В тот летний день тринадцать лет назад однокурсницы вытащили Аню погулять. На повестке дня был пляж, дельфинарий и театр вечером, новая постановка столичных артистов. Тогда девушки как раз вышли из дельфинария, яро обсуждая роскошное представление, как вдруг… 


— Эй, принцесса! 


Аня помнила, как заколотилось ее сердце, когда она услышала знакомый, чуть хрипловатый голос. Родной и любимый. Помнила, как застыли в изумлении ее подружки, когда увидели, кто окликнул их. Статный парень в военной форме. Аня даже вспомнила, как девчонки шушукались и хихикали, пытаясь угадать, к кому подойдет этот роскошный кавалер. Но тогда она только слышала, как ухает в груди сердце, и не сводила взгляд с обворожительной улыбки и внимательных серых глаз своего принца. 


Аня мечтательно улыбнулась. 


Илья тогда даже опомниться ей не дал. Стремительно подошел, по-хозяйски прижал к себе и поцеловал. У него были сухие, горячие губы. И он целовал ее так, будто уже тогда имел на нее все права. Это был их первый поцелуй. Со вкусом табака и миндаля. Почему табака, Аня не знала до сих пор. 


У них потом была еще сотня поцелуев: под дождем, в ласковых волнах Черного моря, на скале под ночным небом, в тесной прихожей украдкой от Аниного деда, в каменных объятиях Исаакия и посреди многолюдной улицы. Их было сотни, но тот первый, страстный, требовательный и собственнический, Аня всегда ощущала на своих губах. Как не забывала внимательные, вмиг потемневшие почти до черных, глаза Ильи и вспыхнувшие в них задорные смешинки, когда в ответ на его дерзкий поцелуй, Аня крепко обняла его и шепнула на ухо, что соскучилась. А потом он кружил ее на руках, смеясь и целуя, кормил мороженым и ни на миг не выпускал ее ладонь из своей. Это было самое восхитительное свидание, на память от которого осталась лишь черно-белая фотография в альбоме у Леры и вкус миндаля на губах. 



Воспоминания явились так некстати, непрошенные, растеребившие душу, и напомнили об Анином предательстве, о сыром подвале, изуродованном лице и сломанной жизни. И о любви. Отчаянной, безудержной и исцеляющей. И от этих воспоминаний вдруг стало больно и невыносимо страшно, что жизнь ее кончилась в том подвале и ничего никогда у нее больше не будет. И в глазах потемнело, и дыхание сбилось, и голова закружилась. А боль острым ножом воткнулась в спину, разломила надвое. Аня закричала.



Что было дальше Аня помнила смутно – боль выжгла сознание – только чьи-то сильные руки и голоса. Мужские. Один встревоженный, другой злой. И этот другой, чуть хрипловатый, не давал ей провалиться в болезненную черноту, вытягивал и каким-то чудом забирал боль. И она выкарабкивалась, зубами выгрызала у боли свою жизнь. И этот такой знакомый голос становился все ближе, реальнее. Откуда она его знает? И почему он злится на нее? Что она сделала? Рано встала? Так это врач должен злиться, а он обеспокоен. Аня уже распознала, что первый голос принадлежал доктору Костромину. А второй? Надо спросить, а как, если голос не слушается, ломается, как лед, и срывается до хрипа.


— Почему… – она сжала ладонь доктора, – тот…он…злится на меня?


— С ума сойти, – выдохнул обладатель злого голоса. И Аня вдруг почувствовала, что он улыбнулся. — Анька, – прошептал совсем рядом, – от тебя с ума сойти можно.


— Это точно, – весело согласился Костромин, выпустив Анину руку, которая тотчас оказалась совсем в другой, горячей и не менее сильной ладони. — Ты только ей вставать не давай, Илья. Рано еще. А то она у тебя резвая, как я погляжу, – добавил он где-то далеко и пропал.


— Как ты, принцесса? – спросил голос.


И Аня узнала. Илья. Ее Илья. Он рядом. Он все-таки пришел. Пришел?


Не открывая глаз, она пощупала его руку под рукавом. Илья перехватил ее запястье и потерся щекой о ладонь, поцеловал каждый пальчик. А Аня все боялась открыть глаза. Боялась, что он всего лишь сон, плод ее воображения. Потому что она так сильно хотела, чтобы он пришел, что становилось больно затылку. И бросало то в жар, то в холод.


— Я испугался, – говорил Илья, нежно касаясь ее лица. Аня вздрогнула, когда его губы коснулись кривого шрама от виска до шеи, – когда ты закричала, – она попыталась отстраниться, закрыть свое уродство, но Илья не дал. — Тебе больно? – Аня не знала, что ответить. Не могла же она ему признаться, что боится открыть глаза, боится, что он исчезнет, но больше всего ей стыдно, что он видит ее такой уродливой. И жалеет ее.


— Аня? Аня, посмотри на меня! – он снова разозлился. И глаза сейчас наверняка черные, как небо перед грозой, от злости. Вот бы сейчас заглянуть в них. — Аня, я кому говорю. Посмотри на меня! Ну же!


И она посмотрела. У него было бледное лицо, синяки под глазами и черные, с синевой глаза. А на губах играла улыбка. И от этой улыбки, такой родной и счастливой, вмиг потеплело на душе, и сердце перестало выскакивать из груди, и страх сбежал из Аниной головы трусливой крысой.


— Это ты? – проскулила Аня, осторожно потрогав полумесяц на щеке Ильи. — Это и вправду ты?


Вместо ответа Илья захохотал.


— Ну конечно это я, – весело проговорил он и зачем-то отодвинул ее от края.


— Ты пришел. Ты все-таки пришел, – шептала Аня, как зачарованная наблюдая за его странными манипуляциями. Вот он встал, выпустив Анину руку. И она вдруг почувствовала себя брошенной. И стало холодно. И мурашки пробежали по спине.


— Ну конечно я пришел. Разве могло быть иначе? – вот он присел на край кровати, от которого только что отодвигал Аню, скинул туфли, лег рядом и сгреб Аню в охапку. И в один миг его стало так много, и он оказался везде, вокруг нее. Или она в нем? Не разобрать. Да Аня и не хотела разбираться.



Она уткнулась в его грудь и потерлась носом о черную кашемировую водолазку. Она раньше никогда не видела его в водолазках – все больше в костюмах или джинсах и майке или совсем без ничего. Голый он нравился ей куда больше. Его поджарое тело, как будто облитое серебром. У него всегда была кожа какого-то необыкновенного цвета, словно отлитый из серебра доспех, даже после загара. Его запах…солнца и счастья, а еще немного кофе, сигарет и миндаля. От него всегда так пахло, даже когда он пил только чай на кухне в доме ее деда, заедал конфетами, которые она всегда для него припасала, потому что он лопал шоколад тоннами, и не курил.


И ей вдруг захотелось вернуться на кухню, где пахло пирогами, деревом из дедушкиной мастерской, где он творил произведения искусства из самых обычных бревен – надо же было на что-то растить двоих внуков – к большому самовару, пыхтящему между ней и Ильей.


Хотелось в ту дождливую ночь, когда она отчаянно пыталась его соблазнить и совершенно не знала, как это сделать. А он хмурился и подозрительно косился на нее, словно спрашивал, что это с ней. Впрочем, он и спросил. А она ответила, что он дурак и разревелась. А он вдруг захохотал. Так, как смеялся всего минуту назад. И обнял ее. И прижал к себе. А потом страшно стеснялся и даже покраснел. Тогда Аня впервые видела, как он краснеет – от ушей до самой макушки. Аня тихонько хихикнула.


— Что? – удивился Илья, заглянув в ее лицо. — Ты чего смеешься?


— Почему ты тогда сбежал? – спросила она серьезно. — В нашу первую ночь.


— Я не сбежал, – возразил Илья и улыбнулся. — Ты меня остановила.


— Я? – искренне удивилась Аня. Она ничего такого не помнила.


Помнила, как он уже почти ушел. Он стоял на пороге совсем одетый, когда она вышла попрощаться. Ее знобило и очень хотелось плакать. Растрепанные волосы лезли в лицо, и они ей жутко мешали, но она никак не могла их убрать – куталась в плед, который постоянно куда-то сползал. И она злилась: на плед, на волосы, на Илью, на себя. А потом он ушел, зло хлопнув дверью. И предательские слезы покатились по щекам, и чья-то горячая ладонь сжала ее затылок, зарывшись в волосах. И оказалось, что Илья никуда не ушел. Он стоял совсем рядом, так что Аня чувствовала, как бухает его сердце под кителем, и внимательно рассматривал, словно принимал важное решение. А потом притянул ее к себе и поцеловал долгим и злым поцелуем.


— Конечно, ты, – он чмокнул Аню в макушку, и она довольно промурлыкала. — Ты была такая растрепанная и сердитая, что я не смог сдержаться.


— И все-таки почему? – спросила она, макушкой потершись о его подбородок. Он задумался ненадолго, а потом лишь пожал плечами.


— Я испугался.


«Ну конечно, – мысленно согласилась Аня, – потому и злился. Ты ведь всегда злишься, когда тебе страшно».


— Испугался, потому что вдруг понял, что с тобой может быть только всерьез и навсегда. А я не хотел всерьез, потому что со мной уже так было и ничем хорошим не закончилось. И я знаю, как это больно и тяжело. Я не хотел, чтобы тебе было больно. А когда ты вышла в коридор…и эти твои слезы обиды…и глаза с золотыми искорками…


Он вздохнул, поудобнее перехватил Аню, провел рукой по ее узкой спине и неожиданно сказал, что ему нужно уехать.


— Мальчишки там совсем одни, понимаешь? – говорил он, крепче прижимая Аню к себе. — Арсений, конечно, делает вид, что не боится. Говорит, что Максу гораздо страшнее. Но все эти анализы и предстоящая операция. Я должен быть рядом. Они ведь еще дети. Но я…


Аня ничего не понимала. Какие анализы, какая операция? И кто такой Макс?


— Максим мой сын, – отвечал Илья. — Я узнал о нем всего три дня назад. Ему шесть лет. И у него лейкемия.


— Расскажи, – тихонько попросила Аня, уверенная, что Илья ее поймет.



И он рассказал.


Как обнаружил в своей квартире Арсения. Как они вместе пытались вытащить Аню из особняка, но опоздали. Как Илья понял, что Арсений его сын. И о Соне тоже рассказал. И о смерти Андрея. Он говорил и не мог остановиться. Как нашел Аню, умирающую, у Мостового, того самого хирурга, которого она когда-то спутала с Ильей. Как отыскал кудесника Костромина, в прямом смысле сотворившего чудо. Как потерял брата, почти сестру, мать. И о том, что он, наконец, выяснил, кто виноват в смерти его отца.


— Он всегда был очень принципиальный. Взяток не брал, поблажек не делал, даже близким. Мне доставалось особенно. Впрочем, я ему за это благодарен. Не будь он суров со мной, я бы не встретил тебя. Ты бы ему понравилась, – он поцеловал ее похолодевшую ладошку и подышал на нее, согревая. — Из-за своей принципиальности и пострадал. «Завалил» на экзамене студентку. А она пообещала испортить ему репутацию. Что и сделала. Убивать не хотела. Да и кто знал, что отец так остро все воспримет. Я уверен, все дело в том, что в это впутали женщину, которую он любил. И которая ждала от него ребенка. Эта статья поставила жирный крест на ее карьере – из института она вылетела с волчьим билетом – та же девица постаралась. Какие-то знакомства у нее там были.



Аня знала, какие. Брат – главный редактор популярного «глянца». В меру «желтого», в меру правдивого. Ректор института – старинный приятель ее матери. И доверчивая бывшая одноклассница, остро нуждающаяся в деньгах, чтобы откупиться от старшего брата, люто ее ненавидящего. Он тогда сказал, если Аня заплатит ему, то он оставит в покое ее и деда, которого своими долгами и пьяными гулянками загнал в гроб. А иначе он отберет у нее дом и вышвырнет подыхать под забором. Тогда Ане очень повезло, что Милка (та самая девица, которую «зарезал» на экзамене отец Ильи) ее нашла. И огромная, по Аниным меркам, сумма ее не смутила. Она заплатила вдвое больше за Анин талант писать. А Аня поплатилась собственным счастьем. Узнав, что тот профессор – любитель молоденьких студенточек – отец Ильи, а вся ее статья – клевета, Аня поняла, что больше никогда не сможет посмотреть Илье в глаза, как и признаться. Потому что он ее никогда не простит. Она струсила и вышла замуж за Бондаренко, давно оказывавшего ей знаки внимания. Все это время Аня была уверена, что узнав правду об авторе той проклятой статьи, Илья бросит ее. Навсегда исчезнет из ее жизни, потому что нельзя такое простить. Никому. И Аня боялась его потерять. Но врать у нее больше не осталось сил.



— Прости, – прошептала Аня, когда поняла, что Илья молчит и неотрывно смотрит в ее лицо, и отстранилась от него. Спина заныла. Аня напряглась.


— Что? Больно? – вдруг перепугался Илья. — Аня? Ты чего молчишь?


— Я сказать хотела… – она запнулась, голос ее дрожал, а Илья смотрел настороженно. — Это я… – она вздохнула. Будь, что будет. — Я написала ту статью, из-за которой твой отец…с твоим отцом… – она запуталась в словах, разволновалась, а Илья вдруг развеселился – глаза его смеялись – нырнул пальцами в ее волосы, выудил прядку и накрутил на палец. Аня вздохнула, опустив взгляд. — Прости… – прошептала.