наконец, в спальню. Он остановился у широкой кровати и долго молчал, глядя на нее. Наконец выдавил из себя через силу:

— На этом ложе ты развлекался с моей женой?

Стоящий в дверях Колесников зажмурился и страдальчески затряс головой:

— Я подлец! Какой же я подлец! Я не достоин твоей дружбы, Женек. Знаю, что такое не прощают, поэтому даже не пытаюсь просить прощения…

— Так на этой или нет? — нетерпеливо перебил Трубников.

— Прекрати, Женя! К чему весь этот театр? Какая разница где? — энергично зажестикулировал Колесников. — Я знаю, что не поверишь, но когда ты спас меня от смерти, я поклялся, больше никогда не встречаться с Настей.

— Однако встречался?

— Да! В то утро… — простонал Диман. — Сам не знаю, как получилось. У Кузнецова не было часов. Я думал, часов восемь. А оказалось, пять. Поверь, я звонил тебе, а трубку сняла она. Я ей сказал, что больше не будем встречаться, что это подло по отношению к тебе, а она сказала: давай попрощаемся. Это будет в последний раз. Клянусь тебе, что в то утро у нас была последняя встреча…

— Тебе с ней было хорошо? — мрачно перебил Трубников.

— Да! Мне с ней было хорошо. Можешь убить меня за это. Мне с ней было лучше всех.

— Лучше, чем с Марго?

Колесников судорожно дернулся и выпятил глаза:

— Что за дурацкий вопрос, Женя? Ты же знаешь, что с Марго я никогда не был. Я за всю жизнь знал только двух женщин.

— Которые звонили тебе в больницу?

— Нет. Зыбина не звонила.

— А кто еще звонил, кроме моей жены?

— Понятия не имею! — всплеснул руками Колесников. — Я же тебе говорил, что меня к телефону не звали.

— Не звали, говоришь… — пьяно скривился Трубников. — Значит… говоришь, моя жена лучше? — Трубников немного помолчал, затем медленно поднял голову и посмотрел Колесникову в глаза: — Если ты никогда не знал Марго, с кого же ты писал королеву в своем романе?

Колесников судорожно хмыкнул и скрестил на груди руки.

— Ни с кого. Это из воображения. Ты же сам поэт! Неужели не понимаешь, как это бывает.

— А пышногрудую Луизу, которая заводится от поцелуя в ступню, тоже из воображения?